Империя под ударом. Взорванный век - Игорь Шприц

— Исидор Вениаминович, я ни о чем не думаю, — успокоил его Путиловский. — Я только хочу знать. А насчет пожара — тут вы правы. Евграфий Петрович, пожалуйста, полюбопытствуйте, — и Путиловский протянул Медянникову квадратик визитки.

— С какой поры медвежатники визитки носют? Да еще с адресом. Агеев Владимир Семенович, — прочитал Медянников.

— Не мой, не мой клиент, — насторожился Певзнер. — Мои все вот в этой вазе!

— Пустой номер, Павел Нестерович. Зря ноги оттопчем. Дураками будем.

— Обронили после взрыва, под ней пыль была. Вы проверьте, — попросил Путиловский. — Дуракам, знаете ли, везет чуть больше. Но бывает и этого достаточно. А заодно мы возьмем и все остальные визитки. Мало ли что… Исидор Вениаминович, я не прощаюсь!

Маленький аптекарь, ставший за ночь еще меньше, грустно кивнул в ответ. Слова у него уже все кончились, что с Певзнером случилось первый раз в жизни.

В полумраке спальни на кровати засыпал утомленный событиями прошедших суток Викентьев. Марии Игнациевне же, наоборот, совсем не спалось. Она всей душой и телом желала продолжения праздника.

— Алекс… Алекс, ну не спи!

— Мари, пойми же, я устал… пощади!

— Ты завел себе другую, молодую…

— Ну, Мари, опять за старое! После тебя мне никто никогда уже не нужен.

Викентьев зевнул и сел на постели. Он знал Мари: поспать не удастся.

— Правда?

— Клянусь моей любовью. Кстати, я хорошо заработал… я сделаю тебе подарок. Надо только реализовать кое‑что.

— Я видела тут недавно один жемчуг, — оживилась Максимовская.

— Пусть будет жемчуг. Кто может купить приличное количество морфия?

— Откуда у тебя морфий? — насторожилась Мари.

— Я же химик. Дали за очистку. Гонорар.

— Сколько?

— Много. Семь фунтов.

— О–о-о, — оценила Максимовская. — Я знаю покупателя. Алекс, я хочу тебя… — и она стала жадно целовать стройное, мускулистое тело химика.

— Тебя не понять: то жемчуг, то меня, — засмеялся Викентьев и, преодолевая сон, стал отвечать на поцелуи Максимовской.

«Все‑таки она расшевелит и мертвого», — подумалось ему.

Было раннее утро. По пути домой Путиловский передумал и велел ехать к госпиталю — посмотреть на провизора. Старший врач, к удаче, оказался балетоманом, они встречались на балетах Мариинского театра, поэтому к провизору Путиловского допустили. Но велели больного не напрягать ввиду тяжелого состояния и обойтись двумя минутами расспросов, для чего на тумбочку у кровати были поставлены песочные часы. Время пошло.

В палате было сумрачно. Провизор находился в сознании, но взгляд его был недвижим и устремлен в потолок. Путиловский наклонился к самому лицу, желтым пятном выступавшему из сплошной белой повязки.

— Скажите, сколько было грабителей?

— Четверо, — еле слышно прошелестел провизор.

— Вы можете описать их внешность? — Путиловский покосился на песок в часах.

— Вошли в масках… трое сняли… один остался… он все свистел… свистун… он взорвал сейф… больше не помню…

Паузы между словами все росли. А песок в верхней части часов, наоборот, уменьшался.

— Кто громил аптеку? Все?

— Свистун… в маске…

— Что было в сейфе? Деньги?

— Не знаю… морфий в порошке… семь фунтов…

При упоминании о морфии лицо провизора неожиданно стало белым как повязка. Последние песчинки в часах провалились в узкость. Время вышло. Глаза провизора закрылись, тело пронзила судорога.

Санитар выскочил в коридор и стал звать доктора. Прибежал балетоман, потом еще один врач. Стали быстро готовить камфорный укол для поддержания сердца.

Путиловский деликатно вышел в коридор, решив ждать развития событий. А пока занес в записную книжицу все, что сказал провизор, и стал размышлять, прохаживаясь по коридору мимо провизорской палаты. И когда вышедший балетоман развел руками: отек мозга и остановка дыхания, увы, медицина бессильна, обширнейшая гематома головы, — в голове у Путиловского уже созрел план расследования.

Добравшись до телефона, он вызвал к аппарату Медянникова. Тот с непривычки к технике орал в трубку так, что было слышно за десять шагов. А на просьбу говорить тише стал почему‑то повторять фразы дважды.

