Хороший сын - Роб ван Эссен

она была душой этого собрания, и жизнь утекла из него в тот момент, когда владелицу вынесли за дверь в гробу.

Я открываю планшет. Возникший в правом нижнем углу робот-регистратор с улыбкой сообщает, что при желании горячие закуски доступны гостям круглосуточно. Интересно, он сам их разносит, и если да, то как? Может быть, горячие закуски на робоязыке – это эвфемизм для совсем других услуг. Уйди, говорю я, и он исчезает. Я заново читаю сообщение от своей издательши и думаю, как же теперь быть дальше, раз она обо мне такого мнения. Смахиваю в сторону, следующее сообщение о том, не хочу ли я опять вести курсы писательского мастерства. С тех пор как ввели базовый доход, все бросились писать тексты, вот прямо все кому не лень. Роботы уже тоже научились писать очень приличные рассказы, с добротно выстроенным сюжетом и сразу на нескольких языках, но мы хотим писать сами, и немногочисленным оставшимся читателям подавай написанное человеком, таким же, как они сами; мы хотим читать свидетельства существования друг друга, мы хотим читать то, что написано человеком, которого мы можем подловить на ошибке и превзойти. И если они принадлежат к моему поколению, то пишут автобиографию, как будто хотят описать мир до того, как он исчезнет.

Мир уже исчез, во всяком случае, тот литературный мир, где я когда-то начинал, когда в начале книги еще не было обязательных дисклеймеров типа: издатель и автор считают важным сообщить, что описанные на страницах х, х и х действия, поведение и/или высказывания, а также выбранная точка зрения служат исключительно для развития либо сворачивания сюжета, и/или разработки характера персонажа, и/или чтобы подчеркнуть художественный замысел и никоим образом не выражают разделяемые и/или неразделяемые ими убеждения или представления и/или их активную и/или пассивную поддержку и/или противодействие. Когда подобные тексты стали появляться повсюду, поднялась, конечно, большая шумиха, но вместе с тем я им симпатизировал, в том числе потому, что в то время уже занимался бессюжетными триллерами и не вполне относился к литературе. В этих дисклеймерах была какая-то своя красота, они стали вершиной эмансипации читателей.

С детства все, что сочиняли писатели, читатели безоговорочно принимали на веру, всю эту вереницу странных, чокнутых, депрессивных и с другого рода отклонениями индивидуумов, порой ведущих себя совершенно безумно, читатели безропотно пропускали через свою голову, покорно вбирали в себя все то, что писатель считал нужным выплеснуть на них, но теперь хватит, довольно. Сколько можно позволять отравлять себя бредовыми идеями и достойным порицания поведением? Довольно отклонений в книгах, довольно случаев, по которым психушка плачет, теперь читателям нужно видеть и узнавать собственный мир, чтобы их не пугали, а успокаивали. В социальных сетях они уже покрасовались, себя показали, а теперь им хочется читать в книгах о себе. До сих пор романы были слепком с писателей, зеркалами, отрегулированными по их усмотрению; все что угодно: свое карикатурное «я», свое карикатурное понимание жизни они могли скармливать читателю, и никто не спрашивал, зачем все это нужно; а теперь литература стала зеркалом читателя, и царапинки, которые прирученным писателям все же приходилось наносить, потому что иначе никак, нейтрализовывались дисклеймерами. Все это вместе, конечно, означало конец литературы, но что в этом такого? Когда-то это должно было случиться, и силой никого не заставляли.

Другими словами: не возьмусь я вести эти курсы. Я смахиваю сообщение, и за ним сразу же опять высвечивается сообщение от издательши. Может, стоит разозлиться, как это называется, встать в позу? Или, наоборот, почувствовать облегчение? Пока понимаю только, что это может означать конец всей моей серии. Было бы жалко, потому что на эти деньги я живу. С другой стороны, изначально серии даже не предполагалось. В то время я еще писал рецензии, уже не помню, какой роман я разбирал, но написал что-то вроде: очень атмосферно и душевно, и при этом напряжение ни во что не выливается. Роман читается как бессюжетный триллер. Тут у меня в голове загорелась лампочка, и в тот же день я отложил роман, над которым работал, и принялся за, как я думал, нечто промежуточное. Главного персонажа я придумал сразу же, Леннокса с носом боксера, частного детектива с типажом Филипа Марлоу[4]. Бессюжетный детектив. Подзаголовок превратился в серию книг. Раньше в обычных романах мне как раз не удавались сюжеты, а теперь из этого получилось сделать концепт.

