Большая родня - Михаил Стельмах

— Постараюсь, Свирид Яковлевич!

— Знаешь, как беспокойно теперь в мире…

— Знаю, Свирид Яковлевич…

Помолчали.

— Говоришь, алгебра тебя беспокоит?

— Только она. — Леонид глянул в окно и изумленно воскликнул: — Ой, Свирид Яковлевич! Пропал ваш отдых: светает!

— Неужели? Вот тебе и на! И не заметили, как ночь прошла. Ты чего с Кушниром никак не помиришься?

— Скупой он рыцарь. Поговорите вы с ним, чтобы не прижимал копейку там, где не надо. Мы, комсомольцы, как лучше хотели сделать: выстроили бы пару плотов и сено подвозили бы сразу на заготовительный пункт. Не пришлось бы коней перед жатвой утомлять или горючее тратить. Экономия — экономией, а размах надо более широкий иметь.

— Правильно, комсомольское племя. Только, гляди, не отдаст он за тебя дочку, — засмеялся Мирошниченко.

— Это мы еще посмотрим! — рубанул сгоряча и покраснел.

— Ну, Леня, я в МТС еду, а ты иди домой — отдохни.

— Нет, я в колхоз. Сегодня возка хлебов начинается.

— Сейчас же мне домой! Слышишь?

— Слушаюсь! — вытянулся по-воински и через минуту невинным голосом спросил: — Свирид Яковлевич, вот вы приедете в МТС, и что, будете отдыхать?

— Именно теперь завалюсь спать! Чего выдумал!

— А как же я могу завалиться спать. У вас же школу прохожу!

— Не люблю непослушных учеников. Тебя куда подвезти?

— На поле. К конюшне.

Машина, раздвигая зеленый мир, легко пошла по мокрых от тумана и росы колеях. Рассвет менялся с каждой минутой, широким веянием перемещал краски и тени, потом вдруг брызнул лучом, и над горизонтом на золотых нитях закачались парашюты облачков. Девичьей рукой звала к себе просветлившаяся налитая нива, мерцала сережками и тихо пела земле колыбельную.

И уже просыпалась земля.

За ржами басовито отозвался трактор и разбудил перепелку. Перебрав ногами теплые крапчатые пасхальные яйца, она кому-то пропела: «Спать пойдем» — и изумленно повела серой головкой в сторону дороги.

В красном платочке, как сам рассвет, шла на поле молодая звеньевая, и вслед за нею пушистая дорога покрывалась цветами небольших девичьих следов. Два уже пожилых бригадира, споря и размахивая руками, подошли к зеленому разливу ржи и — как в реку канули — изредка над колосом зачернеет картуз и снова скроется. У Буга недовольным скрипением конаров[94] отозвались сеножатки, а потом застрочили ровно, ритмично, отгоняя от берега табун красноглазых нырков. К лугу, будто цветник, помчалась машина с девчатами, и широкая песня долго растекалась над молниями дорог.

«Припоздал немного», — осмотрев поле, Леонид сел на телегу, раскрыл алгебру.

Добрые лоснящиеся кони побежали упругой луговой дорогой.

— Корень приведенного квадратного уравнения равняется половине второго коэффициента, взятого с противоположным знаком, плюс-минус корень квадратный из квадрата этой половины без свободного члена… Это мы знаем, — косясь, как птица, одним глазом в книгу, проверял себя парень… — Корень полного квадратного уравнения равняется дроби… равняется дроби, дробовые… — И уже забыв обо всем, не видит, как навстречу ему вытекают первые фуры с сеном, как весело перемигивается и фыркает молодежь, наблюдая за своим товарищем.

— Леня! А плюс Б — сколько будет? — переливается здоровым смехом басовитый голос двадцатилетнего великана Прокопчука.

— А-а-а! Это ты, двойной знак! Бедные, бедные лошадки — аж из шкуры лезут, такие центнеры везя, — сразу же отвечает Леонид.

— Товарищ «академик», А плюс Б — сколько будет? — отзывается задиристый тенорок небольшого смуглого Бориса Зарудного, и все ребята вместе с Леонидом взрываются смехом.

— А я уже новую формулу слышал, — не утихает Прокопчук. — Леонид плюс Надя равняется овладению всей алгеброй.

— А ты скажи: чему равняется Леонид плюс Степан Кушнир?

— Ха-ха-ха!

— Ей вы, многочлены, хоть из фур кубом не слетите, а то распадетесь на начальные аргументы, — весело отзывается «академик».

Леонид набирает сено аж возле электростанции. Один вид нового сооружения, которое пароходом остановилась на живой сетке освещенных волн, снова вызывает недоброе чувство к Степану Кушниру. «Проморгал, проморгал», — перекривляет про себя интонацию председателя. — «А послушался бы нас, молодых, и не проморгал бы. Какой ты теперь план покажешь…»

— Дядя Леня, возьмите меня с собой, — подбегает к высокой фуре Андрей Горицвет.

