Лечение сном. Из записок старого психиатра - Андрей Сергеевич Чистович

с женой начался ещё в привилегированном среднем учебном заведении, где они ба учились. Родители его были богатыми помещиками, и с детства он был очень избалован. Интересная внешность обеспечивала ему лёгкий успех у женщин. От этих «побед» он не мог отказаться. Но отношения с женщинами складывались у него непростые, запутанные.

Когда его жена, особа властолюбивая, с мужскими чертами в характере, привела его в больницу с начинающейся белой горячкой, в его жизни были ещё две женщины. Выбрать между тремя, остановиться на какой-нибудь одной, он не мог. Он возвращался на короткое время к жене и к дочери: их он, несомненно, любил. Но затем он снова уходил к другим. Те, другие, смотрели на жизнь легко. Его старались удержать, пользуясь его слабостью – вином. Он сам хорошо сознавал, что именно женщины были его несчастьем.

Я запомнил одно из его сновидений. Он видел себя библейским царём Олоферном, тем самым, которого обезглавила его возлюбленная, прекрасная Юдифь.

Чем больше он убеждался в своём безволии, тем больше старался он себя одурманить, тем больше пил. У алкоголя есть особенность: больше всего разрушает он характер человека, подтачивает его волю, его нравственную устойчивость. Это заколдованный круг, в который так часто попадают слабовольные, бесхарактерные люди.

Я действительно хотел ему помочь. Он ведь не был плохим человеком, но, к сожалению, не был и хорошим. Он был человеком без внутреннего морального скелета, человеком вообще без характера. Психиатры называют таких людей неустойчивыми, слабовольными, внушаемыми. Они как хамелеоны. К ним особенно подходит поговорка: «С кем поведёшься, от того и наберёшься». Они хороши до тех пор, пока находятся в положительном, нравственно здоровом, окружении. Гораздо чаще они попадают в дурную среду, и тогда судьба их бывает печальной. Они очень быстр опускаются, чему, почти как правило, способствует алкоголь. Если бы Анатолий Валентинович на много лет раньше попал под постоянное наблюдение психиатра, возможно, его конец не был бы столь трагическим. В тридцатилетнем возрасте он оказался неблагодарным материалом для лечебной работы.

Когда к нам, врачам-психиатрам, врачам-психотерапевтам, приходит за помощью пациент, успех лечения зачастую зависит вовсе не от нас, не от нашего умения и способностей. Я имею в виду не душевнобольных, а тем, кого называют «нервнобольными».

Эти люди, не справившиеся с жизненными трудностями, запутавшиеся в каких-либо конфликтах, нуждаются обычно в известной перестройке, перевоспитании. Очень многим из них удаётся помочь. Психотерапия, лечебное воздействие словом – могучее средство. Но иногда особенности характера самого пациента сводят на нет наши старания. И бывает, что убеждаешься в этом только после многих затраченных впустую часов. Неудача может зависеть, как в примере с Анатолием Валентиновичем, оттого, что в человеке не на что опереться, в нём вообще нет ничего устойчивого, надёжного.

Бывают неудачи в лечебной работе по иным причинам.

Павел Александрович пришёл ко мне в первый раз вместе с женой. Сопровождала она его и в ряде последующих визитов. Она была осведомлена о малейших недомоганиях мужа; и по тону, которым она обращалась к нему, – ласковому, участливому и в то же время снисходительному, – было очевидно: он был для неё не столько мужем, сколько малым ребёнком. Детей у них не было. На нём сосредоточилась вся её потребность в материнстве.

Она дополняла подробностями все его жалобы, которые он сообщал, постоянно оглядываясь на неё. А жалоб у него было много, излагал он их обстоятельно, скучно. Было ясно, что каждый собственный прыщик, каждый небольшой приступ головной боли представлялся ему чрезвычайно важным. И на такое же отношение к своему здоровью претендовал он и со стороны слушателей.

Он был инженером, был даже знающим специалистом. Но работал мало. В силу особенностей своего характера он плохо ладил с людьми. Обычно вежливый, даже несколько приторный в своей вежливости, он отличался большой настойчивостью, больше того – невероятным упорством. Встречаемые в жизни препятствия, преграды быстро выводили его из себя. Тогда он точно «взрывался».

Он написал для меня свою автобиографию – она же история болезни. Это 64 страницы убористого почерка. Мне он дал копию, аккуратно переписанную его женой, разделённую на главы, снабжённую примечаниями и приложениями. В этом пространном документе лицо автора отображено очень ярко. Я приведу в значительно сокращённом виде один эпизод, описание того, как Павле Александрович проходил лечебную комиссию.

«…Мы вошли. Я и жена. Один из врачей – тот, который в прошлый раз меня достаточно измучил, – уже снял халат. Встречает нас словами: «Приём кончился – мы не можем сидеть до ночи». Меня сразу взорвало. Подал реплику на непорядки и пустил ему «сволочь». Тот: «Я тебе покажу». – «Мне плевать… я пришёл к врачам», – сказал я. Врач пригрозил, что позовёт милиционера, а потом садится писать акт, спрашивает документы. Вместо документов я хотел дать ему стулом. Но между ним и мною сидела жена, она могла пострадать от удара. Я плюнул ему в лицо. Он встал, утёрся и пошёл за милиционером. Я тут же <…>… Приказанию взять меня в отделение милиционер не подчинился. Ушёл милиционер, ушёл и он… Остальные члены комиссии идут в канцелярию ставить печать. Я за ними… Пустил: «Не врачи, а дураки»… По дороге у стены – половая щётка. Хватаю её, врываюсь в кабинет и бросаю в председателя и врача…»

Это описание одного только столкновения, а их в жизни Павла Александровича было очень много.

Я сам не могу на него пожаловаться: ко мне он относился хорошо, даже с особым доверием. Из-за одного этого доверия мне невольно становилось тоскливо, когда я замечал неизменную пару, ожидающую в приёмной моей консультации.

Однажды Павел Александрович явился в единственном числе, притом явился не по собственной инициативе, а был доставлен срочным порядком на машине «скорой помощи». На этот раз мы встретились с ним не в обычный день и не в поликлинике, где я привык его видеть, но в психиатрическом диспансере, где я случайно в это время находился.

Удивлённый его прибытием, я обратился за разъяснениями сначала к нему самому. С выражением недоумения на лице он заявил мне, что Зина, жена его, с утра куда-то ушла, а зачем его привезли, он и сам не понимает. Сопровождавшая его медицинская сестра отозвала меня в сторону. Оказалось, что это была мера профилактики: боялись, чтобы он чего-нибудь не сделал с собой в порыве отчаяния. Его жена была обнаружена повесившейся в уборной. Он ещё этого не знал.

Такая мера предусмотрительности была совершенно излишней: это было полное непонимание особенностей характера Павла Александровича.

Я тут же сообщил ему о случившемся. Он был