Одного я не предугадал: что эту роль возьмут на себя читатели, что они в массовом порядке начнут придумывать сюжеты к каждой книге о Ленноксе. Сначала – потому что думали, что на самом деле сюжет есть, просто я его замаскировал, спрятав множество указаний между строк, а потом это переросло в хобби для целых сообществ: к каждой книге они легко придумывали если не сотни, то уж точно несколько десятков сюжетов. Я мог писать сколько угодно невнятно и бессвязно, лучше сказать, чем невнятнее и бессвязнее, тем круче, потому что у читателей от этого только разгорался аппетит. Такой неожиданный, но финансово удачный поворот дел дал мне возможность окружить себя завесой таинственности и отказываться от интервью – чтобы не нарушать атмосферу тайны и не вставать между читателем и произведением. Совершенно случайно и безо всякого умысла я нащупал потребность читателей выйти из подчиненной позиции, как будто их чему-то учат. Я невольно открыл то ли будущее, то ли конец литературы: позволяя читателю самому сочинять историю, ты даешь ему то, что он хочет. Писатель, читатель, все наконец-то становятся равны – а мне еще и можно было жить за счет этого!

Но вот теперь оказывается, что с последней книгой проблемы. А сам-то ты доволен? – спрашивает издательша. Вот умеет она сразу же посеять сомнение, переложить ответственность на писателя. Мы все читали и удивлялись, не только из-за элементов научной фантастики, но в основном из-за того, что в этой части выкристаллизовывается нечто вроде сюжета, а это, конечно же, противоречит самой задумке серии. А название – «Мужчины без детей»? Похожие названия есть у Хемингуэя и Мураками, неужели нужна еще и третья вариация на тему? При этом имеется в виду следующее: такое ощущение, что ты все-таки хочешь вернуться к литературе. И за это они собираются от меня избавиться: мы могли бы подумать о том, не захотят ли другие авторы разрабатывать концепцию бессюжетного триллера, с сохранением персонажа Леннокса или без. Я даже не знаю, расстраиваться или нет. Может быть, получится из этого извлечь какую-то выгоду, ведь эту франшизу (это ведь так называется?) придумал я. Но, читая дальше, я чувствую, как сердце сжимается от страха, потому что для подтверждения своей точки зрения издательша подробно останавливается на истории в моей рукописи, которую она отклонила, и я вижу, что ситуация повторяется: книга написана о Бонзо, а я об этом даже как-то не задумался, просто поменял несколько имен и переместил действие в будущее, а ведь этого недостаточно, они в свое время предупреждали, что об этом нужно молчать, и хоть я ничего не подписывал, уговор этот нарушать было нельзя. То есть в этот раз все в точности так же, как и тогда с «Хорошими друзьями», радоваться надо, что два раза вмешались сверху, хотя само начальство и не знало, чему препятствует; сначала в «Хороших друзьях», потом в моем издательстве. Хотя чему же тут радоваться – в первый раз сразу вся карьера накрылась медным тазом, да и сейчас может случиться то же самое.

Наверное, другой истории у меня просто нет. У каждого человека есть как минимум одна история. Кто это сказал? Или написал? Не я, мне такой расклад кажется слишком оптимистичным, большинству людей даже и одну историю пришлось бы выдумывать; хорошо еще, что у меня есть хотя бы одна.

Глава 11

Я выключаю планшет и закрываю глаза. Чувствую усталость, надо бы уже ложиться, нет, сначала бы надо помедитировать, я ведь даже засунул в сумку надувную подушку для медитации перед выходом из дома. Грандиозные планы были, наверное,