В гору - Анна Оттовна Саксе

Рендниек слушал внимательно, не прерывая, пока Озол не сказал все, что хотел.

— Спасибо тебе за прямоту, — сказал секретарь, когда Озол замолчал. — Мне все же надо признать, что ты много и хорошо поработал. О твоей волости у меня есть другие, более благоприятные сведения. У тебя, например, новохозяева засеяли поля местными семенами. Получили ссуды и обзавелись скотом, хотя и не в таком количестве, как хотелось бы. Есть образцовый коннопрокатный пункт, пусть и небольшой. Привлечена молодежь. И, главное, крестьяне не жалуются ни на тебя, ни на Ванага. Сегодня я уже выслушал несколько отчетов. Очень гладеньких, но они не привели меня в восторг. Так и кажется, по глазам хотят угадать, что я желал бы услышать, и порой рассказывают о том, что должно было бы быть, но чего еще нет… Зачем мне это? Так меня, против моей воли, лгуном могут сделан, ведь на основании ваших докладов я отчитываюсь перед ЦК.

Я сказал, ты работал много и хорошо, — продолжал немного погодя Рендниек. — Но теперь слушай о твоих ошибках. Ты старался все делать один. У тебя горячий, очень подвижной председатель исполкома, но ты его отодвинул в сторону, почти в каждом отдельном случае он сперва испрашивает твоего разрешения. У тебя в волости много хороших людей, но ты их плохо привлекаешь к работе. Они привыкают во всем ждать твоих распоряжений, не проявляют самостоятельности. Вот это твоя ошибка. Потому ты жалуешься, что мало сделано. Эта ошибка влечет за собой вторую — у тебя не остается времени для политической массовой работы. Ты говоришь, люди верят слухам. А почему?

— Как же я могу опровергнуть абсурд? Если люди принимают на веру выдумку? — спросил Озол.

— Разумеется, одними возражениями не опровергнешь, — ответил Рендниек. — Верующего не убедишь утверждениями, что бог выдуман. Абсурду религии надо противопоставить факты науки. Вздорные слухи следует опровергать политической разъяснительной работой.

— Понятно, — ответил Озол. — Но этим летом у крестьян было столько дела, что для учебы просто не оставалось времени при всем желании. Даже мне самому некогда было учиться. Хорошо, если успевал прочитать газеты и журналы.

— Это результат той же твоей ошибки, о которой я уже говорил. И если ты думаешь, что наступит такое время, когда сможешь собрать всех крестьян, как в школу, то это тебе так скоро не удастся. Надо использовать каждую встречу, совместную работу, вовлекать людей в беседы, чтобы они сами приходили к выводам, если же выводы делаешь ты сам, то они должны быть ясными и доступными простому человеку, не знающему даже азов марксизма. Ты уже думал о создании первичной партийной организации в волости? — вдруг спросил Рендниек, словно меняя разговор, но фактически продолжая прежнюю беседу.

— Нет таких подготовленных людей, — ответил Озол. — Даже Ванаг еще не вполне созрел.

— На готовность нельзя рассчитывать, — заметил Рендниек. — Присмотрись к людям, убедись в их честности, разъясни им цели партии, проверь, как понимают они их: готовы ли пойти за ней и способны ли расти. Беспартийный актив у тебя большой?

— Кое-кто есть, но очень мало, — признался Озол. — Теперь я понимаю, почему я все время испытывал такое чувство, будто постоянно что-то остается недоделанным. Я очень благодарен тебе за эту беседу.

— Хочу тебе дать еще одно задание, — начал Рендниек, немного колеблясь. — Это скорее просьба, чем задание. При случае, загляни в соседние волости, посмотри, что там делается. Вот Н-ская волость. Парторг — человек честный, но плохо знает деревенскую жизнь. Ему следовало бы помочь. Затем Х-ская волость. К парторгу этой волости я питаю некоторое недоверие. Рисует все в розовом свете. Однажды даже выразился, что ему учиться не надо. Прирожденному пролетарию, дескать, инстинкт все подскажет. Там председатель тоже член партии, вступил прошлой осенью, сразу как мы вернулись. Мои люди, приехавшие оттуда, рассказывают, что крестьяне там угрюмые, как будто запуганы, на вопросы не отвечают и сами ни о чем не спрашивают.

Рендниек говорил еще долго, и чем больше он говорил, тем яснее становилось Озолу, как он должен выполнять работу, на которую его послала партия.

Уже стемнело, когда Озол зашел в другое учреждение, с работниками которого ему надо было обсудить план ликвидации бандитов. И лишь в полночь он пришел к Упмалису. Когда Озол рассказал ему о бандитах, возобновивших свою активность, Упмалис нахмурился.

— А как же Мирдза? Осталась дома одна с матерью? — спросил он с опасением. — Кое-где были случаи, когда бандиты уводили в лес активных комсомолок. О судьбе их ничего неизвестно. — И он беспокойно зашагал по комнате, шрам на его щеке побагровел.

Горячая волна ударила в голову Озола. Сам-то он сегодня утром был осторожен, а не подумал, что бандиты могут отомстить его семье. Привык считать Мирдзу самостоятельной, не нуждающейся в опеке. Правда, Ванаг научил комсомольцев обращаться с оружием. Автомат остался у Мирдзы, Озол взял с собой только револьвер. А если бандитов будет несколько, что может сделать одна девушка? И он тоже не мог усидеть на месте. Как и его фронтовой товарищ, Озол встал и зашагал по комнате.

— Знаешь что! — внезапно воскликнул Упмалис. — Поедем! Сейчас же! Шофера с собой не возьмем, обойдемся сами.

Он вызвал машину, и они поехали. «Виллис» мчался по изрытой военной дороге. Упмалис крепко сжимал руль, подавшись вперед. Они молчали. Лишь у развилины дорог Озол прикоснулся к напряженной руке Упмалиса и сказал:

— Поедем налево. Не через бор.

Машина подалась вправо, взвыла, круто повернула налево и продолжала путь, ни на секунду не сбавляя скорости. Они промчались через местечко и подъехали к дому Озола. У полуоткрытых ворот машина, взвизгнув, остановилась. В окнах было темно, на дворе и в доме — тихо. Озол тяжело вздохнул, подошел к окну и постучал.

— Назовись же! — крикнул Упмалис. — А то еще испугаешь людей.

— Оля! Это я! Открой! — крикнул Озол. В наступившей тишине он услышал частые удары своего сердца.

— Папа, это ты? — раздался откуда-то голос Мирдзы.

— Да, мне удалось приехать раньше, — откликнулся Озол, поняв, что волновался зря. Ему захотелось рассмеяться, но следующая фраза Мирдзы испугала его.

— Тебе надо было поторопиться! Теперь уже поздно.

— Как поздно? — не понял он, но потом ему показалось, что с Олей приключилась какая-то беда.

— Они