Оникромос - Павел Матушек

– Что именно ты чувствовал?

– Я уже говорил, что после атаки был апатичен и отстранен. Я дрейфовал, погруженный в затянувшийся летаргический сон. Но после встречи со странным незнакомцем и того, что он мне показал и сказал, а также после контакта с тем, что он называл сознательным оружием, что-то во мне лопнуло, и эмоции вновь захлестнули меня. Я снова плакал при мыслях о брате и друзьях, но в их трагической смерти вдруг начал находить скрытый смысл, тайное значение, которое еще нужно было расшифровать, прочесть. И у меня возникло сильное подозрение, граничащее с уверенностью, что только я могу это сделать, и никто другой. На обратном пути я свернул к городу. Я не планировал этого. Это был импульс. Временная потеря остроты зрения, которая вернулась, когда я притормозил у памятника царю Азарутану. Окружал его большой базар, центр городской жизни в Боззокане, некогда известный тем, что он никогда не спит, и всю ночь там шумит, не смолкая, людская толпа. Когда я вышел из вездехода, там не было никого. Ни тел, ни следов борьбы, как будто все люди просто испарились. В пустых ларьках и палатках по-прежнему лежали товары, выставленные еще совсем недавно на продажу: ковры, специи, дешевые украшения, одежда, фигурки из обожженной глины, деревянные игрушки, ткани, радиоприемники на батарейках, увядшие фрукты, ножи. На плитах потухших печей лежали черствые лепешки из пшеничной муки и высохшие куски мяса, которые по непонятным причинам не привлекали мух. Если я приехал туда, чтобы увидеть какое-то зловещее предзнаменование, которое укрепит меня в моих предчувствиях, то, несомненно, получил то, чего хотел. Я быстро вернулся к вездеходу. Добравшись наконец до базы, я уже был уверен, что без помощи того, кто укажет мне путь и научит странствовать дорогами нового, измененного мира, я никогда не смогу исполнить свой долг перед погибшим братом и принявшими смерть друзьями. Я хотел все это обдумать у себя на складе, однако, когда прибыл на место, ко мне тут же подошел Толос и велел отметиться у капитана Берка. Широкоплечий телуми ждал меня. Он был один. Он внимательно изучил меня своими выпуклыми глазами из каленого стекла и спросил: «Ты видел?». Я понятия не имел, про что он спрашивал: то ли про сознательное оружие, то ли про то, что ушло вглубь тектонической плиты, но так как я видел и то, и другое, я уверенно ответил: «Да». «Это хорошо, – заключил Берк, – возможно, тебя ждет настоящее движение, но это трудно и требует осознанных усилий. Никто не знает, справишься ли ты. Пока тебе только указали направление. Когда ты почувствуешь, что готов принять в этом участие, дай мне знать. Толос научит тебя приносить жертвы и обращаться к Матери». Я слушал его, ощущая все возрастающий ужас. Я не знал, о чем он говорит. Я поднял голову и увидел белых чаек, кружащих над заливом. Тут я вспомнил птичью загадку Фероза и всё понял…

Мощный топот едва не скинул Баркельби и Сихамур с кровати. С потолка на них посыпались куски штукатурки и каменная крошка.

– Что это?! – простонала испуганная Сихамур.

Раздался стук в дверь. Баркельби почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом.

– Это я, Тарсус, – раздался звонкий металлический голос.

Сихамур щелкнула выключателем, но свет не зажегся.

– Что за черт… – прошипела она, включив фонарик.

Тарсус дернул дверь, но не смог открыть ее, потому что она была заперта.

– Чего это вы вздумали запираться?! – рявкнул он в ярости. – Ведь здесь никого нет.

– Ты есть, – ответила Сихамур, надевая обтягивающее эластичное трико.

Она быстро запрыгнула в бронированный скафандр, застегнула пряжки и постучала пальцем в круглый аквариум, встроенный на уровне груди. Внутри, за толстым каленным стеклом, в котором были утоплены многочисленные электроды, плавал крупный белый червь, Тарк'сах, живой источник тока, питавший все компоненты скафандра. Червь начал извиваться и пульсировать. Тут же загорелся прожектор, расположенный на левом плече скафандра Сихамур, и с шумом ожили сервоприводы. Баркельби легко справился с трико, но по-прежнему боролся с застегивающими пряжками, которые соединяли перекрывающиеся щитки скафандра. Сихамур протянула ему фонарик и открыла дверь.

Снаружи, в темном коридоре, стоял Тарсус, комисори, похожий на четырехрукого алюминиевого богомола длиной в два с половиной ярда. Он ступал прямо, на двух ногах, как человек, но более ничем не походил на человека. Его панцирь металлическим блеском переливался в свете прожектора. Треугольную голову комисори пересекала глубокая горизонтальная борозда, в которой рубиново светились бесчисленные глазки.

– Надо бежать, – сказал он.

– Что?! Почему?! – воскликнула Сихамур.

Очередной толчок чуть не сбил их с ног. Баркельби привалился спиной к стене, и ему показалось, что он уже когда-то переживал это. Вернее, он даже был в этом уверен, равно как и в том, что знает, что сейчас скажет Тарсус. Комисори крепко держался за косяк металлической двери и напряженно всматривался в него.

– Он знает, – заявил он.

Сихамур повернулась к Баркельби.

– О чем он говорит? – спросила она.

Баркельби уже явственно, всем своим существом чувствовал это. Он ощущал концентрацию присутствия того, что пытается вырываться из узкого, тесного места и быстро разрастается во все стороны, меняет запах воздуха, мягко морщит поверхность камней. Баркельби кинул взгляд на низкий шкафчик, в котором запер спящего Зерготта, и сказал:

– Ты была права. Крек'х-па хочет выйти. Прямо сейчас.

* * *

Когда Хессирун закричал, было уже слишком поздно. Тертелл мгновенно подбежал к нему, но от увиденного застыл на месте. Пологий луг травянистых Тихо Зеленых, на котором они паслись, мягко спускался в сторону густого леса древесных Тихо Зеленых, и почти на границе этих территорий, в прохладной тени, под сенью крон раскидистых великанов, находилась не слишком глубокая яма, в которой рос маленький, кустистый Тихо Зеленый. Это была одна единственная яма на всем лугу. Вернее, ямка, которая не представляла опасности даже для недельных ягнят. Но крупный и сильный Хессирун не справился и угодил прямо в нее. И не просто угодил. О, нет. Этот дурной четвероногий мешок проблем, с его уникальным даром собирать неприятности, сделал это в своей манере – картинно и зрелищно, то есть так, как еще никто никогда не делал. И теперь он торчал копытами вверх, вклинившись между ломкими ветками почти засохшего Тихо Зеленого.

Тертелл не мог определить, от чего он вот-вот готов лопнуть: то ли от смеха, то ли от нарастающей ярости. Хессирун всегда вызывал в нем двойственные чувства. В первый миг захотелось просто оставить его