1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга. - Анатоль Франс

Сестра философа, менее мудрая, чем брат, впадала из одной ошибки в другую: она полюбила торговца сукном из Сити, вышла замуж за этого торговца и родила дочь, названную Джесси.

Ее последней ошибкой было то, что она умерла через десять лет после брака, чем вызвала и смерть торговца сукном, который не пережил ее. Богус приютил у себя сиротку из жалости, а также надеясь, что она доставит ему много убедительных примеров детских ошибок.

Джесси было в ту пору шесть лет. Первую неделю жизни в домике ученого она плакала и ничего не говорила. По прошествии недели она сказала Богусу:

— Я видела маму: она была вся в белом, а в складках ее платья были цветы. Она разбросала их по моей кроватке, но утром я ничего не нашла. Отдай мне мамочкины цветы.

Богус отметил в своем трактате эту ошибку, но в комментариях признал ее невинной и даже очень милой.

Несколько времени спустя Джесси сказала Богусу:

— Дядя Богус, ты старый, ты некрасивый, но я очень люблю тебя. И ты тоже должен меня любить.

Богус взялся за перо; но по зрелом размышлении признал, что он действительно уже не молод и никогда не был очень красив, а потому не стал записывать слова ребенка, однако спросил:

— А почему я должен тебя любить, Джесси?

— Потому что я маленькая.

«Верно ли, — размышлял Богус, — верно ли, что мы должны любить маленьких? Возможно, это и так. Ведь действительно они очень нуждаются в любви. Пожалуй, это оправдывает ошибку, свойственную всем матерям, которые кормят грудью и любят своих малюток. Эту главу моего трактата придется переделать.»

В день своих именин Богус, войдя утром в комнату, которую называл своим книгохранилищем, потому что там находились его книги и рукописи, почувствовал приятный запах и увидел на подоконнике горшок гвоздики.

Всего три цветка, но три ярко-красных цветка, на которых радостно играли лучи ласкового солнца. И все смеялось в приюте учености: старинное ковровое кресло, ореховый стол, корешки древних фолиантов в переплетах из телячьей кожи, в переплетах из пергамента, в переплетах из свиной кожи. Богус, такой же ссохшийся, как и они, начал, как и они, улыбаться. Обняв его, Джесси сказала:

— Гляди, дядя Богус, гляди: вот там небо (она указала на бледную синеву небес, видневшуюся сквозь мелкие оконные стекла, в свинцовой оправе); а вот тут, пониже, земля, земля в цвету (она указала на горшочек с гвоздиками); а вот тут, совсем внизу, толстые черные книги, — это ад.

«Толстые черные книги» — это были как раз десять томов трактата «О человеческих ошибках», расставленные в нише под окном. Эта ошибка Джесси напомнила ученому о его произведении, которым он за последнее время пренебрегал из-за прогулок с племянницей по улицам и паркам. Девочка делала множество приятных открытий, а с ней вместе делал эти открытия и Богус, который всю свою жизнь не высовывал носа на улицу. Богус раскрыл трактат, но он показался ему чужим, потому что там не говорилось ни о цветах, ни о Джесси.

К счастью, на помощь пришла философия, внушив ему мудрую мысль, что Джесси бесполезное существо. И он крепко ухватился за эту истину, ибо она была необходима для целесообразности его трактата.

Однажды, когда Богус размышлял на эту тему, он застал в своем книгохранилище Джесси, которая вдевала нитку в иглу, сидя перед окном с гвоздиками. Он спросил, что она собирается шить. Джесси ответила:

— Разве ты, дядя Богус, не знаешь, что ласточки улетели?

Богус не знал; об этом не говорилось ни у Плиния, ни у Авиценны. Джесси продолжала:

— Мне сказала вчера Кэт…

— Кэт?! — воскликнул Богус. — Девочка, ты, вероятно, имеешь в виду почтенную Клаузентину!

— Кэт сказала мне вчера: «Ласточки в этом году улетели раньше обычного, значит, будет ранняя и суровая зима». Вот что сказала Кэт. А ночью я видела во сне маму, в белом платье, и волосы у нее светились. Только она не принесла цветов, как в прошлый раз. Она сказала: «Джесси, вынь из сундука меховой плащ дяди Богуса и почини его, если он изорван». Я проснулась и, как только встала, сейчас же вынула из сундука твой плащ; он во многих местах разорвался, вот я и хочу его починить.

