Столп. Артамон Матвеев - Владислав Бахревский

   — Судьба и родовые корни.

   — Может быть, и так. У царя Михаила Фёдоровича сыновей Ивана да Василия Господь Бог прибрал в один год. Ивану было пять лет, Василию — месяц или два. А сёстры великого государя Ирина Михайловна, Татьяна Михайловна, слава Богу, радуют здоровьем!.. — Артамон Сергеевич повернулся к лекарю Ивашке: — А есть ли неведомые нашей Аптеке лекарства у восточных мудрецов?

   — Лекарством, как говорят древние врачи, могут быть и вода, и воздух. Дух человека сотворяется в человеке из воздуха, который он втягивает в себя. Свежий воздух даёт пищу духовной материи, и человек, насытясь им, бодр и деятелен. Беда в том, что воздух вокруг нас не всегда чистый. В нём пыль, гарь, запахи гниения. Горячий воздух даёт похудение телу, возбуждает жажду, горячит сердце, но ослабляет силы и портит соки и жидкости в организме. Жаркий воздух полезен при воспалении мозга. Холодный воздух — друг здоровых людей, но он сгущает газы, приводит к простуде. Влажный воздух полезен худым людям, он смягчает кожу. Воздух, испорченный зловредными примесями, приводит к тяжёлым болезням, к мору. Я заметил, что даже во дворце великого государя воздух спёртый и неравномерный. Возле печей — жаркая пустыня, возле дверей — ледяной норд.

Артамон Сергеевич громко вздохнул:

   — Следует почаще пускать в дом чистый воздух... Давайте-ка почитаем из твоей книги, Давыдка...

Достал ключ, открыл ларец.

   — Читай, друг Стефан. Какая у нас глава на очереди?

   — Выписка из Сведенборга: «О мудрых и простых на небесах».

   — Эй, карлы, не возитесь!

   — «Обыкновенно думают, — начал чтение доктор Стефан, — что господство и слава на небесах более принадлежат мудрым, чем простым людям на том основании, что у Даниила сказано: «И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звёзды, во веки, навсегда». Но не многие знают, кого следует понимать здесь под именем смыслящих, то есть разумеющих и оправдывающих...

Небесное разумение есть внутреннее разумение, получающее начало своё от любви к истине не ради какой-либо славы мирской или какой-либо славы на небесах...»

   — Скучно! Скучно! Скучно! — завопил Захарка, а Ванька Соловцов, незаметно выбравшийся из комнаты, вдруг влетел с детишками кухонной прислуги.

Наученные Ванькой, дети устроили круг, начали игру в каравай.

Артамон Сергеевич вспыхнул, но орать на карлов и на детей при докторе Стефане да при новом человеке Иване Максимове не решился. Захарка всё увидел, всё понял.

   — Вон! Вон! — затопал он яростно ногами, схватил стул и швырнул в Ваньку Соловцова.

Тот охнул и повалился замертво.

Дети кинулись прочь, Захарка за ними, а Соловцов лежал и егозил ногами от боли.

   — Дозвольте? — сказал Максимов и склонился над беднягой.

   — Где злодей Захарка?! — взъярился Артамон Сергеевич. — Сыскать!

Искали и не нашли. Хитрый карла умел исчезать, будто шапку-невидимку надевал.

Лекарь закончил обследование.

   — Сломаны два ребра. Я его вылечу.

На том и закончился длинный, умный вечер.

8

Суета одолела Артамона Сергеевича. До Рождественского поста оставалась неделя, а представить царю и царице нужно четыре новых комедии.

Текущие дела тоже были не ахти какие весёлые.

От воеводы Ивана Мещеринова наконец-то пришёл отчёт о летних боях под стенами Соловецкого монастыря. У стрельцов убито тридцать два человека, восемьдесят ранено. Перебежал из монастыря чёрный поп Митрофан, сообщил: запасов у осаждённых лет на десять. Правда, среди защитников[48] монастыря пошли нестроения. Бельцы, а их не меньше трёх сотен, не велят попам и монахам молиться за царя. Атаман Самко даже грозился прекратить оборонять монастырь, если попы не перестанут возносить молитвы за царя: он-де велик в едином — в надругательстве над заветами отцов и дедов.

Таким сообщением государя не порадуешь, и Артамон Сергеевич к огорчительному делу подбирал два-три добрых, бодрых. Но теперь из добрых было одно: запорожский кошевой гетман Серко с князем Каспулатом Черкасским да со стольником Леонтьевым ходили в Крым, за Перекоп. Разбили татарские заставы, освободили из неволи многие сотни христианских душ. Такое послание в радость, но Серко прислал ещё одно, вроде бы весьма приятное, а по сути своей — бунтарское:

«Гетман Войска Запорожского Пётр Дорошенко в присутствии чина духовного со всем старшим и меньшим товариществом и со всем своим войском и посполитыми людьми пред святым Евангелием присягнул на вечное подданство вашему царскому величеству...»

