Полное собрание сочинений. Том 17 - Л Н. Толстой

Таких писателей, как Вы, редакции журналов не выбирают: наоборот, они выбирают себе редакцию. «Вестник Европы» очень будет счастлив, если когда-нибудь Ваш выбор падет на него. Если Вы по этому поводу обвините меня в навязчивости, то я, в свое оправдание, могу сказать одно, что в настоящем случае всякий найдет мою навязчивость похвальною с точки зрения выгод читателей «Вестника Европы».1030

«Новые материалы для истории времени могущества Фотия», предлагавшиеся Стасюлевичем вниманию Толстого, это статья С. И. Миропольского «Фотий Спасский, юрьевский архимандрит», напечатанная в ноябрьской и декабрьской книжках «Вестника Европы» за 1878 г.

В свою очередь, Страхов 11 октября писал Толстому: «В газетах печатают, что Ваши «Декабристы» появятся в журнале «Русская речь», новом журнале, издаваемом Навроцким».1031 Наконец, А. С. Суворин в письме от 15 декабря просил Толстого дать в «Новое время» отрывок из романа «листа в два примерно, на тысячу рублей». «Одно время, писал Суворин, я хотел было просить у Вас весь роман с тем, чтобы печатать его в фельетонах четыре раза в неделю, но мне стали говорить, что Вы на это не согласитесь, а потом я прочел, что роман будет в «Слове».1032

Все эти сообщения были выдумками газетных репортеров, так как Толстой, конечно, никаких обещаний никому не давал, да и не мог давать: роман не только не был написан, но и работа над ним еле-еле подвигалась.

В ответ на предложение Стасюлевича Толстой писал 5 сентября: «Очень благодарен вам за обязательное обещание сообщить мне статьи о Фотии1033 и за лестное приглашение — печататься в вашем журнале. Писание мое еще лежит для меня в таком дальнем ящике, что я и не позволяю себе загадывать о его печатании».

Вторую половину августа и весь сентябрь Толстой занят чтением материалов преимущественно, надо думать, печатных. Но и рукописные продолжали поступать в Ясную поляну. 19 сентября из Тарусы (Калужской губ.) сын декабриста кн. Е. П. Оболенского кн. Иван Евгеньевич, с которым Лев Николаевич познакомился в Москве у его двоюродного брата кн. Леонида Дмитриевича Оболенского,1034 прислал Толстому обширнейшую переписку (вероятно до двух тысяч писем) своих родных.1035

О предварительной работе Толстого в августе и сентябре, до приступа к самому писанию романа, свидетельствуют прежде всего записи на л. 20а в Записной книжке А,1036 первая из которых датирована: 27 августа 1878 г., а последняя — 30 сентября 1878 г. Среди этих записей запись, имеющая как бы заглавие: «1824-й год. Весна», заключает в себе список нескольких лиц, занимавших важные административные посты, и указание на местонахождение Пушкина, Ермолова и Карамзина весной 1824 г. В более разработанном виде эту запись Толстой сделал на отдельном листке А (л. 1). Обе редакции этой записи указывают на замысел Толстого начать повествование с весны 1824 г., к чему, как увидим, Лев Николаевич и приступил в октябре. Слова первой редакции: «Обер прокурор. Секретари», уточненные во второй редакции: «Столыпин обер прокурор А. И. Тургенев обер секретарь», явно говорят о разбирательстве дела в Сенате, описание которого намеревался дать Толстой.

Главнейшим источником наших сведений о работе Толстого над романом с конца сентября по первую половину ноября 1878 г. являются дневник и письма Софьи Андреевны. 27 сентября С. А. Толстая записала в дневник: «Занятия его [Льва Николаевича] еще не идут, и у него болит спина»,1037 а 3 октября писала сестре Татьяне Андреевне: «Левочка перешел в комнату мальчиков со сводами, восхищается всё тишиной и пытается всё заниматься, раза три писал».1038

Под 6 октября в дневнике С. А. Толстой имеется запись о признании Толстого, что он «в десятый раз» начинает свое произведение, и что начало это «прямо разбирательство дела, в котором судятся мужики с помещиком». Запись эта приведена нами выше.1039 Через пять дней (11 октября) Софья Андреевна записала: «Левочка много читает материалов к новому произведению, но всё жалуется на тяжесть и усталость головы и писать еще не может».1040 На другой день об этом же пишет сестре: «Ваш папаша очень занят, читает, читает, так что голова трещит. Писать еще не начинает, не готово еще в голове».1041 Через четыре дня запись в дневник (16 октября): «Левочка не занимался сегодня, только утром мне сказал: «Как у меня это хорошо будет».1042 Под 18 октября: «Левочка... вял, молчалив и сосредоточен. Всё читает».1043 Под 21 октября: Вчера он [Лев Николаевич] немного писал что-то, мне еще не показывал».1044 Под 23 октября: «Левочка нынче говорит, что столько читал матерьялов исторических, что пресыщен ими и отдыхает на чтении «Мартин Чеззльвит» Диккенса. А я знаю, что когда чтение переходит у Левочки в область английских романов — тогда близко к писанью».1045