Наступила зима, и была она такая, как предсказали ласточки. Богус, сидя в плаще и грея ноги у камина, пытался исправить некоторые главы своего трактата. Но каждый раз, как он собирался согласовать свои новые наблюдения с теорией мирового зла, Джесси опровергала все его доводы: то она приносила ему кружку доброго эля, то просто глядела на него и улыбалась.

Когда вернулось лето, дядя и племянница стали бродить по полям. Джесси приносила домой травы, которые Богус называл ей, и по вечерам сортировала эти травы, соответственно их свойствам. Во время прогулок она проявляла понятливость и доброту. Однажды вечером, раскладывая на столе травы, собранные днем, она сказала:

— Дядя Богус, теперь я знаю названия всех растений, которые ты показал мне. Вот эти исцеляют, а эти успокаивают. Я хочу сохранить их, чтобы потом не забыть и научить других тоже распознавать их. Мне нужна толстая книга, где бы их засушить.

— Возьми вот эту, — сказал Богус.

И он указал ей на первый том трактата «О человеческих ошибках».

Когда между всеми страницами этого тома были заложены травки, понадобился следующий том, и так, за три лета, гениальное произведение доктора Богуса окончательно превратилось в гербарий.

III. БИБЛИОТЕКА СЮЗАННЫ

Париж, 15 декабря 188…

Скоро наступит первый день Нового года. День подарков и пожеланий, и больше всего их получают дети. Это совершенно естественно: им так нужно, чтобы их любили. А потом они бедны, и в этом их прелесть; у всех детей, даже у родившихся в роскоши, есть только то, что им дают взрослые. Наконец, они не отдаривают, вот потому особенно приятно делать им подарки.

Нет ничего увлекательнее, как выбирать для них игрушки и книги. Когда-нибудь я напишу философский очерк об игрушках. Эта тема соблазняет меня, но я не решаюсь приступить к ней без длительной и серьезной подготовки.

Сегодня я буду говорить о книгах, цель которых радовать детей, и, так как вы пожелали узнать мое мнение, я изложу вам некоторые свои мысли.

Прежде всего возникает вопрос: следует ли дарить детям преимущественно те книги, которые специально написаны для них?

Чтобы ответить на такой вопрос, достаточно проверить это на опыте. Замечательно, что обычно дети терпеть не могут книг, написанных специально для них. Это вполне понятно. С первых же страниц они чувствуют, что автор старался проникнуть в их мир, а но перенести их в свой, и, следовательно, он не покажет им то новое, неизведанное, чего в любом возрасте жаждет человек. Любознательность, которая создает ученых и поэтов, овладевает даже малышами. Они хотят, чтобы им открыли вселенную, таинственную вселенную. И смертельно скучают, когда автор предлагает им сосредоточить свое внимание на себе самих и преподносит им их же собственные ребяческие выходки.

А между тем, к несчастью, все те, кто пишет, как принято говорить, «для детей и юношества», поступают именно так. Они стараются подделаться под детей. Превращаются в детей, но без детской непосредственности и прелести. Я припоминаю книгу «Пожар в коллеже», которую мне подарили с самыми лучшими намерениями. Мне было семь лет, но я понял, что это чепуха. Еще один такой «Пожар в коллеже» отвратил бы меня от книг, а я обожал книги.

— Но все же необходимо применяться к детскому уму, — возразите вы.

Несомненно, но этого не добьешься избитыми приемами: незачем притворяться глупей, чем ты есть, сюсюкать, серьезно говорить о несерьезных вещах — словом, лишать зрелую мысль всего, что придает ей очарование и убедительность.

Чтобы дети поняли книгу, надо, чтобы она была талантлива. Мальчикам и девочкам нравятся произведения благородные, с хорошей выдумкой, книги превосходно построенные, образующие яркое целое и написанные сильно и умно.

Я не раз читал вслух детям некоторые песни «Одиссеи» в хорошем переводе. Дети были в восторге. «Дон-Кихот» в сокращенном издании — самая увлекательная книга для двенадцатилетнего ребенка. Я, например, как только научился читать, прочел благородную книгу Сервантеса и так полюбил ее, так хорошо понял, что в значительной степени обязан ей той жизнерадостностью, которую сохранил до сих пор.

Книга «Робинзон Крузо» уже столетие считается классическим произведением для детского возраста, но в свое время она была написана для степенных людей, для купцов лондонского Сити и моряков его величества. Автор вложил в нее все свое мастерство, весь свой ум, обширные познания, опыт. Иначе он не увлек бы школьников.