Дочь роскоши - Дженет Таннер

Естественно, что Софии было интересно знать, как Джулиет собирается провести вечер. Собираясь на обед, Джулиет обрушила на нее новость, что она встречается с Дэном, и София покачала головой:

– Ну-ну, это сын Дэна! Если он такой же, как его отец, то я уверена, он милый мальчик. – Но она ничего не сказала о Катрин и Дэне-старшем, и Джулиет поняла, что это было тайной Катрин.

– Какой же он мальчик! Ему, должно быть, около тридцати, – засмеялась она, и София засмеялась вместе с нею.

– Да, наверное. Но в моем возрасте, каждый, кому меньше сорока, кажется мне таким молодым!

И вот теперь она с интересом слушала, как Джулиет описывала их обед, и тактично воздержалась упоминать то, что, казалось, длилось так долго.

– Ты собираешься оставаться здесь, со мной? – через некоторое время спросила она. – Если останешься, Я рассержусь, потому что в этом совершенно нет необходимости. Со мной будет все в порядке. Мне надо просмотреть почту, чтобы вникнуть в дела, а если у меня на это не будет настроения, тогда почитаю газеты. И займу мозги кроссвордом. А ты ступай и наслаждайся солнышком.

– Я достаточно много бываю на солнце в Австралии, – возразила Джулиет. – Для меня это не новость.

– Думаю, так оно и есть. Твои родители, безусловно, знали, что делали, когда выбрали Австралию, – улыбаясь, произнесла София, и Джулиет почувствовала некоторое удивление. София так редко упоминала своего среднего сына и его жену. Частенько Джулиет думала, что молчание это довольно странное – ведь можно было бы ожидать, что она будет интересоваться, чем они занимаются, и так далее, но София не спрашивала. Словно она вычеркнула их из своей жизни и памяти. И к тому же за двадцать лет она ни разу не приезжала к ним, а они не приезжали сюда. Наверное, она таила глубоко скрытую обиду на них, что они уехали и бросили в кризисное время остальную семью. Но, вероятно, у них на то были свои причины, например, нежелание разгадывать то, что они считали загадкой. Но, как бы то ни было, решение было принято и его так и не поменяли. То, что София добровольно упомянула Робина и Молли, могло бы дать Джулиет шанс спросить, из-за чего они убежали, но она приняла решение ни о чем не спрашивать. Она не хотела рисковать и снова расстраивать свою бабушку. Но, к ее удивлению, София все в такой же непринужденной манере продолжала разговор.

– Конечно, Молли всегда боготворила солнце, – сказала она с задумчивой улыбкой. – Когда она была малышкой, то все лето ходила коричневая, как кофейное зернышко. У мальчиков была такая светлая кожа, они легко обгорали. Я помню, как-то раз Робин пересидел на солнце и стал таким красным, его так лихорадило, что он ночью не смог даже накрыться простынкой. Мне пришлось натереть все его тело каломелевым лосьоном, но он все равно не мог спать. А Молли – нет. Молли – нет.

Она помолчала, и Джулиет поняла, что она представляет их детьми – теми детишками на выцветших фотографиях, хранившихся на чердаке: ее мать, с волосами, завязанными в хвостики, одетую в короткое кружевное хлопковое платьице, отца в шортах и в белых гольфах, слишком худого, долговязого, и Луи, который так прекрасно выглядел еще ребенком. Он стоял, уперев руки в бедра, этакий хозяин положения.

– В наши дни надо быть немного осторожнее, – сказала Джулиет, желая сменить тему, сама не зная почему. – Очень опасен рак кожи, а никто сейчас не принимает такие солнечные ванны, как они тогда – по крайней мере, кто соображает. София покачала головой.

– Рак кожи. О дорогая моя. По-моему, в те годы правительственные службы здравоохранения имели отношение к чему-то наименее приятному. Хорошо, что моя молодость прошла. Конечно, мы жили в страшное время, но по крайней мере нам было позволительно вкушать простые радости жизни, без страшных прогнозов, которые испортили бы нам все.

– По-моему, я тоже наслаждаюсь жизнью, – сказала Джулиет.

– Будь уверена, что это так, моя дорогая. Слишком мало времени на что-то другое. О, я не призываю тебя бросаться Бог знает во что очертя голову, но и не бойся жизни. Ничто так не подтачивает силы, как страх.

Джулиет кивнула. Она даже как-то не могла представить себе, что ее бабушка боится. Но нет – это была неправда. Иногда она, разумеется, боялась, только дурак никогда ничего не боится, а уж София точно не была дурой. Но она не позволяла страху управлять собой. Никогда.

Они еще поболтали немного, но от темы Робина и Молли снова отклонились. В одиннадцать Джулиет спустилась на кухню и принесла свежесваренный кофе. Она как раз ставила на поднос пустые чашки, чтобы отнести их вниз, как увидела машину Деборы, сворачивавшую на дорожку.

– Интересно, для чего ей коллагеновые инъекции? – спросила она. – По-моему, она в них не нуждается.

– Это, наверное, потому, что настолько хорош конечный результат, что тебе кажется, они ей не нужны! – улыбнулась София. – Но нет, я должна признать, что Дебора еще достаточно молода, чтобы беспокоиться о таких вещах. И если честно, я никогда не замечала разницы, когда она возвращается. Может, ты заметишь, но я – нет. И все же я думаю, что если человек настолько привлекателен, как Дебора, у него появляется мания – не утратить своей внешности. Это правда кошмар, когда смотришь в зеркало и видишь, как прекрасный образ становится менее прекрасным. Большинство из нас, смертных, привыкает к этому с самых ранних лет. Но Дебора настолько милая женщина, что мы должны позволить ей парочку небольших причуд.

Голос ее был снисходительным, а лицо смягчилось от любви.

– Ты очень близка к Деборе, да, бабушка? – спросила Джулиет.

– Она – дочь, которой у меня никогда не было. Большего я и желать бы не могла. – Это было сказано настолько просто и с таким чувством, что Джулиет почувствовала себя смиренной.

– Всегда, когда она была нужна мне, Дебора была рядом, – очень тихо продолжала София. – Она заботилась обо всех моих делах, когда я не могла этим заниматься, а когда я вернулась, мы стали очень добрыми подругами. Я перед Деборой в неоплатном долгу.

Джулиет промолчала. Она отвернулась так, чтобы София не смогла прочитать промелькнувшую у нее мысль. Дэвид. Это ли имела в виду София, когда сказала, что Дебора «заботилась обо всех моих делах, когда я не могла»? То, что Дебора присматривала за девятнадцатилетним Дэвидом, который был вне себя, до смерти испуган тем, что натворил, и той цепью дальнейших событий, что повлекло его деяние? Но все это пока только для размышлений. Спрашивать она не станет. Не сейчас.

– Я хочу отнести чашки вниз, бабушка, – сказала она. – Скажу Деборе, что случилось, и, думаю, она тут же поднимется к тебе.

София улыбнулась безмятежной улыбкой женщины, чьи слова в очередной раз подтверждаются.