Хроника воскрешения царей - Малик Шах-Хусайн Систани

желанием припасть к шахскому порогу. В те радостные дни к сему поборнику правды обратила лицо «аллегорическая» любовь. Душой и сердцем я привязался к торокам Мирзы Мухаммад-Шарифа Бадахши. Это был молодой человек знатного происхождения из /462/ Бадахшана. ‘Абд ал-Му’мин-хан послал за ним человека. [Затем] он вместе со своими родственниками уехал в Индию, когда в Кандахар приехал Бабур-бахадур, офицер императора, состоявший с ним в родстве. Стольник хана, имевший чин сотника{844}, он был крайне неуравновешенным человеком. Тот, чей взор падал на него, лишался силы духа. Из-за близости соседства и многократного передвижения первая встреча с тем кипарисом на лугу справедливости случилась днем. С первого взгляда я влюбился и потерял самообладание. Все дни [сей] раб радовался беседе с ним. Любовь воздействовала до такой степени, что влюбленный стал ухаживать [за возлюбленным] и возлюбленный влюбленно бывал [у меня]. Поистине, то были счастливые дни. В те дни эта любовь стала поводом для скрытых побед. Слава Аллаху, знакомство прервалось. Сладость той любви и привязанности стала уделом слабой души, приятные ощущения которой невозможно выразить [словами] и слушать [о которых] не подобает. О, если бы попасть в плен любви раньше! Однако, поскольку он питал пристрастие к вину цвета тюльпана, то сбил меня с пути благочестия, привел в кабак и пристрастил к вину и чаше. Воистину, я провел время так, что завидовал сам себе: пора молодости, возлюбленный, вино, наслаждение жизнью! Нет пути в то общество рассудку, разум не в силах [что-нибудь] сказать:

Если от вина с тобой ничего не случается, разве не достаточно [того],

Что оно держит тебя хотя бы на миг в неизвестности о наваждениях ума?{845}

Несмотря на дурную привычку к вину и общение влюбленного с возлюбленным, царство любви стало [средоточием] целомудрия, а пылкий взор в том кругу не был запретным. Тысячу сожалений, что миновали те славные дни. В настоящее время пред взором нет ничего, кроме воспоминания [об этом].

В это время распространилась весть о победе сведущего шаха и его прибытии в Герат. Вместе с великим маликом и уважаемым братом я выехал в путь. Время пребывания в той местности до [получения] известия о победе [шаха] — семь месяцев. Пройден был путь в 80 фарсахов.

/463/ ПУТЕШЕСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Отъезд из Кандахара в Хорасан вместе с великим маликом и [моим] уважаемым братом, чтобы присоединиться к свите светлейшего и высочайшего наместника

1 раби’ I 1007/2 октября 1598 г. было решено ехать в высокую ставку. Благодаря стараниям местного правителя вместе с родственниками [сей раб] быстрым ходом отправился в путь и в Чаман-и Джам достиг своего желания — присоединился к высокой свите и удостоился чести припасть к ногам августейшего наместника. В то время [сего] бедняка настигла болезнь. От Джама до священного Мешхеда, несмотря на милости и заботу шаха, подаренное почетное платье, [сей раб] пребывал в беспамятстве. В священном Мешхеде через несколько дней поправился. До отъезда августейшего наместника на охоту в Радкан лихорадка, оставившая было меня, вновь вернулась, и я проболел еще два месяца. Великий малик и [мой] брат уехали вместе с высокой ставкой. [Сей] раб остался в священном Мешхеде одиноким и чужим. По высочайшему приказу врач Мухаммад-Бакир{846} лечил [сего] бедняка. Когда здоровье завладело телом, а недомогание пустилось в бега, из высокой ставки прибыл Будак-хан, правитель Мешхеда, и привез [сему] рабу приказ светлейшего [шаха] вместе с почетным халатом и конем: «Согласно приказу приезжайте в Кандахар и, собрав людей [систанского] малика, своих и [своего] брата подданных и остальных систанцев, привезите их в Систан». Из священного Мешхеда я направился в сторону Герата. Моим спутником в той поездке был мавлана ‘Абд ал-’Азиз. Приехав в Герат, я был обрадован беседой с опорой ислама и мусульман, мудрым советником эпохи и законодателем [того] времени Мирзой Кавам ад-Дином Мухаммадом, который в то время исполнял должность вазира Герата{847}. Состоялись [также] встречи с верховным эмиром Хасан-ханом{848}. Оттуда я приехал в Фарах. Меня встретили старший из родственников, [проживавших] в Фарахе, Малик ‘Абдаллах Фарахи и его отец, Малик Байазид. Несколько дней я находился в их доме, оттуда уехал в крепость Фараха. Там я виделся с правителем Фараха Исма’ил-ханом. На несколько дней [сей раб] выезжал поохотиться на газелей. [Еще] через несколько дней выехал в Кандахар. Правитель Кандахара /464/ явил милосердие и участие, разослал в тот день быстрых скакунов в окрестности и собрал систанцев. Все дни [сей раб] занимался прогулками и предавался удовольствиям. Вновь познал он желанное слияние с Богом. Дни и ночи я был собеседником врача хакима Мухаммад-Бакира и хакима Фархад-хана, направлявшихся в Индию и в те дни находившихся в Кандахаре. Приезд [сего] раба в Кандахар стал поводом для исцеления больных из рода маликов. Поездка продолжалась 7 месяцев, пройдено расстояние в 320 фарсахов. Вернувшись в Кандахар, [сей раб] имел беседу с Шахбек-ханом, Миром Мухаммад-Ма’сум-ханом Магари и Кара-беком{849}, который впоследствии стал Кара-ханом и получил должность командира пяти тысяч и командира полка, а также [беседовал] с группой чагатайских эмиров.

ПУТЕШЕСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Переселение домов и людей маликов из Кандахара в Систан. Сбор систанцев, уехавших во время междоусобиц в Кандахар

В конце того года, когда в Кандахар приехали эмиры Систана, как, например, Амир Низам, Амир Мухаммад-Касим и Амир Максуд Казаки, [когда] приехал Хан-Ахмад-ака, мулазим великого малика, и привез письма великого малика и моего брата, я откочевал из Кандахара с пятью тысячами дворов и приехал в междуречье, оттуда — в Гармсир. Моими спутниками в той поездке были Малик Мухаммад сын Малика Кубада, Малик Абу-л-Фатх, Малик Шах-Хусайн сын Шах-’Али, Мирза Мухаммад-Заман, Мухаммад-Хусайн-султан зу-л-кадар и ряд других. Расположившись на берегу Хирманда, по приятности и сочности [трав] соперничавшего с берегами источника Живой воды и [даже] превосходившего его, [сей раб] изо дня в день проводил [время] в празднествах, беседах и в веселье. Певцы пели об обновленном счастье, музыканты наигрывали мелодии беспредельной радости, не замечая несвоевременного карканья вороны о раздоре, ибо тот уважаемый человек, ради которого были предприняты все эти старания, пренебрег дружбой и стал чужим{850}. Одним словом, когда показался Систан, малики Систана, вернувшись спустя /465/ полтора года к себе на родину, радовались. Мы также были счастливы. В наказание за эту радость вот уже десять лет, как я вновь [пребываю] вдали от родины. Быть может, сей странник, являющийся