Вавилонская башня - Антония Сьюзен Байетт

быть не должно. Он же сказал мне, что вернет ее. Но ведь не в этом дело! Следующим утром я вызвал такси до вокзала. Он пытался влезть туда со мной, цеплялся за меня. Мне пришлось кричать на всю улицу. И даже ударить его. Один раз. Он присел на тротуар, и я уехал.

Слова давались Джону Оттокару с трудом, причиняя боль. В голубизне неба гонялись друг за другом облака: порывы ветра уносили слова в вересковую даль. Фредерика представляет себе всю сцену. Она видит Джона, сдавленного горечью и злостью, закрывающего за собой дверцу такси. Она видит и того, кто сидит на тротуаре и пытается восстановить сбитое дыхание. Последнего она видит со спины, видит «его», заполняющего пространство.

– А потом?

– Потом мне позвонила Мари-Мадлен. Из Кана. Она была в отчаянии. Он приехал туда к ней, сидел на пороге ее дома, просил, чтобы она вернулась ко мне. Вел себя как дурак – играл в ночи у нее под окном на гитаре и трубе (он из нас более музыкальный)… Мне пришлось приехать и забрать его. У него был нервный срыв или нечто типа того. Мари-Мадлен же сказала мне, что терпеть этого больше не может и не хочет нас больше никогда видеть. Он ходит к психотерапевту. Я тоже ходил, но мне не понравилось, и я перестал. Он зависит от психотерапевта. Сейчас он, кажется, живет в какой-то коммуне. Некоторое время лежал в больнице. Я же нашел работу, квартиру. Если у нас с тобой дальше что-то будет, тебе надо это знать.

– Это все очень любопытно.

– Любопытно? Не слишком подходящее слово, – откликается Джон Оттокар.

Фредерика – женщина умная, но воображение у нее работает неспешно. И только когда они снова в постели, она начинает воображать себе того – другого брата. И она думает, вдыхая запах волос и покрывшейся испариной груди, запах их любви, каково это – заниматься этим с другим человеком, неотличимым от этого, «идентичным». Она замеряет ладонями длину его плечевых костей, изучает завитки и изгибы его ушных раковин, трогает их и пробует на язык. Может ли правда существовать другой, такой же, унизивший Мари-Мадлен обманом зрения, наказавший ее? Суть любви в том, что возлюбленный неповторим. Более неповторим? Фредерика знает (это ей внушил отец), что прилагательное «неповторимый» не может иметь степеней сравнения. Она пытается представить вторую Фредерику: ее разум в ужасе отказывается.

Они решают прогуляться к водопаду Ревущий Ров. Машину оставили в Слайтсе и пешком проходят через Аглбарнби, Айберндейл, Литтл-Бек. Имена на карте – древние, но дышат жизнью: Хемп-Сайк, Соулзгрейв, Фаул-Сайк, Олд-Мэри-Бек, Хай-Брайд-Стоунз. Вдалеке, на границе редколесья, они видят пятна алого, голубого, золотого: вдоль лесополосы идут, то и дело останавливаясь и нагибаясь, два человека. Сверкают же многоцветием их термосы, пластиковые контейнеры и походные рюкзаки. Джон Оттокар и Фредерика проходят мимо, и тут двое узнают ее. Это Жаклин Уинуор и Лук Люсгор-Павлинс. Фредерика и Джон сейчас – в стеклянном шаре напряженной близости, и ей вовсе не хочется останавливаться и начинать разговор. Хватит и отстраненного приветствия. Лук Люсгор-Павлинс будто бы это чувствует: он опускает голову, продолжая что-то высматривать в сырой траве и среди корней невысоких деревьев. Однако Жаклин тепло приветствует Фредерику и интересуется, едет ли та во Фрейгарт. У Жаклин в алом термосе – горячий кофе, и Джон Оттокар с благодарностью соглашается выпить немного. Все рассаживаются на камнях, у каждого в руке – яркий пластмассовый стаканчик. Им открывается вид на систему раннего оповещения, недавно установленную на Файлингдейлской пустоши: три беспримесно-белых шара. Огромными и безупречно правильными по форме кажутся они на фоне ярко-голубого неба и неторопливых дымчатых облаков, похожих на овец, медленно превращающихся в куски ваты, или причудливых осьминогов, или пуховые перины, или колесницы.

Так вот, Жаклин интересуется, едет ли Фредерика во Фрейгарт. Фредерика отвечает, что пока не знает: она взяла несколько дней отпуска в спонтанном порыве. Ярко-каштановые глаза Жаклин изучают Джона Оттокара. Фредерике она говорит, что Маркус был бы рад ее повидать. При этом в ее голосе появляются какие-то подспудно-собственнические обертона, и Фредерике любопытно – как было любопытно и ранее, – в каких эти двое отношениях. Дэниел тоже будет рад, продолжает Жаклин. Фредерика же отвечает, что не знала, что Дэниел здесь. И добавляет, мол, и откуда ей знать. Жаклин также уверена, что будет удивлена и Агата. Она собирается привести Саскию, познакомить ее с Уиллом и Мэри. И все мы ждем ее приезда.

– Ага, – смущенно откликается Фредерика.

Жаклин улыбается:

– Все мы ждем встречи с Агатой.

Джон Оттокар разглядывает три огромных шара. Они будто бы из другого измерения, говорит он, из иной реальности. Они несоразмерны и несомасштабны этим болотам – пришельцы из другого мира. В них есть что-то зловеще прекрасное. Они так прекрасны в своей простоте, что кажутся нерукотворными, и поэтому, как это ни поразительно, не портят дикого ландшафта. Такие большие и при этом совсем не давящие.

Но это памятники человеческой мощи, замечает Лук Люсгор-Павлинс, они прислушиваются к гулам Страшного суда. Человек изобрел орудия, способные его уничтожить, и он же создал эти гигантские, потусторонние купола, выжидающие наступление конца света. Он сдержанно посмеивается:

– Не думаю, что они способны действительно защитить. Несмотря на их титаническое изящество.

Никто из присутствующих не помнит, сколько минут такой купол дает на то, чтобы укрыться от беды. Четыре? Шесть? Двенадцать? Готовься встретить свою судьбу, произнесла Фредерика. Мы все уйдем в одно мгновение. Необязательно, возразил Лук Люсгор-Павлинс. Смерть может приблизиться, растворенная в воздухе, тихо и незримо перейдя в траву, в молоко, в наши зубы и кости. Ей вовсе не надо лететь из Сибири, через Северное море. Несчастье может произойти и здесь. Не так давно было происшествие в Камберленде. Так его замолчали. Но в костях детей, что попали в облако, есть стронций. Я как раз занимаюсь измерением его уровня в раковинах улиток. И он показывает Фредерике и Джону коробочку с полосатыми раковинами. У некоторых популяций улиток, рассказывает он, в раковине присутствует стронций. Один его знакомый изучал более крупных улиток – partula suturalis – на атолле Муреа, там недалеко французы проводили ядерные испытания. Содержание стронция показывает меру роста раковин, и, когда он привлек к этому внимание, французы его оттуда попросили.

– Я же обнаружил стронций в ракушках в Ланкашире, – продолжает он. – Берешь раковину, покрываешь прозрачным гелем, а затем вертикально разрезаешь алмазной дисковой пилой так, чтобы получилась красивая спираль – золотая спираль Фибоначчи, – и потом по ней датируешь события, измеряя слои.

Джон Оттокар расспрашивает Люсгор-Павлинса о его работе. Тот рассказывает, что исследует генетические особенности популяций: некоторые популяции