Народная Русь - Аполлон Коринфский

Пройдет святой Савва-освященный, «просалит морозом землю»; за Саввою — Никола-зимний, со всем веселым «николиньем» этого любимого простонародного праздника. О приуроченных народной памятью к этому дню своеобразных, из глубокой старины идущих обычаях — свой сказ наособицу, как и о целом звене поверий, обступающих день св. Спиридона («Спиридон-солноворот») — 12-е декабря.

Как прошла «красная пивом да пирогами» Никольщина, повернули Спиридоны на лето, а зиму на мороз, минул Евстратиев день (13-е декабря), смотрит деревня, а до перелома-половины декабря всего одни сутки остались («Калинники» — 14-е декабря). 16-го декабря — Аггеев день. «Пророк Аггей иней сеет» — по народной примете. Примечают погодоведы завзятые, что — если на Аггея инея много, будут и Святки с мягкою погодушкою. Мороз на Аггея — стоять ему до самого Крещенья. В семнадцатый день заканчивающего год месяца — память пророка Даниила и святых отроков Анании, Азарии и Мисаила. Седая старина чествовала в московской и новгородской Руси эту память зрелищем «Пещного действа» (см. в конце главы).

Далеким отголоском этого последнего является торжественное разжигание за околицей костра в ночь с 17-го на 18-е декабря, сохранившееся в иных местностях северных губерний. Собирается вокруг такого костра деревенская молодежь и, когда разгорится особенно сильно, — в него бросают трех слепленных из снега кукол. Тающим снегом заливает костер, и все расходятся по домам. По примете — если скоро загаснет под снеговыми куклами пламя, то Святки будут богаты ясными-ведреными днями, ко всякой гулянке сподручными; если же долго будет тлеть-дымиться костер, то надо ждать буранов-метелиц да жестоких морозов нестерпимых, — таких, что даже и птица на лету станет мерзнуть.

19-го декабря, кроме других угодников Божиих, чествуется, по православному месяцеслову, память преподобного Ильи Муромского, мощи которого почивают под спудом в Киево-Печерской лавре. В народной — крестьянской Руси имя этого святого нераздельно сливается с именем сказочного богатыря Ильи Муромца, подвиги которого, воспетые в былинах, не могут изгладиться в памяти народа-пахаря, нивы-поля чьи охранял-берег «матерой казак» — среди братьев-богатырей старшой-наибольший — ото всякой наносной беды-невзгоды, от воррга лютого, вора-нахвальщика. Этот богатырь (Илья Муромец, сын Иванович), просидевший сиднем тридцать лет и три года «близ славнаго города Мурома, в том ли селе Карачарове», является олицетворением несокрушимой силы богатырской дружины, могучим охранителем стольна-города Киева от «поганой орды», налетавшей на Русь православную. Он, по свидетельству стародавних былин, с честью-славою несет на своих могутных плечах немалую службу родине, обороняя рубеж великокняжеский. Он, один он, остается «надежей» ласкового князя Владимира — Красна-Солнышка, когда все другие богатыри поразойдутся-поразъедутся во все четыре стороны света белого — искать, с кем померяться своей мочью-силой богатырскою. С большим вниманием останавливаются сказания на Илье, неоднократно возвращаясь к нему, чтобы лишний раз — при подходящем случае — вызвать воспоминание об его мощном облике. Да и не одни былины, а и сказки с песнями, честь-честью воздают матерому казаку, славой своею пережившему всю семью богатырей древнекиевских, вплоть до наших дней дающему изобильную пищу воображению народа-песнотворца.

Яснее всего представляется он в три поры своего богатырского века: в былинах о каликах перехожих, зашедших в Карачарово и «поднявших» будущего богатыря с места его тридцатитрехлетнего сиденья; затем — в былинах о первой поездке его в Киев, стольный град, и, наконец, в былине о Калин-царе. Из многочисленных разносказов этих былин встает во весь рост пред слушателями-читателями излюбленный народной памятью славный-могучий богатырь.

