Поражение гроссмейстера - Пётр Владимирович Угляренко

знает могилы отца, некуда носить цветы. Поехала бы искать, да разве найдёт? Сколько их на земле, кто знает, в какой муж, отец... Чтобы оторвать мать от грустных дум, спрашиваю:

- Этот кто - не помните?

- Помню... Не здешний - из России... Везли на машинах в госпиталь, а он не доехал.

И так бывало. Ещё хочется мне знать о женщине, которая носила сюда цветы и теперь почему-то перестала. И это знает. Мать всё знает. Умерла.

- Значит, теперь некому?

- Не знаю, сынок.

Уже садится солнце, когда мы втроём возвращаемся домой. На улице возле нашего дома играет Оксанка со своими подружками. Улыбается нам, радуется. Это она бегала искать бабу Келю на поле. Подходит Галя:

- Привет, Симка! Приехал?

- Приехал, Галя... Как дела?

- Спасибо...

Галя смотрит на меня, а я на неё. Мне хочется знать, помнит ли она нашу любовь, вспоминает ли, как целовались на Казацкой могиле в степи. Я вспоминаю. И тогда мне одновременно и радостно, и грустно. А ей, Гале? Я не знаю. Я лишь вижу, что постарела, очень постарела. Глубокие борозды под глазами, прядь седины... Галя, Галя... В жизни не всегда так бывает, как хочется, как мечтается.

Коля заносит в хлев лопату, отпирает колодку. Оксана на улице кому-то говорит:

- Пойдёмте на Солдатскую могилу...

Что она сказала? Оксанка ещё раз приглашает подруг в степь, на Солдатскую могилу... Когда-то маленькими ребятишками мы бегали играть на Казацкую могилу. А они, малыши - на Солдатскую... Казацкая и Солдатская могилы в степи. Лежат в сырой земле безымянный украинский казак-запорожец и русский солдат из Калуги или Тамбова... Безымянные герои. Дожди смыли надпись с дощечки, а потом и сама она исчезла. Ку... Ку... - снова крутится у меня в голове. Куприянов, Кузнецов - нет, не припомню. Перебегает мысль: разве не всё равно? Ему все равно. Всё равно Оксанке и её подружкам, которые сейчас, взявшись за руки, кружатся вокруг безымянной могилы. Не всё равно лишь ей, далёкой матери, что понятия не имеет, где, в каком крае осталась могила сына.

...Прошла ночь. Быстро, как через поле заяц, пронёсся день. Вечереет. Мать с Николкой провожают меня в степь. Галя стоит посреди улицы. Спрашивает:

- Уже едешь, Симка?

- Еду, Галя, прощай.

- До свидания.

Сворачиваю к могиле, чтобы попрощаться с ней. И что это? Рядом с увядшими мальвами - букетик свежих ромашек. Кто их положил? Может, Оксанка с подружками, а может кто-то другой. Не знаю. Только кто-то от меня перенял эстафету. Могу быть спокоен. Всегда на Солдатской могиле в степи возле нашего села будут цветы. И память будет жить о ней вечно.

Комбайн отошел от рощи-причала, раскачивается на пшеничных волнах. Ветер играет на солнечных струнах. Шуршат спелые колосья. Извечным своим гомоном полна степь.

Поражение гроссмейстера

- Катерина Ивановна!.. Тётя Катя, - позвал санаторный массовик Костя, заглядывая в хозяйственную комнату, где на деревянных полках горами поднимались груды белья. Из-за стеллажей вышла хозяйка с красивым, но очень бледным лицом, которое казалось белее, чем её косынка и халат, отдававшие теплом от утюга. Скептически осмотрев парня, спросила:

- Куда это ты так вырядился?

Костя был в цветастой рубашке, которая покроем напоминала женскую блузку навыпуск, с модерновой причёской. Ответил, слегка краснея:

- Культурное мероприятие.

- И меня приглашаешь?

- На танцы после ужина, а сейчас у меня сеанс.

- Гипноза?

- Шахматной игры на двадцати досках.

- Сам со всеми будешь играть?

- Гроссмейстер. Из пятой палаты. Нужно несколько столов из столовой. Можно?

- Бери.

В просторном вестибюле, на пушистом китайском ковре, Костя сдвинул вместе десять столиков, все вместе накрыл куском красного сатина, закупленного для написания майских лозунгов. В один ряд выстроил шахматные доски. Екатерина Ивановна начала расставлять фигуры. Костя удивился:

- Умеете?

- Что тут мудрёного?

Когда всё было готово и только не хватало игроков, чтобы занять свои места, Екатерина Ивановна поднялась по крутой лестнице на второй этаж, прошлась по длинному коридору, мимоходом бросив взгляд на пятую палату, где жил гроссмейстер, и остановилась у окна, из которого видно было всю территорию санатория: лесопарк с множеством аллей и дорожек, усыпанных золотистым песком, рыбный пруд с низким берегом, над которым возвышались ивы. Посреди пруда, подняв вверх руки, стояла белокаменная русалка, а вокруг неё играли серебристые карпы, раз за разом выбрасываясь из воды. В лесной чаще виднелись маленькие домики и густо между ними - палатки.

За спиной скрипнула дверь, оглянулась. Пятая палата... Гроссмейстер... Смотрела, как закрывает дверь, думала: «Немолодой... С сединой...»

Хотелось взглянуть в лицо, но он, сверкнув стеклами очков, повернулся и пошёл к лестнице. Видела - сутуловатый, с длинными худыми руками, которые неуклюже выглядывают из коротких рукавов пиджака. Ступил на одну ступеньку, на другую... Никогда в жизни не видела гроссмейстера. Ждала - может, обернётся, поднимет голову...

В коридоре было пусто и тихо. Только из вестибюля долетали приглушённые голоса, среди которых распознавала молодой бас Кости-массовика. Называет её тётей... Разве уж такая старая? Только подумала об этом - и сердце тревожно ударило в грудь: один раз, другой... На какое-то время притаилось, словно совсем остановилось, и снова забилось.

Спустилась вниз. Гроссмейстер сидел в глубоком кресле, и опять видела только его седую голову и широкие сутуловатые плечи. Смотрел куда-то за окно. Санаторные шахматисты, которым не терпелось помериться силой с чемпионом, занимали за столиками места. Между всеми суетился, мелькал своей цветастой рубашкой Костя. Он сначала сел посередине, потом передвинулся на край. Махая в воздухе руками, считал игроков. Один раз, потом второй - девятнадцать, одного не хватало. Проверил по списку:

- Иванова нет... Где Иванов?

- Иванов!.. Инженер Иванов! - раздалось по всему санаторию. Костя нервничал. Красные пятна с его рубашки как будто перешли на лицо. Он то садился, то порывисто вскакивал, пытливо поглядывая на гроссмейстера, который, казалось, не обращал ни на что внимания, сосредоточенно над чем-то размышляя.

Какая-то неведомая сила подтолкнула Катерину Ивановну к столу. Подошла, отодвинула стул, стала так, будто ей хотелось вблизи посмотреть на гроссмейстерскую игру. А он медленно, маленькими шагами приближался с противоположного конца. Иногда останавливался, поднимал руку, скреб пальцами за ухом, делал ход и шёл дальше, не отрывая взгляда от шахматных досок. Поднял голову лишь тогда, когда оказался на краю стола. Хотел уже возвращаться назад, но Екатерина Ивановна, сама не понимая, как это