Kurohibi. Черные дни - Gabriel

больше не облепляли ствол пениса, а робко, вымученно улыбались. На лице девочки возникло безумное, исступленное выражение счастья, наслаждения, что окончательно разорвало все разумное в ее сознании и раздробило разум на осколки отчаянной самозабвенной эйфории — это была последняя и окончательная попытка ее мозга отстраниться от обрушившейся на нее лавины невыносимой боли, агонии и муки. Юки, с хрипом и бульканьем всасывающая горлом член, втягивающая глоткой внутрь себя его головку, радостно вскликивающая тоненьких хриплым голоском в промежутках между проникновениями в нее пениса и счастливо постанывающая от ласк своей киски, сломилась окончательно.

И вот когда очередное сокращение гортани обхватило его член, не прекращающий лизать киску девочки Синдзи больше не смог удерживать накатывающие волны удовольствия, и взорвавшийся ярким разноцветным фейерверком оргазм выплеснул из напряженного члена фонтан горячей спермы прямо в ее горло. Юки разразилась протяжным стонущим воплем, но тут под силой тяжести поток густой массы устремился обратно, забившись в носоглотку и вырвавшись из ее носа плотным потоком, отчего истошный крик потонул в бурлящей струящейся жидкости. Изо рта также выплеснулся клубок молочной жижи, и белесые ручьи устремились по ее раскрасневшемуся личику, заливаясь по щекам обратно в нос и затекая в наполненные слезами глаза. Синдзи опустил слабо подрагивающую девочку лишь в тот момент, когда обволокшие его язык стенки влагалища расслабились, и тело ее обмякло окончательно, сменив жесткое напряжение чередой мелких стихающих конвульсий. И только тогда, уложив Юки на мокрую простыню, он смог разглядеть ее обезумившее, вытянувшееся в восторге, будто опьяневшее, и облитое спермой лицо с повисшим на щеке вывалившимся язычком, целиком покрытым густым слоем семени, ее безжизненные широко раскрытые глаза с пустыми зрачками, ее ненормальную улыбку с подрагивающими кончиками губ и забитой пеной ртом, ее залепленные белой массой ноздри, из которых выдувались пузыри спермы. Безостановочно трясясь, Юки учащенно и глубоко вдыхала воздух во всю грудь, не обращая внимания на проскальзывающее в легкие клубки семени, тут же сдавленно вырывала воздух обратно, разбрызгивая сперму изо рта по лицу, а глаза ее так и продолжали бессмысленно смотреть в потолок, и только руки, сами сложившись на киске, быстро и судорожно продолжали ласкать покрасневшие дольки губ, прерывисто теребя клитор и утопая в мягкой мокрой плоти влагалища.

Синдзи смотрел на нее молча, смотрел непроницаемо-черными глазами и не шевельнулся даже тогда, когда Юки, прочистив трахею приступами резкого короткого кашля, в некоторой степени вернулась в сознание и, подняв одну руку со слоем сока из лона, стала собирать сперму с лица, будто играясь оттягивать ее тягучие вязкие нити вверх и сладко слизывать их далеко вытянувшимся язычком, тихо и хрипло вереща:

— Йогуртик… ах… вкусненький йогуртик… Юки обожает его… А-ах… Юки будет его кушать, всегда… й-а-ах… сколько влезет… всю свою жизниь… й-а-ах!

Не переставая сбирать с лица разводы спермы прямо в рот, другой рукой девочка все сильнее теребила свою киску, пока вдруг Синдзи не осознал, что она уже достигла оргазма, что прямо сейчас она кончает без остановки целой серией коротких вспышек экстаза, заставляющих ее трястись в мелких конвульсиях и все сильнее ласкать нутро, все также вожделенно вкушая с себя семя и закатывая глаза от безумного упоения. И только лишь через несколько минут, когда череда припадков наслаждения иссякла, а сперма на лице расплылась, Юки перекатилась на бок, вытянула обессилившие конечности вперед и, тихо что-то зашептав, стала слизывать с кровати капли спермы, двигая лишь одной головой.

— Братик… — донесся ее слабый голос. — Вкусно… мой братик… Юки скушает братика… каждую его капельку…

Синдзи, вдруг ощутивший, будто проваливается в опустошающую бездну, в этот момент уже вряд ли мог слышать бессвязную речь девочки. Поднявшись на ватных ногах и чувствуя целый покров игл вокруг своего обледеневшего сердца, он медленно попятился назад, к выходу из палаты, не сводя режущих глаз с растянувшейся на кровати, покачивающейся от работающей головы девочки. Слыша раздирающий душу крик в своей голове, Синдзи в ту же секунду выскочил из комнаты и понесся по коридору, с каждым движением ощущая, как его опутывает знакомая ненавистная, но приятная успокаивающая пелена, черная как смоль, но уже такая привычная и родная, что, казалось, она стала единственным спутником в его забвении и защитником от всех проблем. Там, за спиной, остался еще один кровавый шрам на сердце, но Синдзи, приблизившись к выходу из базы, уже почти забыл, что заставило его бежать сломя голову и отчего его объял такой дикий страх, а средь темного тумана в своей душе он различал только нежные и заботливые руки, обнявшие его грудь, и тут вдруг все волнение исчезло, заставив замереть в недоумении. Стряхнув чужие слезы со щек, Синдзи неловко развернулся, заглянув в темноту коридора за собой, запихнул в недра памяти очередной горький комок из сердца и, закусив его пилюлей, вышел на поверхность.

Под приближающимся к горизонту, но все еще пригревающим солнцем, будто играющим в прятки между столпами вздымающихся высокотехнологичных небоскребов, он ощутил необычайно умиротворенное спокойствие, а свежая бодрящая прохлада снаружи выветрила остатки тревоги и того неуютного волнения, что грызло его душу минутой ранее. Сейчас Синдзи ощущал лишь обыкновенное трепетное предвкушение чего-то приятного, желанного, что теплым и ласковым касанием обнимало его сердце.

«Все идет своим чередом. Как же это радует».

Вдыхая полной грудью чистый, не испорченный продуктами промышленных выхлопов воздух, Синдзи отправился к своей следующей цели — школе. Занятия там уже должны были закончиться, но на замок ее еще не закрывали, так что оставалась возможность пробраться внутрь и порыскать в школьном инвентаре, что Синдзи и собирался сделать.

Добрался он туда без приключений. Сейчас в школе оставались разве что засидевшиеся члены кружков да зубрилы, извечные обитатели библиотек. Хотя, судя по выключенному свету в ученическом крыле, отсутствовали даже и они. Синдзи хмыкнул — дело упрощалось в разы, так что он, даже не таясь, спокойно прошел через ворота, обошел здание с торца и направился к внутреннему входу, который всегда был открыт для нерадивых учеников, задержанных после занятий.

Проходя мимо пустых коридоров, где эхом отдающиеся шаги рушили таинственную, почти осязаемую тишину, Синдзи с внезапным чувством ностальгии заглядывал в мимо протягивающиеся безлюдные классы. Забавно было вспоминать, как он, тогда еще совсем закомплексованный, неопытный и пожираемый сомнениями, пытался устроиться в совершенно новой для него среде, ужиться с новыми и такими пугающими людьми, что было пытке подобно. Сравнивая с собой теперешним, Синдзи с ухмылкой отметил, что в целом ничего так и не изменилось, просто внутренний ограничитель, эти