О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

плечо — убедиться, что Юра, настоящий, а не виртуальный, действительно здесь. Тот попросил разрешения принести Володин ноутбук на кухню, получил утвердительный кивок и уже через пару минут стучал по клавишам, договариваясь с Машей о завтрашней встрече. Толком ничего не решив, полез смотреть афишу. В итоге планов на две недели у него появилось много.

Володя даже немного жалел — ему хотелось весь Юрин отпуск вообще никуда из дома не выходить, хоть он и подозревал, что затворничество быстро наскучит им обоим.

Накрыв на стол, Володя достал из шкафчика заранее купленный ром. Увидев бутылку, Юра вздёрнул брови.

— Специально купил? — он посмотрел на Володю, улыбаясь. — Мне?

Тот, ухмыльнувшись, пожал плечами.

— Надеюсь, угодил с маркой? Если что, давай твой откроем?

Юра хмыкнул:

— Всё в порядке. Ром — он и в Африке ром. Я всякий пью.

Поев и выпив полстакана, Юра начал зевать, хотя на часах даже девяти не было. Глядя на него, Володя вздохнул — он давно, ещё в скайпе, стал замечать, что Юра выглядел уставшим. А в реальности эта усталость проявилась куда сильнее: он похудел, скулы заострились, под глазами залегли глубокие тени.

Володя обеспокоенно спросил:

— Юр, ты не приболел?

Но тот лишь отмахнулся.

— Всё в порядке, просто нужно выспаться. Завтра приду в себя и очухаюсь — я же всё-таки в отпуск приехал.

Разговор явно не клеился. Володя поймал себя на странной мысли: с непривычки ни он, ни Юра не находил нужных слов и вопросов. Общаясь на протяжении этих месяцев — пусть в последнее время и не так часто, — оба знали, чем каждый живёт. А тоска проявлялась только в невозможности почувствовать физическое присутствие рядом. Наверное, поэтому ощущение, будто они давно не виделись, было неявным и приглушённым.

С кухни переместились на диван в гостиной. Порядком охмелевший Юра — действительно странно, что его повело с первого стакана, — принялся строить планы на предстоящий отпуск.

— Нужно нагуляться по городу, раз в прошлый приезд не успел. Всё-таки я здесь вырос, интересно, насколько всё изменилось. — Он встал, чтобы налить себе ещё рома, а потом, плюхнувшись на диван, улёгся Володе на плечо. Тот приобнял его за талию, пододвинулся ближе. Юра продолжил: — Когда писал твой диск, так понравилось превращать воспоминания в музыку, что теперь хочу по приезде домой записать детство и память о Харькове — для себя. Жутко устал за эти два месяца, ни дня не нашёл для своей музыки, одна работа…

Володя пропустил между пальцев пару прядей его волос, зарылся носом в макушку.

— Ты правда выглядишь замученным.

— Да ладно, неужели так заметно? — Он поднял голову, недоверчиво посмотрел Володе в лицо. Тот кивнул, положил ладонь ему на щёку, погладил большим пальцем.

— Ты похудел. Наверняка питался как попало, а то и вообще поесть забывал?

Юра дёрнул плечами и виновато улыбнулся.

— Ну, может быть, иногда… Но ты же меня откормишь?

— Конечно!

— Ой, чувствую, зря спросил. По твоему взгляду сразу видно, что откармливать меня будешь одной овсянкой и салатами…

Он взял пульт от телевизора, стал бездумно щёлкать каналы. Остановился на каком-то сериале про войну. Володя плохо разбирался в современном кинематографе и не был в курсе, что сейчас крутят в эфире — телевизор он включал от силы пару раз в месяц.

— Так странно слышать украинский из телека, — прокомментировал Юра. — Будто в другой мир попал.

— Когда приезжал к тебе, мне было так же странно слышать отовсюду немецкий. Но ты-то хотя бы понимаешь, о чём тут говорят, а я вообще… как инопланетянин.

— Но сейчас-то ты уже можешь кое-что перевести? — лукаво улыбнулся Юра.

Володя пожал плечами.

— Я хожу на курсы всего пару месяцев… Читать худо-бедно умею, но на слух воспринимаю тяжело. Хотя если говорят что-то несложное медленно и чётко, то понять могу. А сам говорю плохо, пока не получается быстро и без запинки выразить мысль. Ещё и слова заковыристые. Вот твой немецкий красиво звучит, мягко, а у меня, кажется, сплошное злое шипение.

Юра рассмеялся, запрокинув голову. Так и оставшись полулежать, упираясь шеей в спинку дивана, тронул Володино предплечье. Тот повернулся и наклонился к нему, а Юра, улыбнувшись, поправил его сползшие на нос очки.

— У тебя красивый голос, Володь, на каком бы языке ты ни говорил. Мне в юности так нравилось тебя слушать…

— А теперь не нравится?

— Нравится! Но сейчас ты говоришь по-другому. Голос стал ниже, и… «г» мягче, «ш» протяжнее, в общем, перенял харьковский акцент. А раньше «акал», как типичный ма-а-асквич. Меня это так жутко бесило! — Он хохотнул и тут же стал серьёзным: — А потом… потом мне всё в тебе начало нравиться.

У Володи внутри что-то дрогнуло — так приятно было услышать это признание, будто из далёкого прошлого.

— Странно помнить голос человека спустя два десятка лет, правда? — спросил Юра.

— Не знаю, — ответил Володя. — Мне кажется, я в принципе не способен помнить голос так долго. Но с твоим-то слухом, что в этом может быть странного?

— Значит, мой ты не помнишь?

Володя покачал головой и сказал честно:

— Плохо. Помню, что он был звонкий: когда ты кричал на малышню, аж в ушах звенело. Интонации какие-то помню… Но прямо вот воспроизвести в голове звучание твоего голоса не могу. Да уже и смешалось всё — я привык к тому, как ты говоришь теперь…

— По-другому?

— Да. — Володя задумался, как бы объяснить. — Ты говоришь мягко и вкрадчиво, с приятным акцентом. И мне кажется, твой голос стал чуть хриплым, да?

Юра, улыбаясь, развёл руками.

— Тебе же виднее, я-то свой голос совсем по-другому слышу.

— Забавно, — протянул Володя, — я никогда ни с кем не обсуждал, как звучит чей-либо голос. Даже мысли не возникало.

— Просто раньше у тебя не было парня-музыканта, — хмыкнул Юра.

— Вообще-то, был, — не согласился Володя с наигранной серьёзностью. — Давно, правда, мне было восемнадцать тогда…

Юра хохотнул и ткнул его пальцем в лоб.