Журнал «День и ночь» 2010-1 (75) - Лев Роднов

Остатки трёх сибирских армий адмирала Колчака были переформированы в Чите в корпуса и вместе с забайкальскими казаками атамана Семёнова образовали теперь уже только одну белую армию — Русскую Дальневосточную. Возглавил войска Российской Восточной окраины генерал-майор С. Н. Войцеховский. Восточный фронт был восстановлен.

Можно по-разному относиться к белому движению. Но сегодня это уже История, поэтому современный человек, не лишённый чувства сострадания, считающий себя гражданином и патриотом, не может не отдавать дань уважения белому воинству, до конца прошедшему свой трагический путь, не признавать его верности долгу, лучшим армейским традициям и любви к Отечеству.

Генерал-майор Пучков:

«…эта красивая и яркая страница истории гражданской войны заслуживает по справедливости быть отмеченной и сохранённой в памяти тех, кому дорого всё, что связано с именем Русской армии. Разбитые и гонимые остатки Сибирских, Уральских и Волжских частей проявили исключительную стойкость, величие духа и непримиримость к врагам Родины, достойные лучших представителей великой нации. Те неисчислимые лишения и страдания, кои выпали на долю несчастной и героической армии, едва ли имеют равное во всей мировой военной истории. Зимний поход остатков армии адмирала Колчака по справедливости получил эпитет „Легендарный“; в этой оценке похода сходятся одинаково и друзья, и враги белой армии».

Р. S. Работа над очерком была завершена 10 января 2010 г. в день 90-летия прохода каппелевцев по Кану, в г. Зеленогорске (в 3 верстах от бывшей д. Барги).

ДиН стихи

Сергей Харцызов

Родимых губ еле слышный шёпот…

Все поэты — ерундовые люди:Занимаются, чем попало,и хотят, чтоб им за это на блюдеподносили бы почёт и хлеб-сало.

Гнать их надо, болтунов, дармоедов,оседлавших наши шеи и плечи!Наплодили, понимаешь, поэтов!Потому и жрать, товарищи, неча!

Вот в Китае — там с поэтами строго:знай — рифмуй Мао Цзедуна заветы!..А у нас писателей много,а порядку настоящего — нету.

А у нас всю жизнь пень-колода,то мы дух обожествляем, то плоть…Но дрожит над нами Матерь-Природа,и качает нашу люльку Господь.

Большое небо голубело.Больные ноги затекли.Мария сильно поседелаот пыли всех дорог земли.

Её ветра сторожевыеумоют дождичком косым. — Уже Вы знаете, Мария?На Пасху, на кресте, Ваш сын…

 — Сынок мой жив, его терновымНе окарябали венком,он снова маленький, и сновабежит за мною босиком.

И если кто его увидит,и если кто пойдёт за ним,то непременно к людям выйдет,прославлен, цел и невредим!..

Глаза — как взорванное небо,в двух тёмных штолинах глазниц.И люди ей выносят хлеба,немного денег и яиц.

Она не может жить иначеи в пыльных травах и репьяхвсё ходит по земле и плачето всех убитых сыновьях.

Нынче это возможно,хоть пока и не верится:без порезов на кожеампутация сердца.

Что там сердца! — теперь иможно сделать, по слухам,имплантацию веры,трепанацию духа.

Мода нынче навязчиваи довлеет над вкусами —и сердца настоящиезаменяют искусственными.

И походками бодрымиходят люди-обрезы,у которых под рёбрамимерно бьются протезы.

Это стихотвореньеникому не известно.Автор спит, укрываясьодеялом забвенья.

Это старая песня,это старая песня,в ней серебряный аистприлетает на крышу.

Автор шепчет: я слышу,как хрустит черепица,как на гребне адажиобалансируют связки!

Эту вечную сказкупро волшебную птицумне поведал однаждыРобертино Лоретти.

Беспокойные детине боятся земного,им страшней привиденияи домовые.

