Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

В чем она могла его упрекнуть? При их встрече в Вене в 1835 году она сказала: "Не заводите никаких связей. Мне нужно только ваше постоянство и все ваше сердце". Этому требованию (как он говорил) ему было легче следовать, чем она полагала. Да будет Еве известно, как он ответил одному глупцу, который вздумал расспрашивать о его любовных приключениях:

"Сударь, в нынешнем году я написал двенадцать книг и десять актов театральных пьес; это значит, что из трехсот шестидесяти пяти ночей в году, которые даровал нам Бог, я триста ночей провел за письменным столом. Так вот, 1841 год во всех отношениях подобен десяти предшествующим годам. Я не отрицаю, что женщины влюблялись в воображаемого Бальзака и приходили к тучному и толстощекому солдафону, который имеет честь отвечать вам. Но все женщины (как самые знатные, так и самые простенькие, и герцогини, и гризетки) хотят, чтобы занимались только ими; они взбунтуются, они и десять дней не потерпят мужчину, поглощенного великим делом. Вот почему женщины любят дураков. Дурак отдает им все свое время, занимается только ими, тем самым доказывая своим дамам, что они любимы. Пусть гениальный человек отдаст им свое сердце, свое состояние, но если он не посвящает им все свое время, самая благородная женщина не поверит, что он любит ее".

Да, "самый нежный человек на свете" жил после смерти Лоры де Берни "в одиночестве сердца и чувств". Правда, на короткое время пришла надежда найти немного покоя и ласки близ госпожи Висконти, но тут его ожидало (как он заявлял) разочарование не менее жестокое, чем то, которое доставила ему маркиза де Кастри. Впрочем, он и не желал заводить себе любовниц, он стремился к браку, к надежному, нерасторжимому союзу, к уверенности жить и умереть вместе. "Умоляю вас, подумайте об этом, у вас еще вся жизнь впереди".

В ту пору он писал Ганской прекраснейшие письма, искренне уверяя ее в своей любви. Великий романист увлекся своей игрой. Могла ли она поверить в его искренность? Она знала, что вера и постоянство не всегда были "краеугольными камнями характера" Бальзака. Лишившись всякой поддержки после смерти мужа, она должна была считаться с мнением родни, восставшей против "неравного брака", и главное - Чужестранка боялась, что, если она вступит во второй брак, у нее отнимут дочь, а эта насильственная разлука убьет ее; наконец, она постарела со времени свидания в Вене, и через семь лет не была уверена, что будет еще нравиться возлюбленному, который, казалось, по-прежнему был исполнен пылкой чувственности. Из осторожности она послала ему сделанный карандашом портрет, где была нарисована в профиль. "Право же, - отвечает Бальзак, - присылка этого портрета, моя дорогая, обожаемая Ева, просто кокетство - ведь можно подумать, что видишь перед собою молодую девушку".

Весьма важная причина недоразумений: Бальзак, так хорошо знавший французское общество, плохо представлял себе сложную обстановку в славянском мире. Поляки на Украине испытывали на себе тяжелый гнет - и как мятежные подданные царя, и как католики. Киевский генерал-губернатор действовал как властелин и мог в случае конфликта простым распоряжением наложить арест на все имущество, оставленное Ганской мужем. А ведь Киевская судебная палата отказалась признать действительным завещание, столь выгодное для вдовы. Ганская подала апелляцию в Сенат, а через него и самому императору. Совсем растерявшись и зная, что она может рассчитывать только на поддержку своего брата, генерала Адама Ржевусского, который состоял адъютантом царя и жил при дворе, она решилась поехать в Санкт-Петербург и защищать там свои права. Бальзак одобрил в письме это путешествие: "Поезжайте в Санкт-Петербург, направьте весь свой ум и все усилия на то, чтобы выиграть процесс. Употребите все средства, постарайтесь увидеться с императором, воспользуйтесь, если это возможно, влиянием вашего брата и вашей невестки. Все, что вы мне написали по этому поводу, весьма разумно". Что касается его самого, то он готов ее поддержать. "Я стану русским, если вы не возражаете против этого, и приеду просить у царя необходимое разрешение на наш брак. Это не так уж глупо".

Стать русским! Почему французскому писателю, французскому до мозга костей, пришла в голову эта новая и странная химера? Во Франции он только что потерпел серьезнейшую неудачу. Уже два года он лелеял надежду быстро составить себе состояние с помощью театра. Гюго любезно перечислил ему "с вкрадчивостью старика Гранде и уверенностью чиновника казначейства финансовые преимущества драматургии". Бальзак слушал с жадностью. Он представил в театр Одеон комедию в испанском духе, полную больших достоинств, - "Надежды Кинолы". В ней были показаны страдания Альфонсо Фонтанареса (испанца, который задолго до Фултона изобрел пароход) и хитрости его лакея Кинолы, некоего подобия Фигаро. Бальзак прочел пьесу актерам, вернее, превосходно прочел четыре первых акта. Затем он сказал будущим ее исполнителям, что пятый акт еще не написан, но он сейчас его расскажет. Импровизация не удалась, усталый автор спотыкался. Лишь только он кончил. Мари Дорваль, на которую он рассчитывал, заявила, что не видит тут роли для себя.

