Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

объединившем Германию вопреки помехам со всех сторон и на протяжении двух десятилетий защищавшем ее от всех угроз. Легенды о дипломате, который всегда действовал в соответствии с заранее продуманным планом и умело обыгрывал всех своих противников. Легенды о человеке, который всегда совершал поступки, руководствуясь благом своей страны и требованиями морали и этики.

Главным воплощением этой легенды должны были стать мемуары «железного канцлера». Изначально их предполагалось называть «Воспоминание и мысль» (Erinnerung und Gedanke) — в честь двух легендарных воронов, сопровождавших германского бога Одина. Лишь впоследствии название трансформировалось в привычное нам «Мысли и воспоминания» (Gedanken und Erinnerungen). Книгоиздательский дом Котта (Cotta’sehe Verlagsbuchhandlung) заранее выкупил права на книгу, пообещав экс-канцлеру фантастическую сумму в 100 тысяч марок за каждый том.

В качестве секретаря и литературного редактора Бисмарк пригласил в мае 1890 года своего давнего сподвижника Лотара Бухера, работоспособность и писательское мастерство которого высоко ценил. Задача, стоявшая перед Бухером, оказалась далеко не из легких. Бисмарк диктовал ему разрозненные фрагменты, часто обрывая свою мысль или перескакивая с одного сюжета на другой. Кроме того, он упорно не хотел придерживаться фактов в тех случаях, когда те не вписывались в его концепцию. «Это совершенно безнадежные усилия, которые ничего не дают для истории, — жаловался Бухер. — Не только потому, что его память несовершенна, а интерес ко всему, что уже сделано, слаб. […] Он начинает намеренно искажать все, и даже когда речь идет о совершенно ясных и известных делах и процессах. Он не хочет участвовать ни в чем таком, что завершилось неудачей, и не называет ни одного сподвижника, кроме старого императора»[805]. Впрочем, склонность невольно искажать прошлое за Бисмарком замечали и раньше. Койделл в своих мемуарах писал: «Несмотря на его память, которая часто оказывалась удивительно хорошей, вскоре после 1866 года в его представлениях о прошлом стали возникать прорехи, которые он, похоже, сам не осознавал, поскольку его неутомимая фантазия с готовностью рисовала ему картины, заполнявшие эти прорехи»[806].

В любом случае, Бисмарк собирался писать не историю, а нечто вроде политического завещания. Об одних сюжетах он рассказывал подробно, другие вовсе обходил вниманием. Кроме того, «железный канцлер», привыкший использовать прошлое в политических целях, рисовал события так, чтобы в максимальной степени задеть действующего монарха. Вся история объединения Германии предстала на страницах «Мыслей и воспоминаний» таким образом, как будто Бисмарк едва ли не насильно привел династию Гогенцоллернов к имперскому величию. Целые главы были посвящены истории разрыва с молодым императором, которого отставной канцлер характеризовал самым нелестным образом. «У императора Вильгельма II нет потребности в сотрудниках, которые имели бы собственные взгляды и могли бы возражать ему, опираясь на знание дела и опыт», — писал он, к примеру, в 3-м томе[807].

Каторжный труд подорвал силы Лотара Бухера, скончавшегося в октябре 1892 года. Однако основная работа над воспоминаниями была уже завершена. В итоге получилось три тома, 1-й и 2-й были опубликованы после смерти Бисмарка, в ноябре 1898 года, а 3-й, практически полностью посвященный резкой критике в адрес Вильгельма П, — после Первой мировой войны и отречения императора. Книга сразу же стала бестселлером. «Мысли и воспоминания» сегодня считаются одним из блестящих образцов германской мемуарной литературы; в качестве исторического источника они, однако, могут рассказать гораздо больше о личности их автора, чем о реально происходивших событиях.

Помимо историков и журналистов, Бисмарка посещали делегации от различных общественных организаций — только с 1890-го по начало 1895 года насчитывается около полутора сотен таких визитов. Отставной канцлер явно кривил душой, жалуясь на то, что его все игнорируют. Что привлекало в Фридрихсру и Варцин сотни посетителей? Конечно, Бисмарк, особенно в старости, был в высшей степени приятным собеседником. Он умел расположить к себе гостя, создать атмосферу откровенности и доверительности, продемонстрировать доброжелательное отношение. Еще до отставки Бисмарка один итальянский дипломат называл его «чудеснейшим собеседником, которого только можно себе представить», а французский посол Гонто-Бирон вспоминал о его «высочайшей вежливости» и «любезнейшем обращении»[808].

Однако второй, едва ли не главной причиной стало превращение Бисмарка в политический символ. Из реальной фигуры он в умах многих немцев трансформировался в воплощение «старого доброго времени», умеренной и осторожной внешней политики, государственной мудрости, славных побед времен Объединительных войн. По мере того как Вильгельм II совершал в глазах общественности все новые грубые промахи — к примеру, в 1891 году он заявил рекрутам, что те должны будут при необходимости стрелять в собственных родителей, — эта трансформация ускорялась. Бисмарк становился антиподом всего того, что не нравилось многим немцам в молодом императоре: его суетливости, высокопарности, склонности к громким словам и непредсказуемым действиям. Популярность живой легенды росла как на дрожжах.

Весьма показателен демарш, предпринятый всемирно известным дирижером Берлинского филармонического оркестра бароном Гансом фон Бюловом. Давая в марте 1892 года свой прощальный концерт перед тем, как уйти на покой, Бюлов дирижировал оркестром, исполнявшим «Героическую симфонию» Людвига ван Бетховена. Когда отзвучали последние ноты, Бюлов обратился к залу с краткой речью, полной завуалированных упреков в адрес правящего монарха. Бетховен, заявил дирижер, посвятил свою симфонию Наполеону; он, Бюлов, считает себя вправе посвятить ее теперь истинному герою — Бисмарку.

Борьба между «старцем Саксонского леса» и действующей политической элитой продолжалась. В 1891 году в одном из избирательных округов на Эльбе должны были пройти дополнительные выборы в Рейхстаг. Бисмарк выставил свою кандидатуру от национал-либеральной партии и победил. Это удалось ему с некоторым трудом, однако надо учесть, что экс-канцлер ни разу не появился в своем избирательном округе и, по сути, не вел предвыборной борьбы.

Известие о том, что «железный канцлер» получил мандат, вызвало переполох в Берлине. Здесь многие опасались, что Бисмарк рано или поздно триумфатором вернется на Вильгельмштрассе, и тогда его противникам не поздоровится. У экс-канцлера еще оставались сторонники в рядах политической и деловой элиты, поднимавшие голову по мере того, как накапливались внутри- и внешнеполитические проблемы. А Бисмарк в числе депутатов, особенно среди оппозиции, — это была картина фантасмагорическая и угрожающая одновременно, поскольку авторитет старого политика мог серьезно затруднить правительству общение с парламентом. На счастье Каприви, его противник так ни разу и не появился в зале заседаний в течение всего срока своих депутатских полномочий.

Еще одним политическим пугалом в Берлине стал в 1891 году возможный «альянс двух изгнанников». Вальдерзее, уже считавший себя победителем, не отходивший от императора и метивший на пост канцлера, сам в итоге стал жертвой интриги. Вильгельм II совершенно не собирался менять одного ментора на другого, а «эрзац-отец» допустил серьезную оплошность, продемонстрировав монарху,