Всё, что в мире не ново,для детей и для гениевпроисходит впервые,происходит впервые.

Голова моя на улицу растёт,зреют думы в тесной завязи ума;пчёлка-муза, сев на чёлку мне, самаиз пыльцы былых страданий сварит мёд.Осень мамой в букваре, привставши нацевки-цыпочки, дождём как из ведрамоет чёрный прослезившийся квадратодинокого отчаянья окна.Закурились трубкой вечности костры,лист не мыслим вне поверхности земли.Что-то нынче уж особенно быстрына расправу улетанья журавли!Голова моя на улицу растёт.В жизни стоит лишь задуматься, как глядь, —наступил октябрь на горло, и вот-вотподойдёт сезон охоты умирать.

Мы в дыму пороховомварим суп, картошку чистим.Наша гордая Отчизназавоёвана врагом.

Завоёвана. Как странно,семь веков спустя, опятьк этой фразе иностраннойрусским ухом привыкать.

Мы Отчизны не сдавали,но должны мириться с тем,что в Ипатьевском подвалеисполняем должность стен.

Кошельком голосовали,и теперь не потому льмы в Ипатьевском подвалеисполняем должность пуль.

Мы и пули, мы и стены,и Царя последний взгляд.За великую изменунас Юровские казнят.

И живём в своей Россеи,как в погибельном плену,новые иевусеи,проигравшие войну.

Белым эмигрантам

Когда Невой поплыл ковчегпилота Лота или Ноя,в России выпал первый снег,как что-то тёплое, родное.

И вы, столпившись на корме,всё вглядывались в даль слепую,уже не радуясь зиме,но будто Родину целуя.

И был нелёгок и далёкваш путь в несбыточные дали…А здесь, в России, умер Блоки Гумилёва расстреляли.

Неклассический сонет

Я живу в Москве на Добролюбова,в супермаркете на Гончаровапокупаю хлеб помола грубого,спать ложусь обычно в полвторого

Ужинаю супом с тараканами,завтракаю чаем с мошкарой,и, свища дырявыми карманами,по Москве гуляю, как герой.

В будни я работаю на дядю,нужные приобретаю навыки.Но, боюсь, моё здоровье сядетдо того, как сам я встану на ноги.

Из общаги после зимней сессиивышвырнут меня Архаров с Есиным,стану я московский сто восьмой.

Буду ночевать в моей милиции,попаду от этого в больницу имама заберёт меня домой.

Ямб — это яма.Ямб — это высь.Стихи писать непросто,не можешь — не берись.

А как же не браться,когда от обидгорло, как рация,хрипит и хрипит.

Горло, как рация. Передаём:Рим, я Гораций, как слышишь, приём.Друзья ли, враги липочти победили,в могиле Вергилийи Цезарь в могиле.Защитники, струсив,зарылись в постели,и гордые гусина юг улетели.Я сильно рискую,являясь поэтом,меня пеленгуюти глушат при этом.Захвачены почта,вокзал и таможня.Мы сделаем всё, чтоуже не возможнои сделать, но мы, как всегда, победим!Как слышишь, Гораций, я Рим!

Два стихотворения

1

Писатель, отложи перо,забрось чернильную рутину!Останься чуркой, Буратино!Будь счастлив, плачущий Пьеро!..

Но нет: писатель слишком слаб,он спать не ляжет и пить чай не…он бы и выдержал, когда б…зачем ты плакал, мой печальник!..

В любви печалиться грешно.Ты сам себе накаркал кару.И вот бездетный плотник Карлоберёт злосчастное бревно…

День-два — и с болью свежих ранпечаль играется без грима,а деревянный Дон Жуан —в шестом ряду, с твоей любимой…

«Старо!» — вы скажете? — «Старо» —отвечу я вам откровенно,и, посмеясь, взойду на сцену,седой, простуженный Пьеро…

2