Катарина - Кристина Вуд

заготовленную одежду. Надев плотное однотонное платье цвета свеклы с ярко выраженной талией и белоснежным воротом, я вдруг вспомнила, как наряжалась в доме фрау Шульц. Грустные воспоминания вмиг одолели меня, и я вдруг осознала, насколько сильно соскучилась по Генриетте, малышу Артуру, Амалии и дорогой Асеньке. Как она там? Благополучно ли прошли роды?

— В прошлый раз я и не заметила, насколько большой у вас дом, — призналась я, разглядывая все вокруг. — Настоящие царские хоромы. Когда я впервые увидела поместье фрау Шульц, подумала точно также. А у вас дом вдвое больше!

Мы последовали в столовую, миновав длинный коридор и парочку гостиных, украшенных многочисленными комнатными растениями в массивных горшках и портретами неизвестных людей в пышных платьях и сюртуках. Мебель воистину была старинной, но от того не менее роскошной и дорогой.

— Ты не заметила это только лишь потому, что мы используем только одну часть дома, — сообщил Мюллер, и его спокойный голос эхом прокатился по гостиной, в которую мы вошли. — Ее мы называем жилой. Здесь находятся главный холл с двусторонней винтовой лестницей, столовая, три будуара, пять спален в том числе детская, мой кабинет и одна комната отдыха или изумрудная гостиная. А во второй части находится белая зала, или бальная, как принято говорить, несколько гостевых комнат, розовая гостиная для приема высокопоставленных гостей, музыкальная комната или, как ее называет Мария Александровна, малиновая зала… Подвал отведен под хозяйственные нужды. Раньше там жили слуги, но сейчас находятся кухня, прачечная и вообще все, что может пригодится прислуге по хозяйству. Mamá принципиально переселила прислугу в наш жилой блок. Сейчас они свободные люди, которые на добровольных началах приняли решение работать в этом доме за хорошее жалование. В общем, здесь запросто можно заплутать… Поэтому мы приняли решение закрыть вторую половину дома за ненадобностью. Его обслуживание и без того выходит в копеечку, а так мы экономим едва ли не половину суммы.

Я уставилась на него, недоуменно похлопав ресницами.

— Что такое буду… будуар?

Алекс расслабленно улыбнулся, словно этот вопрос только что задал трехлетний ребенок.

— Прости, я не должен был злоупотреблять незнакомыми тебе терминами. Моя вина. А будуар — это женская комната, или даже несколько комнат, которые принадлежат одной женщине. Это могут быть и гардероб, и спальня, и даже ванная. Привычка называть женскую спальню будуаром у Mamá сложилась еще со времен проживания в России, — сообщил офицер, и с любопытством взглянул в мою сторону. — Тебе все еще интересно?

— Конечно, — искренне ответила я, разглядывая убранство мелькающих помещений. — Но откуда у твоей семьи такой царский дом?

Я не соврала. Было ужасно интересно разузнать подробности жизни Мюллера, его семьи и даже историю такого громадного особняка. По крайней мере, я здорово отвлекалась от смерти Ваньки, и не лила понапрасну горькие слезы.

— Поверь, он несколько далек от королевского и тем более императорского, — рассказал он, вместе со мной разглядывая привычный для него интерьер красной гостиной. — Его построил еще мой прадед Вильгельм. Кажется… еще в 1850-е, строили около пяти лет точно. Вот поэтому от дома так и веет стариной, в те года была эпоха классицизма. Большинство помещений сейчас не используются, потому как почетных гостей мы не принимаем, балы не устраиваем, да и членов семьи здесь проживает только пятеро, не считая прислугу. Когда-то, еще до моего рождения, здесь было около пятидесяти слуг, каждый из которых имел свои обязанности. Тогда невозможно было пройти по дому и не застать кого-то из них. Сейчас же мы обходимся трудом одной кухарки и трех горничных, — офицер остановился возле портрета мужчины в сюртуке, висящим над камином, и с грустной улыбкой окинул его взглядом. — Мой дедушка еще совсем ребенком сюда заехал, отец жил здесь с самого рождения, а вот я приехал только в семнадцатом году… В общем, этот дом — то единственное, что осталось от нашего рода, не считая нас самих. Были еще несколько квартир в Мюнхене и Берлине, но их забрали под нужды государства еще в 1919 после принятия Веймарской Конституции. И то при условии, что несколько гектаров земли мы отдадим государству. Было бы обидно потерять родовое гнездо… Прадед и дед улучшали его, на аукционах скупали оригинальные картины известных художников, различные портреты, статуи… Делали все, чтобы в этом доме было все самое лучшее и дорогое. Думаю, в те времена каждый дворянин делал что-то подобное. Тогда состояние оценивалось землями, владениями и в особенности по тому, как богато ты обставишь усадьбы и летние дачи.

— Просто удивительно! — воскликнула я, оглядевшись по сторонам. — Мы идем уже несколько минут, но так и не дошли до столовой!

— Возможно я специально веду тебя самым длинным путем? — прозвучал его на удивление таинственный голос с ноткой интриги.

Мюллер остановился посреди широкого коридора, высокие белоснежные двери в конце которого вели в неизвестное помещение. На его лице мелькала все та же хитровато-подтрунивающая улыбка, а синие глаза глядели пристально с завораживающим блеском. Я смущенно улыбнулась, не зная, что и ответить. Щеки предательски вспыхнули, и я уже было вознамерилась отвести взгляд, но он вовремя предложил свой локоть, и, не раздумывая ни минуты, взяла его под руку.

Рука об руку, мы зашли в просторное помещение, посреди которого располагался длинный деревянный стол на несколько персон. Вокруг обеденного стола сновала парочка горничных в белых передниках и светло-розовых платьях чуть ниже колен. В одной из них я узнала Эмму, которая показалась мне тогда весьма неприятной особой. Она смерила меня и хозяина укоризненным взглядом и продолжила раскладывать горячие блюда.

В обеденной зале не было ничего лишнего, кроме самого стола и парочки каминов на противоположных сторонах друг от друга. Сверху свисала добротная люстра, но поскольку тогда был полдень, помещение освещали многочисленные длинные окна с задернутыми французскими шторами молочного оттенка.

По столовой бегали и резвились детишки: девочка лет пяти в однотонном светлом платьице и мальчик чуть помладше в коричневой рубашечке и темных брючках. Елена в это время пыталась уберечь мальчика от падения и обеспокоенно бросилась вслед за ним, а Мария Александровна же осторожно расхаживала вокруг стола в ожидании гостей. Я подметила, как она уверенно шагала, словно наизусть знала каждый метр обеденной залы: где располагался стол, задвинуты ли в это время стулья, где находился камин и с какой стороны был выход.

Как только высокие двери за нами захлопнулись, женщины тут же оглянулись.

— Mamá, вы приоделись? Чудесно выглядите, — галантно произнес Алекс, поцеловав мать в щеку.

— Благодарю, Сашенька. Не встречать же гостью в ночной сорочке, — добродушно