NWT. Три путешествия по канадской Арктике - Виктор Ильич Боярский

на этом самом диалекте здесь, в поселке, изъяснялась только примерно половина местного населения, а другая половина считала родным языком английский.

Вообще, все население Палотака было перемещено сюда с мыса Пири, который находится примерно километрах в сорока к северу. Это произошло во время строительства на мысе американской радиолокационной станции дальнего обнаружения ракет (точнее, советских ракет). В период холодной войны была построена и развернута целая цепь подобных станций вдоль всего северного побережья канадской Арктики – от Гренландии до Аляски. Одну из подобных станций в Гренландии мы посетили во время гренландской экспедиции в 1988 году. Палотак в переводе с эскимосского означает угольное место. Здесь действительно были обнаружены большие запасы каменного угля, но до их разработки, к счастью для местной природы, пока не дошли руки.

Разговор вскоре переключился на другую тему – мне был задан вопрос о том, как у нас в Сибири живут местные народности. Я ответил, что, конечно, их уровень жизни не идет ни в какое сравнение с уровнем жизни местного населения Северо-Западных территорий. «Тем не менее живут и особо не жалуются», – предупреждая вопрос Келли, продолжил я. «А наши, представь, жалуются на плохую жизнь, – сказала Келли. – Все у них есть – и льготы при поступлении на работу или учебу, и разрешения на охоту, и бесплатные образование и медицина – живи и радуйся, а они только и радуются по-настоящему, когда самолет прилетает». На это я ответил, что если использовать эту «авиационную терминологию», то можно считать, что в наших арктических поселках этот самолет как прилетел, так и не улетает вовсе, разве что на дозаправку смотается быстренько и все. Может быть, именно поэтому местное население и не жалуется на жизнь. Хотя о таких школах и поликлиниках нашим северным жителям остается только мечтать. И как следствие продолжительность жизни эскимосов, по словам Келли, в среднем всего лет на шесть-семь короче, чем у белых людей, у нас же – чуть ли не в два раза.

При всем при этом цивилизация пока, к счастью, не оказала заметного влияния на сформировавшиеся в течение многих лет особенности эскимосского организма, и в частности на их феноменальную живучесть. Келли рассказала о нескольких случаях, непосредственной свидетельницей которых она сама была. Любой белый человек, по ее словам, давно бы отправился к праотцам, а эскимос выживал. Был у нее пациент, который пролежал три недели в бессознательном состоянии после сильнейшего ожога легких, а потом оклемался.

Свою задачу здесь, в Палотаке, как, впрочем, и во всех остальных поселках, где ей приходилось трудиться, Келли видит в том, чтобы оказать первую помощь и при необходимости вызвать санитарную авиацию. Однако в экстренных случаях, когда решается вопрос жизни и смерти и нет времени ждать самолета – единственной, но, к сожалению, не всепогодной связи с Большой землей, ей надо уметь и сделать операцию, и принять роды. Последним, к слову, приходится заниматься довольно часто.

Обычный возраст, когда начинают рожать местные девочки, – это всего 14–15 лет. При этом младенцы, родившиеся у таких молодых мамаш, передаются на попечение родителей и переводятся в разряд братьев и сестер. Так образуются многодетные эскимосские семьи. Дети, рожденные матерями, достигшими «преклонного» возраста 17–20 лет, остаются в статусе детей, рожденных биологическими матерями, и не передаются в их семьи по наследству.

За каждого рожденного ребенка правительство платит по полной схеме, обеспечивая также бесплатным питанием до полугода, что, в общем-то, способствует увеличению рождаемости.

Я отметил, что и в Коппермайне, и здесь очень много детей, а это свидетельствует о том, что население растет, и поселки имеют все шансы на выживание. У нас, на нашем Севере, картина, увы, совсем другая – население сокращается и поселки чахнут.

Сегодня вечером после долгого перерыва продолжим наше путешествие в сторону языколомного Тактояктака.

3 мая

Ночной морозец осушает лужи

И стелет нам под ноги синий лед,

И в завтрак превратился ужин —

Сегодня все у нас наоборот.

Нам ночь устроила лихое испытание

За дерзость посягнуть на ее власть.

Спасен был пес искусственным дыханьем

Из наших ртов в его собачью пасть.

А солнца золотая капля

Расплющилась, упав на горизонт,

И растеклась так широко, что вряд ли

Ее до завтра кто-то соберет.

Вечер, без четверти семь. Прекрасная солнечная погода. Тишина. Лед залива Франклин. Мы с Ульриком в палатке в предвкушении выхода на очередную охоту на… не знаю, кого.

Вчера мы вышли из Палотака примерно в 9 часов вечера, сопровождаемые местными мальчишками и девчонками, и буквально шлепали по лужам и раскисшему грунту. Вокруг самого Палотака грязнее всего, почти весь лед растаял. Наш лагерь, где отдыхали наши собаки, был весь в лужах. Приходилось выбирать дорогу и выйти на маршрут в резиновых ботах.

Истосковавшиеся по работе собаки, конечно, рванули изо всех сил. Упряжка Мартина была первой, поэтому они с Такако ушли в сторону неизвестности, а мы с Ульриком и Гордоном, нашим фотографом, покатились за ними. В связи с тем что в команде появился Гордон, у нас образовался седьмой лишний, то есть человек, у которого не было постоянного места прописки на определенных нартах. Нетрудно догадаться, что этим человеком стал я. Получилось это вполне естественным образом: Гордон вскочил на площадку наших с Ульриком нарт, и мне не оставалось ничего другого, как, взявшись за привязанную к стойке нарт веревку, откатиться на лыжах в сторону и продолжить движение по лужам. От меня во все стороны летели брызги, и, я думаю, со стороны я выглядел (если бы кто-нибудь это видел), как воднолыжник.

Вечерело. Солнце плавно клонилось к горизонту, и стало заметно прохладнее. Лужи исчезли, а на их месте образовались большие проплешины голубого льда, скольжение по которому в этот тихий апрельский вечер доставляло истинное наслаждение. Мы дошли до мыса и повернули на запад. Такако выдвинулась вперед, решив потренироваться на лыжах, а я занял ее место на нартах вместе с Мартином, чтобы равномернее распределить нагрузку между упряжками. Ничто не предвещало каких-либо осложнений. И погода, и лед, и хорошее настроение собак, передававшееся нам, – все было на нашей стороне. Происшествие, едва не стоившее жизни нашему молодому и бесшабашному Дизелю, случилось, что называется, на самом ровном (каким бывает сглаженная таянием поверхность припайного льда) месте.

Наш путь преградила неширокая – до полутора метров – свежая трещина, чернильно-черный излом которой шел перпендикулярно нашему курсу. Мы приостановили