— Ну вот! — не столько удивленный просьбой, как тем, что его впервые назвали дядей, протягивает Леонид. — Почему же ты, одночлен, не возле машины?

— Они еще на рассвете на завод поехали. Возьмете?

— Почему же? Укрепим сено и на фуру вылезем. Помогай, Андрей!

Паренек, хоть и понимает скрытую иронию в голосе Леонида, но обеими руками хватается за веревку, повисает на ней и в ритм движениям парня всем телом тянет веревку вниз.

— А ты мастер в работе, — хвалит Леонид. — По коням!

Андрей проворно взбирается на фуру. Отсюда перед ним открывается, как сказка, все Забужье.

— Дядя Леня, так вы плоты и не построили?

— Не построили, пионерия, — мрачнеет. — Но вот катер быстро закончим. Уже моторчик получили, прочистили…

— Я знаю. От автомашины. А меня научите с катером управляться?

— Конечно! — говорит таким тоном, что не разберешь, смеется или соглашается.

— Спасибо, дядя Леня. — Мальчишка замолкает, а потом, запинаясь, неловко сообщает: — От Нади Кушнир есть телеграмма. Послезавтра приедет. Это Ивась мне похвалился. — Самое трудное было сказано, и малец, не глядя на Леонида, становится во весь рост, осматривая окружающее певучее приволье.

— Андрей, проверь меня по алгебре. Вот по этим правилам проследи, — смеясь, притягивает его к себе Леонид. Они оба плотно устраиваются на передке, и их лица становятся важными, сосредоточенными.

Степан Кушнир поздно возвратился в сельдом, удовлетворенный и собранием, и самим собою.

— Свети, старая, керосин, — рассыпал копейку! А скоро электрику засветим, — со смехом обратился к жене. — Жаль, что ты сегодня на собрании не была. Понимаешь, понимаешь, план мой приняли единогласно. Даже Ленька Сергиенко выступил «за». Из него мог бы когда-то хозяин выйти, если бы не так со своими проектами, размахами носился… Ну, и здесь я выгоду для своего колхоза вырвал, — упорным огоньком сверкнули глаза Кушнира. — Столбы нам привезет квитчанский колхоз. Вот мы свой лес и сохраним для новых зданий. Коттеджами их называют. Что нам жалко будет квитчанам немного электрики выделить? Ну и в область я недаром смотался: с энергетиками у меня дружба — водой не разольешь. Вот и вырвал оснащение из-под самого носа у багриев.

— Похвалился бы чем хорошим, — неодобрительно покачала головой жена.

— Сам знаю, сам знаю, что этим не похвалишься, — загорячился Кушнир. — Но двадцать пять раз ездить за оснащением, да еще перед жатвой, нет у меня никакой силы. Никакой! Я не виноват, что Багрии медленнее нас поворачиваются.

— Так уж и медленнее, — недоверчиво взглянула на мужа. — Какой сад у людей! На пятьдесят гектаров. А пруды! А фермы!

— Зато у нас кони на весь район. И посмотрим, у кого урожай будет выше… На тебя твой муж ничем не угодит. Прямо не жена, а типичный председатель ревизионной комиссии. Из твоего звена я хочу забрать Людмилу Чебрик.

— Это для чего? — забеспокоилась Ольга Викторовна.

— На птицеферму ее поставим, — взял на испуг жену.

— На птицеферму мы Людмилу не отдадим, — решительно промолвила Ольга Викторовна. — Из нее образцовый буряковод растет. На следующий год такая звеньевая получится — с доски почета не будет сходить.

— Ну, у тебя, послушай, все одна другой лучше.

— Таки все! Плохо, если председатель не заметил этого.

— Нет, кое-что заметил.

Разговор с женой немного подпортил настроение Кушниру, но, пойдя отдыхать в другую комнату, он быстро с удовлетворением погрузился в новые хозяйственные заботы, чувствуя под собой крепкую базу: ведь электрооборудование значилось не в каких-то планах, а, любовно проверенное руками, ждало своего времени у речки. Теперь можно мечтать на всю ширь. Он не такой мальчишка, как Леонид, чтобы на голом месте… «Вишь, начал уступать сегодня, понял, что значит правильно вести хозяйство» — а в глубине души Кушнир понимал, что и он кое в чем уступил Леониду.

— Жди, жди, что это такое?

В саду зашуршали осторожные шаги, потом две тени наклонились к яблоне.

— Леня, уже пора домой.

— Пожди немножко. Я, Надя, еще и насмотреться на тебя не успел. Знаешь, чудно как-то: кажется, что даже за всю жизнь не насмотрюсь на тебя.

— И мне так кажется.

— Ты, Надежда, как с картины сошла…