Медянникову было велено опросить дворников относительно проходивших мимо людей в масках, добыть список работавших в аптеке за последний год… или лучше три! Да, три последних года. И не забыть про визитки. Список работников должен быть готов к двум пополудни, к визиту Певзнера.

После чего, распорядившись о судебно–медицинской экспертизе тела бедолаги провизора, Путиловский отбыл на свою квартиру на Садовой улице — принять ванну, поспать часок и переодеться. Только сейчас он понял, что его фрачный наряд несколько странен в госпитале. Да пожалуй, и в департаменте не поймут.

Утреннее пробуждение мадам Максимовской было намного приятнее вечернего отхода ко сну. С души спал многопудовый камень грядущего одиночества. Целительные ночные процедуры волшебным образом успокоили расстроенные женские нервы.

Мурлыча и потягиваясь, она протянула руку к соседнему мужскому телу, но оного на месте не обнаружила. Ложе было холодным. Наверное, Алекс встал пораньше и теперь блаженствует с утренней сигаретой. Надо быстро сварить чашечку его любимого кофе со сливками. Мальчик так любит сладкое!

Накинув пеньюар, Максимовская бросила взгляд в зеркало. Еще ничего, ой как ничего! Вот что значит для женщины ночной доктор. В коридоре послышался шум — это Алекс!

— Милый, — прокуковала Мария Игнациевна, но вместо Алекса в спальню вошел кот Яцек. — Алекс! Алекс, ты где?

Алекс молчал.

— Притаился за дверью, игрун! Сейчас–сейчас, только надушусь.

Она обернулась к туалетному столику — на нем был беспорядок. Фу, как может мужчина рыться в женских тайниках?.. Еще не веря самой себе, она схватила подозрительно легкий ларец с драгоценностями, открыла его — пусто.

— Алекс, что за шутки? — громко спросила Мария Игнациевна у невидимого Алекса, уже чувствуя, что никто не ответит.

В спальне не было его одежды. В прихожей не висело его пальто. Алекс исчез вместе со всем золотом, жемчугом и бриллиантами, накопленными годами унижений и отказа себе во всем.

Она даже не смогла заплакать. Лицо ее некрасиво опухло, она беспомощно осела на пол и завыла совсем по–бабьи:

— Подлец… подлец…

Яцек замурлыкал и стал тереться о ее руку. Яцек разбирался в человеческих отношениях и понимал, что сейчас он у хозяйки остался один. И это ему очень нравилось: Яцек был ревнивый котик.

Лейда Карловна щеткой чистила пыльную одежду Путиловского и рассуждала вслух. Вслух она всегда рассуждала по–русски, но думала исключительно на родном эстонском. Иногда из упрямства она переходила на немецкий, который знала как родной.

После смерти жениха — он был рыбак и утонул в осенний балтийский шторм — белокурая девушка из местечка Хаапсала, что на берегу Муху–Вяйнского пролива, приехала в столицу, устроилась экономкой и последние десять лет служила у Путиловского. Из Петербурга она никуда не выезжала и только мечтала хотя бы разок побывать на родной мызе. Но дела не отпускали ее, хотя Путиловский неоднократно пытался дать ей отпуск. «Вот стану старой, тогда и уеду помирать», — говорила она, на что Путиловский делал ей очередной комплимент: дескать, она еще вон какая молодая, всех переживет и похоронит.

Возраст Лейды Карловны действительно определить было очень трудно. Она была вне возраста: сухощавая, подтянутая, тугие пепельно–русые кудряшки тщательно уложены на голове. Хозяйство она вела идеально, так что Путиловский иногда думал, что лишний элемент в этом хозяйстве, вносящий один лишь беспорядок, — это он сам.

Лейда Карловна давно хотела видеть хозяина женатым, но у нее были очень строгие взгляды на женитьбу, и не всякая претендентка удовлетворяла всем требованиям экономки. Путиловский и не подозревал, что пара возможных невест были легко устранены Лейдой Карловной путем утечки тщательно дозированной информации относительно моральных качеств этих особ. Слуги обладают на самом деле гораздо большим влиянием на жизнь хозяев, чем те думают.

— Кте мосно пылло так фыммасатца? — Прибалтийский акцент Лейды Карловны был не только неистребим, но с годами даже усиливался. — И этот человек хочет жениться! Во фраке ходить по какому‑то пожару… как трубочист. Кто за такого пойдет замуж?

Путиловский вышел из ванной комнаты в шелковом халате цвета давленой брусники с золотыми узорами по обшлагам и именной монограммой на кармане — подарок одной давней возлюбленной. Горячая ванна с морской солью привела его в прекрасное расположение духа. Он услышал вопрос Лейды Карловны, обращенный ко фраку, и решил ответить за него, хотя фраку тоже было о чем поведать: