Улица Вокзальная, 120 - Лео Мале

– Девять тысяч франков на наркотики! – не удержался я.– Уж не принимаете ли вы его за Сирано? Не может быть. И потом, это не выдерживает критики. Коломер никогда не употреблял наркотики.

Он вскинул левую руку жестом регулировщика.

– Я не врач, чтобы диагностировать по лицу. Но не заводитесь по пустякам, Бюрма. Сейчас вы очень напоминаете мне Коломера. Ибо и он, стоило мне заговорить об этом, вспылил, и мы обменялись весьма резкими выражениями. Теперь я сожалею об этом, но… сделанного не воротишь. Задетый за живое, я рассчитался с ним и выбросил всю эту историю из головы. Он произвел на меня странное впечатление человека напуганного и потерянного. Бедняга… Мог ли я предположить, что на следующий день узнаю о его смерти – и какой! – из газет… Допустим, моя гипотеза о наркотиках ошибочна. Как тогда объяснить его странное поведение той ночью, намерение забрать деньги, понадобившиеся ему для побега, и тот очевидный ужас, которым он был объят? Страхом мести?

– Мести какого рода? Профессиональной, политической или… любовной?

Жюльен Монбризон растянул губы в очаровательную, только ему присущую улыбку.

– Любовную драму мы можем исключить сразу же и без колебаний,– заявил он.– Я не замечал за ним связей, представляющих опасность… с этой точки зрения.

– А… менее опасных?

– Тем более. Что касается политики, го я убежден, что он следовал моему примеру – держался от нее подальше.

– Охотно верю. Если что-то и лишало его сна, то уж никак не заботы этого рода… и я не вижу причин, по которым война и все, что за ней последовало, заставили бы его изменить своим принципам.

– Тогда, может быть, профессиональная месть?

– Это как раз та версия, к которой склоняется комиссар Бернье. Он уже разыскал бывшего сообщника одного закоренелого потрошителя банков, которого мы с Бобом упрятали в свое время за решетку. И я хотел бы знать, многого ли стоит эта версия.

– Он что, очень опасен, этот гангстер?

– Разумеется, это не Красная Шапочка. Но чтобы напугать такого молодца, как Коломер… Послушайте, Монбризон, вы что, всерьез утверждаете, что Коломер посинел от страха?

Мое выражение вызвало на лице адвоката улыбку.

– Ну, может быть, и не посинел. К тому же у меня амблиопия[15]. Но поверьте, какого бы цвета ни был этот страх, он был вполне реален. Не до такой, конечно, степени, чтобы прятаться под диваном… Да вы же сами на вокзале…

– Я не заметил ничего сверхъестественного.

– Что он вам сказал?

– Ничего. Он просто не успел. Поезд тронулся. Он вспрыгнул на подножку. И тут же рухнул вниз.

– И в его облике не было ничего, что изобличало бы страх? – задумчиво произнес адвокат, покручивая в пальцах сигарету.

– Ничего.

– В таком случае прошу прощения, но я возвращаюсь к своей версии о наркотиках. Предположим, по той или иной причине Коломеру срочно понадобилось покинуть Лион. Он приходит ко мне за деньгами. Чрезмерная взволнованность, беспокойство, которые я принял за страх, могли и не иметь отношения к этой поездке, а являться попросту результатом затянувшейся паузы в приеме наркотиков, пресловутой «ломки». Выйдя от меня, он раздобывает наркотики и принимает их. Когда три часа спустя вы встречаете его на вокзале, он уже свеж и бодр. Что вы на это скажете?

– Очень может быть… если не считать одной детали. Когда мы расстались с Коломером в начале войны, он не был наркоманом. Не исключено, что за это время он им стал… Не знаю. Но вы, ведь вы часто его видели. Он что, производил впечатление токсикомана?

– Я не врач,– повторил он.– Видите ли, Бюрма, лишь результаты вскрытия могут просветить нас на этот счет. Они вам известны?

– Нет. Бернье ни словом не обмолвился о заключении медицинской экспертизы. Это умолчание можно интерпретировать двояко: либо ему нечего мне сказать, либо он утаивает слишком многое. Черт возьми, этот комиссар – само чистосердечие…

Монбризон закурил новую сигарету и рассмеялся.

– А не говорил ли он вам об Антуане Шеври и Эдмоне Лоле?

– Это еще кто такие?

– Друзья… или, вернее, знакомые Коломера. Да так, ничего особенного… Хотя я и сослался на них в своих показаниях…

– Он мне ничего о них не сказал. Умоляю, не берите с него пример. Как мне представляется, вы достаточно часто виделись с Бобом и можете сообщить что-то более конкретное о его образе жизни.

– Да, конечно. Хотя здесь мало что можно сказать. Вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, каким скрытным человеком был ваш сотрудник. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что, кроме меня, он пи с кем не общался. Не считая этих двух молодых людей, которых я рекомендовал ему в качестве помощников, когда он носился с идеей основать сыскное агентство. Врученные мне на хранение деньги, собственно, и предназначались для финансирования этого проекта… которому так и не суждено было осуществиться.

– Вот как! Напомните мне, пожалуйста, имена этих молодых людей.

– Антуан Шеври и Эдмон Лоле.

Я занес их в записную книжку и устремил на адвоката выжидающий взгляд. В ответ он покачал головой.

– Их адреса мне неизвестны. Лоле уехал в Марокко, и я получил от него одну-единственную открытку из Марселя; Шеври, вдоволь нахлебавшись нужды, блудным сыном вернулся к своим родителям в надежде, что там что ни день, то пир. Это где-то на Лазурном берегу, будь я проклят, если вспомню название.

– Если эти ребята вдруг объявятся по какому-нибудь адресу, дайте мне знать.

– Непременно. Но это произойдет не скоро, и я сильно сомневаюсь в том, что они вам помогут. Ведь они познакомились с Коломером через меня… то есть знают его еще меньше, чем я.

– Бернье объявил их розыск?

– Разумеется. Рутинная сторона профессии, не правда ли? Он с таким трудом нападет на их след, а они в лучшем случае сообщат ему какие-нибудь ничего не значащие сведения. Сигарету?… Ах да, вы же предпочитаете другое.

– И все же благодарю вас. Хм… Горло пересохло от этих разговоров. Если мне не изменяет память, в свое время у вас был славный погребок…

– Дьявол Бюрма! – воскликнул он.– Вот он, главный вопрос, который вы все это время готовились задать мне, старая лиса. Да разве стал бы я дожидаться его, чтобы наполнить бокалы? Увы! У меня ничего больше нет. Что касается моих винных запасов, я пренебрег теми мерами предосторожности, которые принял в отношении любимого табака. Впрочем, за выпивкой дело не станет. У меня нет неотложных дел. Приглашаю вас отведать эрзац в одном кафе, согретом дыханием завсегдатаев.

– К сожалению, не смогу уделить вам много времени,– ответил я, поднимаясь с кресла.– У меня назначена встреча с одним журналистом…

– Где?

– В маленьком симпатичном кафе в Пассаже… Забыл, как называется. Неподалеку от Гиньоль.

– Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, если я вызовусь проводить вас?

– Ни в коей мере. При условии, что вы забудете мое имя.

Он вскинул брови.

– Ах-ах! Как таинственно,– произнес он.– Иду с вами. Помянем добрые старые времена.

Перед уходом он дал распоряжения лакею, который вручил ему повестку, доставленную на велосипеде полицейским. Он сунул ее в карман, и мы вышли.

Марк Кове поджидал меня в тепле «Бара в Пассаже», в одиночестве смакуя достоинства синтетического аперитива.

– Материалы при вас? – набросился я на него безо всяких преамбул.

– За вами что, гонится полиция? – спросил он.– Здравствуйте, месье. Сядьте и закажите себе что-нибудь покрепче. Нет у меня для вас материалов. Критик в отлучке. Его подружка живет по ту сторону демаркационной линии, а так как в его распоряжении имеется постоянный пропуск… Словом, он будет здесь завтра. Мне казалось, что время терпит и можно не привлекать посторонних… Раз уж кому-то суждено быть в курсе моих мерзопакостных наклонностей, пусть этот кто-то остается в единственном числе, как вы полагаете? Ведь один день ничего не решает?

– Да, один день ничего не решает.

После чего я с некоторым опозданием представил их друг другу, мы сели за столик и выпили по три аперитива (угощали по очереди), в сравнении с которым эвианская минеральная вода показалась бы просто взрывчатой смесью.

– А не поужинать ли нам вместе? – предложил я, морщась от отвращения.– Вы расплатитесь талонами, а я деньгами.

– Идет,– сказал Марк.– Я знаю один прелестный ресторанчик.

И мы отправились в заведение, битком набитое журналистами, парижанами и местными жителями. Журналистов нетрудно было отличить по светлым пиджакам, торчащим из нагрудных карманов авторучкам и специфической манере называть по имени, словно они имеют дело с гарсонами, экс-депутатов и актеров. Кое-кто из присутствовавших поздоровался с адвокатом, но никто не узнал во мне директора агентства «Фиат люкс», и ни разу разговор не коснулся преступления в Перраше. Марк представил меня своим друзьям под шутовским псевдонимом Пьер Кируль, за который он, как видно, ухватился. Он явно готовился к окончательному разоблачению и своей сенсационной статье.