Оникромос - Павел Матушек

не объяснение. Знаешь, к тому моменту, как проснулись первые Беленусы, мы уже восемь лет сидели в Анаферике. Конечно, мы читали газеты, слушали радио и в целом знали, что происходит, но как будто это не доходило до нас. Все могло быть по-другому, если бы мы находились в Бритинее, но там, в боззоканской колонии, ничего не менялось, мы продолжали заниматься тем же самым, что и раньше. Так зачем кому-то из нас думать, что произойдет, если на нас нападут формики чужого Беленуса? Сама возможность существования чего-то подобного казалась чем-то до смешного абсурдной. Мы не хотели об этом слышать. Мы обходили эту тему. Мы отталкивали ее от себя, полагая, что это нас вообще не коснется.

– До поры до времени.

Баркельби принялся нежно гладить Сихамур по волосам, словно это ей требовалась поддержка, а не ему.

– Да, дорогая, до поры до времени… Тебе, наверняка, известно, что Боззокан лежит на западном берегу Анаферики, почти на экваторе, а наша база располагалась на окраине столицы, которая тогда называлась так же, как и вся эта несчастная страна. Потому, когда в другой части континента проснулся Килиманарус, мы не подверглись прямому нападению, и долгое время вообще никто не осознавал серьезности угрозы. Правда, в Боззокане появлялось все больше беженцев из стран, которые аннексировал Беленус, но трудно было всерьез относиться к их рассказам. Они несли какую-то безумную чушь. Говорили, что знаменитый Килиманарус – древний потухший вулкан, самая высокая гора в Анаферике – встал, выпрямился и движется в облаках вглубь центральных районов этой огромной страны, окруженный тысячами огромных шагающих деревьев. Они утверждали, что это божественное, всесильное существо создает животных, которых никто раньше не видел, и меняет ландшафт. Говорили, что он убивает тех, кто осмеливается на него взглянуть. Говорили, что он превращает людей в колючих ядовитых змей, готовых отдать за него жизнь. Говорили, что при его приближении земля вскипает, как густая жижа. Ты бы поверила в это? Мы не смогли… Но реальность уже не соответствовала нашей вере. Патрули, отправленные вглубь страны, перестали возвращаться, и стало тревожно. Мы запросили у Локудина поддержку, и через десять дней состав нашей базы пополнился на четыре взвода формиков Матери Императрицы, в состав которых входили могучие телуми, крылатые волатрисы и многочисленные формикруды. Мы не знали, что и думать. Мы ожидали большого количества бронетехники и обычных, человеческих солдат, а не чего-то подобного. Многие из наших протестовали. Знаешь, старые песни вроде: армия – это не цирк, и лучше всего будет, если новички построят себе отдельные казармы и уйдут в них. Их присутствие сильно угнетало нас, и мы старались держаться от них подальше. Но этим паскудам это совсем не мешало. Они не реагировали на наши выпады и проводили время в своем кругу, тихие, спокойные, занятые своими личными делами. Они явно готовились к бою. Как нам было весело! Мы смеялись над этими приготовлениями. Мы смеялись, потому что думали, что они дураки и видят угрозу там, где ее нет. Я знаю, как это сейчас звучит, но это действительно так. Мы смеялись, хотя сами просили поддержки. И это еще не все. Мы смеялись и потому, что были убеждены, что эти уроды вообще не умеют драться, и если произойдет какое-то столкновение, они очень быстро погибнут на поле боя. По правде говоря, мы желали им этой смерти и продолжали смеяться. До того самого дня, когда…

Баркельби хотел сглотнуть слюну, чтобы смочить болезненно пересохшее горло, но во рту у него тоже было сухо. Он нащупал в темноте фляжку, стоявшую рядом с кроватью, выпил немного ледяной воды и, поставив ее на место, понял, что Крек'х-па затихла.

– Меня позвали, – сказал он хриплым голосом. – В один прекрасный день меня окликнули, и я ушел со склада. Все смотрели в сторону горизонта, на котором возвышалась гигантская конусообразная тень, жуткий темный массив. Внезапно я почувствовал, что что-то происходит. Мне это трудно объяснить. Вокруг нас словно сгустился ком жуткой тишины, в который медленно начали вонзаться длинные ядовитые клыки. Я заскулил, как побитый пес, и помчался к бункеру. У нас их было два. Они были не слишком большими, и мы использовали их исключительно как дополнительные склады. А у меня были ключи. От обоих. Я добежал до ближайшего и закрылся внутри. Потом задрожала земля, воздух разорвал чудовищный рев, какого я никогда раньше не слышал, и донеслась канонада. Я спрятался между мешками с кукурузой и был уверен, что там и останусь, уткнув лицо в пыль, скорчившись, молясь, чтобы меня никто не нашел. Но человеческое любопытство бесстрашно. Оно хочет знать, оно всегда хочет знать, независимо от последствий. Именно любопытство силой потянуло меня к бойнице и заставило смотреть. Земля кипела. Она походила на кипящее болото, в котором копошатся черные колючие щупальца, мгновенно настигающие наших бойцов, чтобы затащить их под землю, насадить на шипы, задушить или разорвать на части. Сверху, над полем боя, нависало что-то огромное, чего я не видел, потому что бойница была слишком узкой, чтобы через нее можно было смотреть прямо вверх. Я мог видеть только многочисленные сегментарные конечности, на которых эта штука ступала. Они были толстыми, как баобабы, и я не сомневался, что если какая-нибудь из ног наступит на бункер, в котором я спрятался, она непременно раздавит его в мякоть вместе со мной. А сверху то и дело опускалась огромная лапа, как гигантского у богомола, и неизменно разрезала кого-то из наших пополам. Это была настоящая резня. Наши стреляли и кидались гранатами, но это было бесполезно, они погибали мгновенно.

Я заметил, что Питер и люди из его отряда поднялись на крышу самого большого здания на нашей базе и успешно отражалиь атаки формиков Килиманаруса. Но это продолжалось недолго. Огромная сегментарная нога с размаху вонзилась в здание, и все, до единого, попадали на черные колючие щупальца. Я вытирал слезы и не мог перестать смотреть на это. Я не мог отвести глаз. Я хотел быть таким же храбрым, как они, но не умел сражаться и мог только смело смотреть на их смерть. Я был уверен, что еще немного, и я сам разделю их участь. Однако случилось нечто другое. Вдруг раздался оглушительный грохот, словно где-то совсем рядом со мной одновременно выстрелила батарея гаубиц. Через мгновение я услышал еще один грохот и еще один. Это заставило меня задуматься. У нас было несколько гаубиц. Насколько я помню, это были четыре сто пятьдесят пятых. Но ни одна из них