Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА - Дэвид Ритц

посыпал свои руки мелом, чтобы улучшить сцепление с мячом, и стряхивал его у судейского столика. Там же сидели комментаторы с канала BullsTV и радио: обозреватель Джонни «Рэд» Керр и его коллега-репортер Джим Дарем. Когда Джордан в первый раз так сделал, Джонни отпустил какое-то замечание по поводу того, что мел теперь, мол, летает везде. Если бы Джонни ничего не сказал, кто знает, стало ли бы это традицией. Но он сказал, и после этого Джордан стал стряхивать мел с рук перед каждой игрой, чтобы просто позлить Джонни и Джима. Это стало добрым ритуалом на удачу. А также гэгом для телеаудитории, смотревшей матчи дома. Джонни и Джим надевали хирургические маски и респираторы или открывали зонтики, чтобы защититься от летящего мела.

Когда я пришел в лигу, я решил добавить этому ритуалу щепотку новизны.

Я никогда не жаловал спортивных журналистов. Я видел, как им нравится раздувать скандалы. Если им удавалось вытащить из тебя какое-нибудь дерьмо в адрес игрока соперника – или, что еще лучше, заставить тебя обосрать кого-то из партнеров, это делало их день. Не все они были полными мудаками, но многие видели в своей работе возможность умножить печали.

Я избегал их как только мог, но какие-то интервью ты давать обязан, и когда я их давал, я следовал одной просто, максиме – лучше меньше, да лучше. Более того, спустя недолгое время после моего переезда в Бостон Пол Пирс Рэй Аллен и я договорились о том, что не будем давать интервью, если хотя бы одного из нас троих нет рядом. Так они могли слышать все, что вылетало из моих уст, а я слышал все, что произносили они, таким образом, у писак не было шанса исказить наши слова и использовать их против нас. Но я не то чтобы утруждал себя чтением того, что они писали, нет. Мое внимание было сосредоточено на игре, а не на так называемых экспертах, анализирующих игру с боковой линии. У меня были тренеры – и блестящие тренеры, – которые критиковали меня. Мои собственные оценки самому себе всегда были жестче оценок кого бы то ни было еще. Никакие другие мнения мне не нужны.

И хотя я никогда не читал эту ерунду, другие люди этим занимались и часто рассказывали мне об этом. Она всегда так или иначе долетала до моих ушей. Поэтому перед началом матчей, когда я уже был готов выходить на площадку, я подходил к тому месту у боковой линии, где сидели журналисты. Набирал в ладони мела, гораздо больше, чем мне было нужно. Резко швырял его в них, а потом хлопал в ладоши – но хлопок был нужен лишь для того, чтобы скрыть то, что я швырял в них мел. Эта херня разлеталась повсюду, оседала на их компьютерах. Это была уже не шутка, как это было у Джордана с Джонни и Джимом, но меня всегда улыбала их реакция: они сильно злились и поднимали бумажки перед собой, закрывая лица. В те времена не было никаких Twitter’ов и Instagram’ов. Если они писали о тебе что-то мерзкое или откровенно лживое, ты не мог наехать на них онлайн в ответ. Что я мог сделать? Написать письмо в редакцию? То было время, когда СМИ ожидали, что игроки будут просто молча все хавать. Но только не я. Моим ответом им был мел.

Позже этот обычай перенял ЛеБрон – он стал подавать его под своим соусом. Набирал в руки еще больше мела, чем я, а затем подбрасывал его высоко вверх. Людям это полюбилось. Фанатов это заводило. Но я? Всякий раз, когда я это вижу, я думаю про себя: «Какая досада. Столько мела и ни одного разозленного писаки».

Mark «Super Duper» Clayton / Марк «Супер-Дупер» Клэйтон

Когда мне было одиннадцать или двенадцать лет, Мама собрала все деньги, которые откладывала, работая на разных работах, и купила нам дом в городе Молдин. В более приятном районе. Там были ухоженные дома с ярко-зелеными газонами и распустившимися цветами. Окружение стало лучше, но жизнь внутри нашей хаты пугала меня. Мама снова вышла замуж. Теперь у меня появился отчим, Эрнест. Уличный чувак. Поначалу мы с ним не ладили. Он был жестким. У него была бригада братишек, перевозившая разную утварь для магазина бытовой техники. Были и другие делишки, о которых он не распространялся. Порой он отсутствовал по нескольку месяцев. Я никогда не знал почему. А затем вдруг – бум! – и он уже дома, кричит и распинается по поводу какой-нибудь мелочи. Случилась пара ситуаций с ним – просто жесть. Очень агрессивный, рука тяжелая. Никакая полиция домой не явится. Квартал – вот моя полиция, а квартал не лезет в лютые семейные терки. Смятение. Страх. Неопределенность. Боль. Увезите меня отсюда. Дайте мне сбежать на улицу и играть там.

В нашем старом районе, где мы жили до переезда в Молдин, баскетбол уступал в популярности футболу. Я изучал манеру игры Тони Дорсетта – то, как он бережно удерживал мяч, пока прорывался через вереницу соперников. Я влюбился в Уолтера Пэйтона. Мечтал быть Марком «Супер-Дупером» Клэйтоном, ловящим передачи Дэна Марино. Я мог бы летать. Я прямо видел, как убегаю от защитников и ловлю все, что только оказывается в поле видимости.

Представьте себе такую сцену: громадное футбольное поле позади средней школы Хьюз, по которому туда-сюда носится орава из пятидесяти братьев. Так мы играли – двадцать пять на двадцать пять – с одним квотербеком. Игра была бесплатной для всех. Безумие. Взрыв. А я – ну, я был в самом эпицентре заварушки. Я обязан был там быть, ведь там крутились все самые четкие братаны района. В тех сумасшедших играх я смог выковать себе какую-никакую репутацию.

Если я играю с напором, если я играю со злостью, черт, да если я живу с этой яростью, то это потому, что ярость и боль – близкие родственники. Боль ведет к ярости. Но учитывая времена и дом, в котором я воспитывался… этой ярости невозможно было дать выход. Дети не могут огрызаться на родителей. И потому никто из нас, детей, не говорил ничего, что могло бы спровоцировать ярость Эрнеста. И мамы тоже.

У мамы было много разных сторон. Она не курила, не пила – с этим все было нормально. И это хорошо. Это удерживало меня на праведном пути. Порой она поносила своих «Свидетелей Иеговы» за то, что они делали ей выговоры. Иеговы говорят делать то, Иеговы говорят делать это. А потом она