Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства - Николай Павлович Павлов-Сильванский

головы крамольных князей и бояр лежали на плахе». Великий князь, говорили бояре, «переменил старые обычаи» под влиянием Софии и пришедших с нею греков. «А которая земля переставливает свои обычаи, та земля не долго стоит», – заметил боярин Берсень-Беклемишев, недовольный тем, что государь изменил свое отношение к боярам.

Знамением нового времени была казнь князя Семена Ряполовского-Стародубского, который, по выражению Иоанна, слишком высокоумничал с князем Иваном Патрикеевым; Патрикеевы и Ряполовские принадлежали к знатнейшим княжеским родам. Князь Юрий Патрикеевич был женат на дочери великого князя Василия Дмитриевича. Сын Юрия, Иван, был первым боярином при Василии Темном и продолжал первенствовать при Иоанне III; иностранные послы и даже брат государя Андрей обращались к нему с просьбами о посредничестве. Князья Патрикеевы состояли в родственной связи с другим знаменитым княжеским родом, возвысившимся при Василии Темном, – князьями Ряполовскими. И вот, несмотря на важное значение, родство и заслуги их отцов, Иоанн III в 1499 году велел схватить князя Ивана Патрикеева с двумя сыновьями и зятя его Семена Ряполовского и приговорил их к смертной казни за тайные действия (как предполагает Соловьев) против великой княгини Софии и ее сына. Князю Ряполовскому отрубили голову на Москве-реке; просьбы духовенства спасли жизнь князьям Патрикеевым, но их постригли в монахи[48]. За два года перед тем, в 1497 году, казнен был отсечением головы менее значительный князь Палецкий-Хруль вместе с несколькими детьми боярскими и дьяками, за замысел убить внука Иоанна, Дмитрия, объявленного впоследствии наследником престола. За другое преступление князь Ухтомский был наказан жестокой торговой казнью, кнутом.

Вельможи, подвергавшиеся таким казням и опалам, трепетавшие, по свидетельству Герберштейна, перед государем, не могли уже иметь прежнего значения в качестве независимых, свободных его советников. Иоанн III, как указывал впоследствии боярин Берсень-Беклемишев, любил лиц, возражавших ему на заседаниях думы, «жаловал тех, которые против его говаривали». Но надо думать, замечает проф. Сергеевич, что Иоанну Васильевичу редко приходилось выслушивать возражения, если он за них даже жаловал; и эти возражения, особые мнения бояр, не могли уже стеснять волю Иоанна так, как они стесняли волю великих князей во время уделов.

Преемник Иоанна, Василий III Иоаннович, не допускал даже возражений. Между советниками его, по указанию Герберштейна, никто не пользовался таким значением, чтобы осмелиться в чем-нибудь ему противоречить. Берсень-Беклемишев говорит: «Государь упрям и встречи против себя не любит: кто ему встречу говорит и он на того опаляется». Берсень-Беклемишев испытал это на самом себе: когда в думе обсуждался вопрос о Смоленске, он возразил государю, и «князь великий, того не полюбил, да молвил: пойди, смерд, прочь, не надобен ми еси»[49].

2

На упадок значения служебных князей влияло чрезмерное дробление их уделов между наследниками. Ни одно из более значительных княжеских владений не сохранялось в целости долгое время. Уделы делились на все более дробные вотчины. Потомки владетельных князей, становясь мелкими вотчинниками, забывали об удельных преданиях.

Княжеское землевладение особенно упало в XVI веке вследствие сильного сельскохозяйственного кризиса, обусловленного, главным образом, быстрым отливом крестьянского населения на вновь колонизированные юго-восточные окраины. Земля не давала прежнего обеспечения князьям, как и другим землевладельцам. По недостатку средств вотчинники обратили земли в меновую ценность, в большом количестве продавали и закладывали свои земли в монастыри. Новейший исследователь этого вопроса, Рождественский, показывает по архивным данным, как быстро переходила земля из рук в руки в XVI веке, как дробились и мельчали княжеские вотчины и ускользали из рук владетельных князей.

Денежное обеднение князей явствует из многих грамот того времени. Сохранилось любопытное завещание богатого капиталиста Протопопова (1532 года), дававшего деньги в ссуду в большом количестве; как видно из этого завещания, в числе должников Протопопова было много родовитых князей. Представитель одного из знатнейших владетельных княжеских родов, князь И. Д. Пенков, должен был этому заимодавцу 120 рублей (до 10 тыс. рублей на наши деньги)[50]; другой родовитый князь, И. М. Воротынский, задолжал ему 20 рублей, князья Кубенский, Вислый и другие – от 180 до 7 рублей. Князь Иван Мезецкий задолжал Протопопову 200 рублей; у него осталось от вотчины только полсела; он породнился со своим кредитором, женился на его дочери и жил затем во дворе своего тестя 13 лет, «пил-ел» у него и на его средства (его подмогою) снаряжался на военную службу[51]. Недостаток денег заставлял князей продавать и закладывать, большей частью по частям, свои вотчинные княжества; покупщиками вотчин являлись чаще всего монастыри, накопившие в то время значительные капиталы. Переходу земли из рук князей и других землевладельцев в монастыри сильно содействовал также благочестный обычай давать вотчины инокам на поминовение души. Сохранившиеся акты о финансовых и поземельных отношениях князей Ухтомских, потомков белозерских удельных князей, представляют, как замечает названный выше исследователь, типичные примеры того, какими способами и в каких значительных размерах монастырь разрушал и поглощал родовые владения соседних князей, своих покровителей и благодетелей. В 1557 году князь Д. Д. Ухтомский с тремя сыновьями продал Кириллову монастырю село с 17 деревнями и починками за 350 рублей и вола в придачу; через три года тот же князь продает монастырю еще 4 свои деревни за 100 рублей с лишком.

Около того же времени (1558). Кириллов монастырь купил у князя П. А. Ухтомского большую вотчину, село Никитино с деревнями, затем в 1563 году дал тому же князю 200 рублей под залог села Семеновского. Третий князь рода князей Ухтомских заложил в 300 рублей свою вотчину князю В. Ф. Пронскому; но этот последний, в свою очередь, принужден был вскоре (1558) перезаложить эту вотчину монастырю. За короткое время, в 5–6 лет, значительная часть земель этих князей перешла во владение монастыря; сверх того в 1575 году князь И. Ю. Ухтомский дал Кириллову монастырю вкладом на поминовение часть принадлежавшего ему берега реки Ухтомы. В 60-х и 70-х годах XVI века перешло в Троице-Сергиев монастырь весьма много вотчин князей Стародубских, Ромодановских, Гагариных и других наследников земель прежнего удела Стародуба-Ряполовского. До какой степени дробились и мельчали многие княжеские земли, показывают сохранившиеся сведения о дележах между князьями-наследниками. Когда князья Федор и Роман Гундуровы, из рода стародубских князей, в 1559 году делили вотчину своего родственника, то князю Федору достались большой двор в селе и к нему несколько крестьянских дворов, половина пашни и пожень. Церковь, попов двор, мельницу и мельников двор князья оставили в общем владении.

Несмотря на экономический кризис и другие превратности, наследственное княжеское землевладение естественно не уничтожилось вполне в XVI веке. Многие потомки владетельных князей сохраняли в своем владении родовые вотчины до следующего столетия. Но они, как например, князья ростовские, сохранили только обломки прежних владений; уделов у них уже не было, оставались только измельчавшие вотчины