Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства - Николай Павлович Павлов-Сильванский

образом, заинтересованными сотни служилых людей. В 1568 г. за князя Ивана Дмитриевича Бельского поручились 29 бояр; шесть из них представили за себя 105 подручников. Иоанн Грозный такими мерами, писал князь Курбский, «затворил царство Русское, сиречь свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне»[46].

Глава II. Принижение служебных князей

1

Посредством укрепленных записей служебные князья, одновременно с боярами, были лишены права отъезда, из вольных слуг превратились в подданных государя – служилых людей, закрепощенных государству. Их уделы сделались неотъемлемыми частями территории Московского государства, и северная удельная Русь была политически объединена при Иоанне III и Василии III. Но внутреннее объединение не было закончено при этих государях; внутри государства оставались еще обособленные владения князей, сохранивших остатки удельной независимости: князья владели укрепленными городками, выходили на войну с особыми полками своих слуг, у них были свои дети боярские – помещики, свои сотни стрельцов. Иоанну Грозному предстояла задача довершить внутреннее объединение Руси, стереть последние следы эпохи уделов.

Исполнение этой задачи облегчалось рядом благоприятных условий. Служилые князья, держась прежнего удельного разъединения, не составили особого сплоченного круга лиц, проникнутых общими интересами; они вступили в ряды московской придворной и служилой знати и, служа при дворе или на воеводствах, ослабляли свои связи с родовыми вотчинами и теряли свое значение самостоятельных державных землевладельцев. Наконец, разъединенные княжеские владения, ничтожные в сравнении с обширными дворцовыми землями, все более дробились между размножавшимися княжескими родами и сравнивались с рядовыми боярскими вотчинами.

Удельные князья, по присоединении их владений к Москве, обыкновенно не оставались жить обособленно в своих княжествах, но являлись к блестящему двору своего государя и входили в состав московской придворной и служилой аристократии; служба московскому князю равняла их с боярской знатью.

Некоторые владетельные князья, приехавшие в Москву из Литвы или с великокняжеских удельных столов, образовали высший разряд московской знати, оттеснив на второй план большую часть старых боярских родов; таковы были потомки литовского князя Юрия Патрикеевича, южнорусские князья Мстиславские, Бельские и северные князья Рюриковичи: Ростовские, Пенковы (Ярославские), Шуйские (Суздальские) и другие. Среди них с некоторым успехом держался род Кошкиных из первостепенного московского боярства. Это боярство (Воронцовы, Давыдовы, Челяднины) стояло по службе наравне с менее значительными княжескими родами, владевшими уделами в бывших княжениях Тверском, Ярославском и на южной границе, а именно: с князьями Микулинскими, Курбскими, Воротынскими, старшими Оболенскими. Потомки мелких князей удельных, сохранившие свои владения или лишившиеся их до прихода в Москву, князья Ушатые, Симские, Прозоровские и многие другие, не только вообще сравнялись с нетитулованным боярством, но даже стали по служебной знатности в один ряд со второстепенными боярскими родами Колычевых, Сабуровых, Салтыковых и других.

Независимый удельный князь, делаясь слугой московского государя, естественно, становился выше старинного московского боярина, потому что ранее, когда боярин служил, он сам был государем, имевшим таких же своих слуг-бояр. Но к началу XVI века, когда исчезали последние самостоятельные княжества, в Москве явилось много таких служебных князей, которые перешли в ряды придворных слуг московского государя не прямо с удельных столов, но послуживши ранее другим удельным князьям. Такой князь, служивший ранее в боярах у князя тверского или воротынского, становился при переходе в Москву, в качестве тверского боярина, ниже родовитого московского боярина. Так, думный дворянин Ольферьев-Безнин, из старинного московского боярского рода Нащокиных, доказал свое служебное превосходство пред князем Литвиновым-Масальским следующими соображениями местнического счета: «Мы холопи твои, – писал он в челобитной на имя государя, – искони вечные ваши государские, ни у кого не служивали окромя вас, своих государей, а Масальские князи служили Воротынским князьям: князь И. В. Масальский-Колода служил князю Ивану Воротынскому, были ему приказаны собаки», то есть был у князя воротынского боярином ловчего пути.

Московские государи охотно принимали к себе слуг бояр и князей из других княжеств. Но двор их был полон знатными родами; здесь встречались не только потомки великих князей, но и сами великие князья, лишившиеся своих княжений. Вступая в среду этой знати, не только удельные, тверские и другие бояре, но и мелкие владетельные князья сразу принижались в своем значении. Князь В. В. Ромодановский, потомок утративших удельную самостоятельность князей стародубских, служил боярином у удельного князя Михаила Андреевича. Впоследствии, в 1501 году, он служит в Москве уже в более низком чине окольничего и умирает, не дослужившись до чина московского боярина[47].

Появление большого числа служебных князей при дворе московских государей не повысило и даже не поддержало прежнего правительственного значения придворной аристократии; при Иоанне III и Василии III значение ее, напротив, заметно понизилось в сравнении с временами уделов. В удельный период бояре пользовались большим влиянием в качестве самостоятельных советников-думцев; великий князь должен был считаться с мнением своих вольных слуг, которые отказывали ему в повиновении, когда он что-либо «замыслил о себе», без ведома бояр. Когда в состав этой боярской думы вошли представители владетельных княжеских родов, значение ее должно было бы еще более повыситься. Многие из князей пришли служить добровольно московскому государю и заявляли притязание на то, чтобы им, в новой роли независимых советников государя, была сохранена часть их прежней политической независимости.

Между тем московские государи, с объединением Руси, оказались достаточно могущественными, чтобы противопоставить этим притязаниям усиление власти государя-самодержца и умалить значение боярской думы вообще, а вместе с тем и новых ее влиятельных членов, князей. В начале княжения Василия Дмитриевича, по сведениям 1409 года, наиболее влиятельным лицом был московский боярин не княжеского рода Иван Федорович Кошка; крымский хан Эдигей называет этого боярина старейшиной бояр и единственным советником великого князя. Род Кошкиных сохранил видное положение и позднее. Затем, когда в княжение Василия Дмитриевича и Василия Темного в среду московской аристократии вошло много князей Рюриковичей и Гедиминовичей, они заняли первенствующее положение, оттеснив старые боярские роды. При Василии Темном виднейшее место принадлежало князьям Патрикеевым-Ряполовским и Оболенским; к ним присоединился княжеский род Холмских, бывших удельных князей Тверского великого княжества. Эти роды сохраняли свое первенствующее положение среди бояр и при Иоанне III.

Но именно в то время, когда служебные князья в этом своем высоком положении находили опору для своих притязаний, основанных на удельных преданиях, московский государь, в противовес их притязаниям, возвышает значение своей личной власти: Иоанн III утверждает самодержавие. После брака с племянницей последнего императора византийского, Софией Палеолог (1472 год), Иоанн, говорит Соловьев, «явился грозным государем на московском великокняжеском столе; он первый получил название Грозного, потому что был для князей и бояр монархом, требующим беспрекословного повиновения и строго карающим за ослушание; он первый возвысился до царственной недосягаемой высоты, перед которой боярин, князь, потомок Рюрика и Гедимина должен был благоговейно преклониться наравне с последним из подданных; по первому мановению Грозного Иоанна