Бальзак - Мари Дорваль:

"Когда я написал вам об условиях, которые я вырвал у товарищества Второго театра, моя дорогая Фаустина [Фаустина Бранкадори - героиня пьесы "Надежды Кинолы", роль которой Бальзак предназначал для Мари Дорваль (прим.авт.)], Мерль [Жан-Туссэн Мерль - муж Мари Дорваль (прим.авт.)] сказал мне несколько слов, из-за которых я и пишу вам. "Я полагаю, заявил Мерль, - что госпожа Дорваль не даст согласия, пока не прочтет всю роль!" Следовательно, окончательное решение должно быть отложено до вашего возвращения, то есть на десять дней. Если у вас нет такого доверия ко мне, как у меня к вам, откладывать бесполезно, потому что в Одеоне ждать не могут...

Итак, я прошу вас написать мне, что вы принимаете мои условия и что в случае успеха вы непременно будете играть роль Фаустины до тех пор, пока длится этот успех. Будьте верны мне! Если б речь шла о вашем сердце, я не позволил бы себе сказать такую глупость, но ведь речь идет о вашем таланте.

В общем вы получите в случае успеха около 10000 франков, если будем иметь в среднем сбор в 2500 тысяч франков в течение ста представлений. А если мы провалимся, вы вернетесь к голландцам, о которых Мерль говорил мне. Дело это больше не может висеть в воздухе. Поэтому жду от вас записки. Напишите мне на улицу Ришелье, 112.

Вы сказали мне: "Я пойду с вами повсюду, куда вы пойдете", и я рассчитывал на ваше слово - не какой-нибудь светской дамы, а цыганки, и вы сами видите, что я добился для вас превосходных условий. Шлю тысячу поклонов".

Несмотря на неудачную читку пьесы, несмотря на измену Мари Дорваль, Лире, директор Одеона, принял пьесу к постановке, расхвалил ее, говорил о Кальдероне, о Лопе де Вега и заявил, что тотчас же начнутся репетиции. Бальзак выставил свои требования, они оказались необычайными. Отказаться от наемных клакеров. Все места на три первых представления предоставить в его распоряжение, он сам их продаст. Гозлан так описывает этот разговор:

"- В партере пусть сидят только кавалеры ордена св.Людовика... В креслах - только пэры Франции. Посланники - в литерных ложах, депутаты и крупные чиновники - а бенуаре.

- А в бельэтаже?

- Видные финансисты.

- А в третьем ярусе?

- Богатая, избранная буржуазия.

- Ну, а журналистов вы куда посадите?

- Пусть платят за свои места, если билеты останутся. Но билетов не останется".

Между журналистами и Бальзаком со времени "Утраченных иллюзий" шла беспощадная война. "Они хотят снять с меня скальп, - говорил Бальзак, - а я хочу пить вино из их черепов". Премьера пьесы рисовалась в его воображении как сцена из романа: ослепительный зал, какого Париж еще не видел, триумф сценический, светский, денежный успех. Он не только сам распродавал билеты, но и бесцеремонно спекулировал ими.

"Если кто-нибудь приходил купить ложу бенуара, - пишет Гозлан, - он отвечал сквозь решетчатое окошечко: "Слишком поздно! Слишком поздно! Последнюю ложу продали княгине Агустино Агустини Моденской". - "Но, господин Бальзак, мы готовы заплатить бешеную цену!.." - "Да хотя бы и бешеную, все равно ложу в бенуаре вы не получите - все распроданы!" И покупатель удалялся, не получив ложи. В первые дни продажи билетов эта игра удавалась, платили очень дорого за места, достававшиеся с большим трудом. Но затем горячка утихла. Все успокаивается в этом мире, помехи в приобретении билетов надоели, и в последнюю перед премьерой неделю Бальзак рад был отдавать билеты по номинальной цене, тогда как вначале мечтал распродать все по сказочным ценам, взвинченным его могучей фантазией".

19 марта 1842 года пьеса была наконец сыграна, но почти перед пустым залом. Рассерженные необычными маневрами парижане не пожаловали на спектакль. Немногие явившиеся зрители награждали пьесу лаем, свистом, ржанием. Это было крушение. "Напрасно господин де Бальзак отдал избранной им публике (за весьма высокую цену) большую часть зала, общим для всех чувством было возмущение и обида за литературу, оскорбленную одним из самых видных писателей", - негодовал в своей рецензии Ипполит Люкас, но в действительности оскорблена была не литература, а сам рецензент.