Старый, упорный враг Дорошенко, с городами, с войском, с народом, преклонился под руку царя. Но совершено-то всё это помимо гетмана Самойловича. Князь Ромодановский о сём знать не знает.

Далее Серко то ли простодушно, то ли с особой хитростью сообщал: «А мы присягнули гетману Дорошенко, что он будет принят вашим царским величеством в отеческую милость, останется в целости и не нарушен в здоровье, в чести, в пожитках, со всем городом, со всеми товарищами и войском, при милости и при клейнотах войсковых, безо всякой за прошлые преступления мести от всех неприятелей: татар, турок и ляхов — будет войсками вашего царского величества защищён». Выходит, теперь два гетмана! Стало быть, жди новых измен да ещё новую войну получи, защищая перебежчика: от польского короля к султану, от султана к царю.

Артамон Сергеевич подготовил грамоту, в которой великий государь строго выговаривал кошевому: «Ты это сделал не по нашему, царского величества, указу, не давши знать князю Ромодановскому и гетману Самойловичу. И впредь бы тебе и всему Войску Запорожскому низовому с Дорошенком не ссылаться и в дела его не вступаться и тем с гетманом Иваном Самойловичем не ссориться».

Всё же выходило, что долгожданный вечный мир на Украине вызревает. Хитроумный Мазепа с полковником Кочубеем перебежали из Чигирина в Батурин — уразумели, за кем будущее.

Присовокупил Артамон Сергеевич к докладу и челобитную Паисия Лигарида. Велеречивую: «Воспевал пророк и царь Давид в десятиструнном своём псалме: не отврати Лица Твоего от отрока Твоего, яко печалюся, скоро услыши мя. То же смею и я возгласить к тебе, единодержавцу-царю: не отврати светлейшего лица твоего от меня, яко погибну душою и телом. Особенно печалюсь, потому что не знаю причины моего возвращения».

Свита с Лигаридом приехала скромная. Привёз доброго регента, привёз иеромонаха Виссариона — человека большой учёности, бывшего начальника всех киевских школ. Показать: не ради опалы в Москву возвращён, а ради государевых дел, помочь завести в стольном граде школы, а то и академию.

В Киеве Лигарид был опасен — уж очень много знал о борьбе царя и Никона, и в Москве от него одно неудобство. Патриарх Иоаким знать его не хочет. Артамон Сергеевич решился советовать государю — обождать с ответом на челобитье. Пусть Лигарид поутихнет, пусть поймёт: нынче нет нужды в его талантах. Возвращение в Москву не награда, но именно опала.

Тошно было являться к царю со всем этим. И вдруг осенило: а каков рай получается у Егора Малахова?

Знамёнщик писал рай на чердаке Посольских палат. Артамон Сергеевич отворил дверь да и замер на пороге. На него смотрел огромный живой лев. Артамон Сергеевич потянулся рукой к двери — толкнуть и выскочить.

Засмеялись.

На лавке сидело двое: художник Егор Малахов и незнакомый человек в польском платье. Артамон Сергеевич тоже засмеялся, покачал головой:

   — Напугали! Глазищи-то так и вперились.

   — Райский лев питался воздухом, — сказал Егор, поднимаясь и кланяясь. Представил: — Мой друг Степан Нижинский.

   — Да у вас тут и впрямь рай. Деревья-то, деревья!

Три дерева с глянцевитой листвой были в цвету. На одном цветы голубые, на другом темно-красные, на третьем — белые. И была берёзка с весёлыми листиками, и густая голубая ель, и великолепный, с могучей кроной, — дуб.

   — Депо! — Артамон Сергеевич поцеловал Егора в щёку. — Депо!

   — Зверей теперь крашу, — сказал Егор.

У стены стояло уже целое стадо овечек и козочек. У козочек мордочки задиристые, у овечек — ласковые.

Артамон Сергеевич сел на лавку.

   — Умиление! Овечки-то какие серьёзные. Надо бы и другое зверье нарисовать.

Художник выкатил из закутка рыжую корову, у её ног, щуря фосфорические глаза, лежала чёрная пантера.

   — Вот это да! — ахнул Артамон Сергеевич. — Слёзу вышибает. Они что же, на колёсиках? Можно вывезти, можно и укатить. Депо!

Егор снова ушёл в закуток и, громыхнув, выдвинул чучело медведя. Медведь стоял на задних лапах, а на передних у него сидели два тетерева. Тоже чучела.

   — Змеек-то своих покажи! — напомнил Егору его друг.