Софья Андреевна не ошиблась: действительно вскоре после некоторой заминки наступил прилив творчества, правда, кратковременный. 24 октября С. А. Толстая записывает: «Он [Лев Николаевич] желчен и вял... Писать еще он не может. Нынче говорит: «Соня, если я что буду писать, то так, что детям можно будет читать всё, до последнего слова».1046

Под 29 октября: «Левочка пытался заниматься».1047 В этот же день Толстой писал Страхову: «... не мог ничего делать всё это время... Работа всё нейдет».1048 Но уже 31 октября Лев Николаевич читает Софье Андреевне новое начало романа. На другой день (1 ноября) она так записывает об этом в своем дневнике: «Вчера утром Левочка мне читал свое начало нового произведения. Он очень обширно, интересно и серьезно задумал. Начинается с дела крестьян с помещиком о спорной земле, с приезда князя Чернышева с семейством в Москву, закладка храма Спасителя, богомолка баба старушка и т. д.».1049 На другой день после этой записи (2 ноября) С. А. Толстая писала Страхову: «[сегодня Лев Николаевич] занимался всё утро, очень устал... Начало нового произведения написано; работа умственная Льва Николаевича идет самая усиленная, а план нового сочинения по-моему — превосходен».1050 В этот же день Софья Андреевна писала и сестре: «Левочка же теперь совсем ушел в свое писанье. У него остановившиеся странные глаза, он почти ничего не разговаривает, совсем стал не от мира сего и о житейских делах решительно не способен думать».1051 Под 4 ноября в дневнике Софьи Андреевны записано: «Левочка не пишет почти и упал духом».1052 Под 6 ноября: «Скучает, что не может писать; вечером читал Диккенса «Domby and Son» и вдруг мне говорит: «Ах, какая мысль мне блеснула!» Я спросила, что, а он не хотел сказать, потом говорит: «Я занят старухой, какой у ней вид, какая фигура, о чем она думает, а надо главное ей вложить чувство. Чувство, что старик ее Герасимович сидит безвинно в остроге, с половиной головы обритой, и это чувство ее не оставляет ни на минуту».1053 Под 7 ноября: «Он [Лев Николаевич] повеселел, и мысли его для писанья уясняются».1054 Под 11 ноября: «Левочка сегодня говорил, что у него в голове стало ясно, типы все оживают, он нынче работал и весел, верит в свою работу».1055

Под 16 ноября: «Левочка говорит: «Все мысли, типы, события — всё готово в голове». Но ему всё нездоровится, и он писать не может».1056

На основании приведенных свидетельств Софьи Андреевны можно с полной уверенностью утверждать, что написанное в октябре — первой половине ноября мы имеем в сохранившихся 6-й и 20—24 рукописях.1057 Это, во-первых план (рук. 6), начинающийся словами: «Борисовка...»1058 и, во-вторых, третья группа «начал» (20—22 рукописи). План явно свидетельствует о том, что теперь Толстой задумал начать повествование с весны 1824 г., момента выпуска из тюрьмы излегощинских крестьян, посаженных туда за драку с землемером в поле. Разделенный вертикальной чертой текст плана графически отражает высказанную Толстым еще в январе этого года Софье Андреевне мысль о повествовании в двух планах — «Олимп» с «богами» и «земля» с крестьянами. «Олимп» — это в плане Петербург, Государственный совет, «земля» это деревня Борисовка с Анисимом Бровкиным. Смысл вопросов в левой колонке текста легко вскрывается — вопросы относятся к пребыванию крестьян в тюрьме и намечают мотивы, которые нужно было развить в повествовании. Во исполнение этой части плана и написан был текст 20 рукописи (вар. № 18).1059 Анисим Бровкин этого текста, названный затем Онисимом Жидковым, это яснополянский крестьянин Онисим Григорьевич Жидков (1823—1878), жену которого звали Марьей Власьевной, а не Графеной, как она названа в отрывке. У О. Г. Жидкова было четыре сына: Дмитрий (1854—192.), Алексей (1860—192.), Григорий (1864—1929) и Иван (1867—1888). Последние двое таки названы в отрывке. Иван Деев, старик Копылов и Болхин тоже яснополянцы: первый — Иван Деев (1815—1885), второй — Иван Еремеевич Копылов (ум. в 1864 г.), третий — вероятно, тот же Гавриил Ильич Болхин, который выведен в вар. № 10.