Катарина - Кристина Вуд

отозвалась женщина, с нежностью похлопав сына по плечу. Она несколько дольше задержала руки на его кителе, прощупав его грудную клетку. — Мы вас заждались. Неприлично опаздывать на целый час!

— Нас задержали… некие обстоятельства. Поверьте, если бы они не были безотлагательными, мы бы не заставили вас ждать, — убедительно сказал Мюллер. А после спохватился и произнес: — Познакомьтесь, Mamá, это Катерина.

В тот миг казалось непривычным все: то, что Алекс называл свою мать на вы и, что она, в свою очередь, называла его таким непривычным для меня именем «Сашенька». Все три года я знала его исключительно как Алекс Мюллер, никак иначе.

Мария Александровна тепло улыбнулась, пытаясь остановить взгляд тусклых синих глаз на моем лице. А потом протянула руки вперед, и я догадалась протянуть свою ладонь в ответ. Она с нежностью пожала ее, накрыв ее с двух сторон теплыми руками. Затем легонько погладила, будто наощупь пыталась запомнить мою кожу.

— Та Катерина, что сбежала от нас полтора года назад? — произнесла она тихим мелодичным голосом, все еще поглаживая мою кисть.

Я стыдливо опустила глаза на паркет, но руку одернуть все же не поспешила.

— Я… да… извините, — промямлила я растерянно.

В ответ она коротко посмеялась мелодичным смехом. Словно пол жизни ее учили тому кроткому приятному смеху, чтобы очаровывать кавалеров на балах. Скорее всего, так и было на самом деле.

— Вам не следует смущаться, дорогая, — отозвалась Мария Александровна с добродушной улыбкой. — Вы еще так молоды… Я в вашем возрасте тоже частенько смущалась, а после судорожно пыталась избавиться от предательского румянца.

— Mamá, не смущайте, Катеньку! — с шутливым укором произнесла Елена с мальчиком лет трех на руках. — Лучше пройдемте к столу.

— Маменька, вы забыли про нас! — обиженно воскликнула девочка, взглянув на мать хмуро и недовольно.

— Ах, да, как я могла забыть про нашу маленькую даму, — усмехнулась девушка, мягко погладив дочь по волосам. — Катерина, это моя дочь Лизетта и сын Леон.

Мальчик тут де засмущался, когда я украдкой помахала ему рукой, и прижался к груди матери. А Лизетта довольно улыбнулась и с важным видом протянула мне руку. Я мельком улыбнулась, и мы обменялись рукопожатиями.

— Вы можете звать меня Лилибет, мне так больше нравится! — воскликнула она, сверкнув в мою сторону озорными голубыми глазками. А после ее миловидное личико озарило довольная улыбка. — Мне уже целых шесть лет! Я старше Леона, он еще совсем малявка, ему только три года! Он и говорить толком еще не может…

— Лизавета, подбирай выражения! Это все-таки твой брат, — с неким укором сказала Мария Александровна, когда Алекс помогал ей сесть за стол.

Я бросила на нее кроткий взгляд, восхищаясь ее правильной и изящной осанке.

— Бабушка, но он обижает меня! — возмущенно произнесла Лизетта, усаживаясь по левую руку от бабушки.

— Ты старше его, дорогая, а значит должна проявлять мудрость по отношению к младшим, — спокойно объяснила женщина с любовью в голосе.

Мюллер любезно пододвинул мне стул и помог сесть за обеденный стол, а сам устроился по левую от меня руку. Блюда полностью соответствовали военному времени без изысков: тушеные овощи, салаты и… борщ! Как же я была рада увидеть тарелку красного борща! Три года как не ощущала его вкус и не видела его прежде в Германии. В нем были всего несколько кусочков говядины, вероятно, в виду экономии продуктов. Я была наслышана, что на тот момент с мясом в Германии было туго, поэтому мясо было лишь в борще. Все остальные блюда во многом были схожи с теми, что мы ели у фрау Шульц: вареный картофель, морковь и фасоль.

Желудок мой в тот день ликовал, потому как не видел нормальной еды уже больше года. А на похлебках из брюквы, от вида которых уже мутило, я сбросила тот вес, что успела набрать во время пребывания у фрау Шульц. Судя по моим костлявым ногам, я потеряла еще больше на пустых похлебках и изнурительных работах чуть ли не по восемнадцать часов в день.

Я была приятно удивлена, что за обеденным столом не ощущала скованность и некое смятение, как это было на званных ужинах фрау Шульц. Никто пристально не наблюдал за моим поведением, соблюдала ли я столовый этикет, держала ли осанку и как именно насаживала овощи на вилку. Напротив, в столовой царила дружелюбная и теплая обстановка, если не брать в счет богато обставленный дом семьи Мюллер и их происхождение…

Лилибет то и дело строила гримасы своему брату на протяжении всего обеда. Леон, в свою очередь, игриво показывал ей язык. А я украдкой наблюдала, как ела Мария Александровна. Горничные поставили ей небольшую порцию с заранее мелко порубленными овощами, а суп она ела точно такой же, что и все остальные. Женщина на ощупь определяла столовые приборы и тарелки, в которых находилось то или иное блюдо.

Семья Мюллера не изменяла немецким традициям, и половину трапезы мы провели в полной тишине. Лишь когда горничные принялись уносить пустой чайный сервис, я осмелилась спросить:

— А фрау Шульц не приглашена? Мне бы хотелось увидеться с ней и малышом Артуром.

Но тут же пожалела, как только заметила неоднозначные взгляды членов семьи. Мария Александровна нервозно промокнула губы салфеткой, Елена метнула обеспокоенный взгляд в сторону Алекса, а тот неловко прокашлялся и еще больше выпрямил спину.

— Алекс, ты…

— Еще нет, — твердо осек младшую сестру он, глядя куда-то в стол.

— Что-то не так? — растерянно спросила я, оглядев всех членов семьи, ощутив зарождающуюся в груди тревогу.

Мюллер встал из-за стола, мельком поправил серый китель и произнес довольно хмуро:

— Думаю, нам следует прогуляться до ротонды. Ты не против?

Я поблагодарила за вкусный обед и, не раздумывая, вложила кисть в его протянутую теплую ладонь. Хоть и не понимала, что он имел в виду под ротондой.

Дорогу до парадного крыльца мы прошли в напряженном молчании. Когда он зажег сигарету, едва мы вышли из особняка, я поняла, что разговор предстоял не из лёгких. С каждой молчаливой секундой напряжение в мышцах усиливалось. Казалось, Мюллер был напряжен не меньше меня. Это я уловила по его привычной манере курить медленно, словно он тщательно раздумывал каждую мысль, прежде чем произнести ее вслух.

Медленным и неторопливым шагом прошли до так называемой ротонды. Ею оказалась небольшая круглая беседка с причудливым выпирающим куполом и белоснежными колоннами. Внутри располагались две деревянных скамьи, расположенные друг напротив друга. Алекс коротко кивнул на одну из них, как только мы вошли в беседку.

— Садись, — изрек он хрипловатым напряженным голосом, но