Конвой - Игорь Башкирцев

Я его окликнул, он заплакал еще сильнее. Ситуация оказалась часто встречающейся – девушка не дождалась и вышла замуж. Пришлось несчастного взять под особый контроль и возвращать к радостям в жизни. Он стал моим помощником во всем и был постоянно занят, дабы отвлекался от мрачных мыслей. Постепенно трагедия в его душе рассосалась.

И вот как-то поступил сигнал «тревоги». Личный состав роты, свободный от караулов, выдвинулся на железнодорожный вокзал районного центра для несения службы с задачей осмотра проходящих поездов с целью обнаружения бежавших из «зоны» в соседней области вооруженных автоматами преступников. На свой страх и риск я взял с собой земляка – суицидника. Это было сделано с целью его полной психологической реабилитации.

Служба выполнялась способом осмотра каждой группой из двух военнослужащих по два вагона. Поезда на этой станции останавливались на две-три минуты, но нам это обстоятельство не мешало. Мы посчитали, что розыск вооруженных преступников, дает нам основание чуть ли не парализовать движение на железных дорогах. Однако, в МПС и МВД считали иначе. Меня пригласили в кабинет начальника вокзала, где по телефону из самой Москвы мне объяснили, сколько я уже должен за нанесенный государству урон. Таких чисел я даже не знал, а в деньгах эта сумма самого была готова сделать склонным к суициду. Генерал из МВД объяснялся понятнее на родной ненормативной лексике, из чего я сделал следующие выводы. Во-первых, больше поезда задерживать нельзя и надо успевать их проверять во время короткой стоянки, иначе всю жизнь очень далеко буду бесплатно работать на железные дороги. Из этого я сделал вывод, что на первый раз в отношении меня ограничились оскорблениями без материальных последствий. Во-вторых, из фразы «Откуда вы оба такие умные взялись» я сделал вывод, что был еще кто-то не менее добросовестный, чем я. Как и ожидалось, это был мой друг и коллега из соседней роты. На остальных десятках вокзалов таких эксцессов не было.

Я всех тщательно проинструктировал, чтобы вагоны проверялись за время стоянки, и все спрыгивали на платформу. Я должен был всех воинов посчитать и прыгать последним. Дальше все шло гладко. Преступников не было, подчиненные вовремя покидали вагоны, поезда шли по расписанию.

Ближе к вечеру при отправлении очередного состава, я не досчитался одного солдата из группы, работавшей в соседних вагонах. Я побежал туда, где обнаружил своего «крестника». На мое требование проводник быстро открыл двери, и я, не глядя, скомандовал: «Прыгай!» Он и прыгнул. Когда я увидел, какую скорость набрал поезд, мое желание выпрыгивать из вагона пропало. Но, увидев, стоящую и быстро удаляющую фигуру суицидника, я решил прыгать. Негоже, чтобы подчиненные увидели, что замполит струсил. Справедливости ради, надо сказать, что мелькнула шальная мысль доехать до соседней станции в тридцати километрах и вернуться на такси. Но нет! Что подумают солдаты?! И я прыгнул. Передо мною было несколько железнодорожных путей и нужно было не зацепиться за какой-нибудь рельс.

С невероятным трудом я проскочил эти злосчастные рельсы, но, к сожалению, не все. На последнем я запнулся и в полете нырнул в какие-то колючие придорожные заросли. От невероятной боли меня посетило две мысли. Первая: «Лучше бы меня отстранили от несения службы за задержку поездов». А вторая – про моего земляка-суицидника и про меня – педагога-психолога. Если перевести эту мысль на язык современного ТВ, то раздавались бы только заглушающие звуки «пи». Причем, в «оценке» себя я исключений не делал.

Когда я добрался до вокзала, боль уже почти стихла, и я, как ни в чем не бывало, продолжил несение службы. Только одна шальная мысль еще несколько часов посещала меня в отношении крестника: «Вернемся в роту – мытье туалета будет твоим основным занятием», но вскоре и она прошла.

Педагогический экстаз

Как-то комбат впал в очередной педагогический экстаз. Обычно жертвой этого явления становился один из офицеров или старшина роты. В этот день жребий пал на опального лейтенанта – командира взвода. Раздававшиеся с утра крики закончились командой всем прибыть на совещание в кабинет командира батальона. Его вступительная получасовая речь была посвящена всем мыслимым и немыслимым недостаткам взводного. Настало время вопросов, больше похожих на допрос. Поскольку офицер не терпел несправедливости, он большинство претензий отвергал и все больше возбуждался и кипятился. Но комбат уверенно брал верх горлом. Так незаметно приблизилось время обеденного перерыва. Майор сообщил, что подумает, как наказать нерадивого, закончил совещание и уточнил у нас: «Кто сегодня заступает начальником караула?» Лейтенант – жертва педагогического произвола сообщил, что должен был заступать он. Комбат удивился: «Почему должен был?» На это взводный произнес фразу, изменившую ход истории на предстоящие сутки: «Я в таком состоянии, до которого вы меня довели, не могу взять в руки оружие, так как за себя не ручаюсь!»

Дальше началось самое неожиданное. Командир батальона молча переварил слова подчиненного, зачем-то взял в руки закипающий на рядом стоящем журнальном столике самовар и, не выдергивая провода из розетки, с криками «Я здесь самый спокойный, я сам заступлю в караул» бросает его об стенку. Брызги кипятка частично попали в майора. От этого он рассвирепел еще больше, и мы ретировались.

Пока готовился караул, мы гадали, как сложатся эти сутки. Вариантов было два. Первый – командир батальона нас будет постоянно дергать с какими-то заданиями, чтобы служба без него медом не казалась. Второй вариант, более предпочитаемый нами, базировался на обиде на всех офицеров роты и полном игнорировании нас целые сутки.

Сработал вариант номер два, на что мы не были обиде. Зная отходчивость комбата, мы были уверены, что завтра все будет нормально, если не помешают незначительные ожоги на руках.

Я всегда вставал очень рано и начинал день с проверки караула, тщательно осматривая запретную зону колонии на предмет обнаружения следов побега. Так было и в этот раз. Забыв с просонья, что в карауле старший начальник, я по привычке прибыл туда. Помощни, выглянув в прорезь металлической двери караульного дворика, от греха подальше не осмелился не допустить меня, открыл, доложил и сообщил, что НК отдыхает. Я все проверил и перед уходом сделал принципиальную отметку в постовой ведомости с указанием недостатков, сроков их устранения начальником караула и доклада мне об этом. Выйдя из караула, я направился в роту. Пройдя метров двести, я сообразил, что совершил почти непоправимое, развернулся побежал к караульному помещению… На подходе по услышанным воплям комбата, от которых шарахались даже