Первый по старшинству лет в гриднице богатырской, первый и по силе между составляющими семью-дружину Володимерову, добродушный, хотя и не дающий спуска ничьей обиде-похвальбе, Илья Муромец всегда и везде — на первой очереди в устах хранителей былин старины стародавней. Первая богатырская поездка его подробно описывается в посвященной ей отдельной былине. Едет, — гласит она, — старый (ни в одной былине он не зовется молодым), — едет старый ко стольному городу той дорогой прямоезжею, которую залегла вражья сила ровно тридцать лет, — едет через те леса брянские, через черны грязи смоленские, где поставил заставы крепкие Соловей-разбойник, не пропускающий мимо себя безданно-беспошлинно ни конного, ни пешего. Во лесах темных, во брянских, наезжал Илья на самого Соловья-разбойника, тридцать лет хозяившего, по своему воровскому изволению, на Святой Руси. Не страшится Илья ни его шипа змеиного, ни рева туриного — пускает богатырь стрелу разбойнику во правый глаз, привязывает Соловья к седельной луке, проезжает заставы крепкие. Не соблазняет матерого казака старого золотая казна, не трогают его богатырского сердца слезные мольбы жены разбойничьей, — стегает он коня по крутым бедрам, везет неслыханную, нежданную-негаданную добычу в Киев — стольный град. На пиру у светлого князя Владимира выпивает незваный гость Илья за единый дух «чару зелена вина в полтора ведра», повествует о своем первом подвиге, поимке вора-разбойника, залегшего дороги прямоезжие. Но этот, изумивший всю богатырскую дружину подвиг теряет немалую долю своего значения при дальнейшем ознакомлении с судьбою матерого казака, расчищавшего пути-дороги русскому народу православному.

«Подымался злой Калин-царь, злой Калин, царь Калинович, из орды, золотой земли, ко стольному городу со своею силой поганою»… Поднялся и встал на Днепре, в семи верстах от города. «А сбиралось с ним силы на сто верст, а от пару было от конинаго, а и месяц, солнце померкнуло!..» Шлет Калин-царь ярлыки свои: «Владимир-де, князь стольнокиевский! А наскоре сдай ты нам Киев-град без бою, без драки великия!» Кабы не Илья — быть бы «великому сорому» на всю Святую Русь; сдал бы князь Киев силе татарской… Вызволил богатырь князя из беды, уложил наземь чуть не всю орду… «Схватил Илья татарина за ноги, который ездил в Киев-град, и зачал татарином помахивать: куда ли махнет, тут и улицы лежат, куда отмахнет — с переулками»… Побежали пришельцы лютые, незванные гости поганые, — побежали, кричат зычным голосом: «Не дай Бог нам бывать ко Киеву, не дай Бог видеть русских людей! Неужто в Киеве все таковы?!». Сослужил богатырь Илья добрую службу Красному Солнышку — князю Владимиру…

Выходящий из пределов возможного, яркий образ богатыря — насадителя порядков в стране и оборонителя стольного города сливается во многих былевых пересказах с образом мудрого советчика великокняжеского, не останавливающегося ни перед какими затруднительными обстоятельствами, не знающего своей силе преграды ни в чем. Но князь стольнокиевский далеко не всегда держит в чести старого богатыря: не только силой грузен Илья Муромец, крестьянский сын, — богат он и смелою правдой-маткою… Не по сердцу, под иной час, князьям правда мужицкая, серая, «неумытная». Попадает за нее и Муромец Илья, вместо милостей княжеских, в погреба — под затворы железные… Но и это не умаляет его правдолюбия… Не мириться вовек ему, правому, с кривдой-лестью, змеей подколодною, из-за синего моря далекого заползающей и в рубленые палаты-хоромы ко Красному Солнышку Русской Земли, Руси древнекиевской.

Могучий богатырь, он не имеет себе равного в этом отношении во всей семье-дружине хороброй. Потому-то так крепко и памятует о нем деревенская сермяжная Русь.

За св. Ильею Муромским Игнатий-Богоносец идет, двадцатый день декабря-месяца ведет на широкий светлорусский простор. На Игнатия во многих местах Руси великой поднимают иконы и, с молебным пением, носят вокруг села. Это, по верованию народа, охраняет всю худобу-рухлядь мужицкую на зиму ото всякой напасти. На вторые сутки после Богоносца (22-го декабря) — память святой Анастасии-узорешительницы. Молитва к этой великомученице, — гласит простонародная мудрость, — способствует благополучному разрешению от бремени. Потому-то и служится в этот день столько молебнов по церквам. 23-го декабря — день св. Феодула. «Пришел Федул, ветер подул — к урожаю!» — говорит подсказанная долгим сельскохозяйственным опытом деревенская примета. Пройдут «зимние Федулы», — приведут сочельник, канун великого праздника, Рождества Христова. «Пришла Коляда накануне Рождества», — заколядуют под окнами ребята малые, а, словно вторя им, раздается наутро из уст старцев убогих и древлебожественный стих духовный, посвященный всей жизни Христа, починающийся умилительными словами:

«Иисусе прекрасный,Чистоты цвет ясный!Поведай нам, Господь Бог Сам:Откуда родился,На земли явился,Возможно ли знати,Разум подати!..»

За Рождеством идут Святки, веселье ведут разгульное, несут забавы, поверья да предания всякие. О Святках — свой особый сказ.