Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

не шепчет подбадривающие, немного глупые и всегда несвоевременные слова, не спрашивает, как мое здоровье и в целом дела, а я не прикидываюсь «тимуровцем» или «кибальчишом», не строю из себя хорошего мальчика, который обсуждает с другим «хорошим парнем» девочку, с которой он не решался пойти на встречи, не спросив предварительно моего разрешения. Херня какая-то! Ей-богу, как вспомню, так намереваюсь поблевать, а проблевавшись хорошо, хотелось бы хорошо поржать.

Я не обманывал его и не уводил у него невесту, кто бы что ни говорил и не считал. Я не прикладывал явно ни руки, ни каких иных усилий из области воздействия на подсознание к тому, что отчебучила Смирнова на собственном торжественном событии. Я об этом догадывался и кое-что предчувствовал. Да что я вру! Я все прекрасно знал… Заранее! Задолго до того, как она все это осуществила. Это же Ния, а для нее дело принципа и чести — выиграть сраное пари, наплевав на собственные чувства и не принимая во внимание сопутствующие жертвы, каковых при наших играх бывает не перечесть.

Однако же замужество с нелюбимым человеком даже для Туза оказалось запредельным мероприятием. Выйти за того, кого ты знаешь ровно тридцать дней до состоявшегося второпях и кое-как любезного предложения, для вдумчивой, предприимчивой, иногда чересчур дельной, хваткой, временами злой и агрессивной стервы — скорый суицид на глазах семьи, близких и дальних, родственников, друзей и праздных зрителей, возможно, случайных воздыхателей. Ко мне она за столько лет привыкла… Меня стопроцентно выдержит и с моим присутствием вполне смирится — так, видимо, рассуждала Ния, когда давала стрекача через лесок, разыскивая поляну, на которой я ее настиг и потребовал свое…

«Не нахожу в том, что случилось, состава преступления, а значит, дела нет, нет потерпевших, нет свидетелей — вы дружно просто мимо проходили, и нет ответчиков. Производство открывать не будем, а Мантурову абсолютно точно не нужен адвокат! Он способен самостоятельно отстоять себя. Дело сделано! Все!» — набил сообщение отцу, после того как закинул сумку с колюще-рубящем инвентарем в багажник машины.

В ответ — тишина и, надеюсь, понимание! О большем пусть не просит. Подлизываться и делать вид, что мне жаль, что я сочувствую, что я помогу, что поспособствую, что сведу их, что передам Тосика в руки обиженного, чтобы снять с себя полностью отсутствующую — смотри пункт выше — и надуманную вину, не буду. Ни родственность, ни жесткость Гриши, ни слезы матери, ни чушь, которую Антония несет, когда воротит нос от меня, зато подставляет зад, когда я приближаюсь к ней со спины, не принудят меня к коленопреклонению перед обиженным аристократом. Если он мужик — а все свидетельствует об этом, — то не станет лишний раз напоминать о себе, выклянчивая сочувствие и жалость. По крайней мере, я не предложу их ему…

Мама крутится на кухне, приподнимаясь на носочки, заглядывает в пакеты, ныряет в них с головой, шуршит бумагой, достает оттуда что-то, что потом закидывает на соответствующую полку в холодильнике.

— Покушаешь? — задает вопрос.

— Ма, — вращаюсь на барном стуле, — ты ведь книжки пишешь, работаешь с редакторами, корректорами, издателями, отец твои творения прочитывает. Исправь вопрос, пожалуйста. Настораживает, откровенно говоря, уровень твоих творений, если ты даже говоришь неграмотно.

— Кушать будешь?

Она, похоже, издевается. Специально чушь несет или все же понижает мой статус до уровня умственного развития того мальчишки, который катал пластмассовые машинки в песке, закапывая сандаликом собачьи мелкие какашки, оставленные зажравшейся овчаркой, которую мы кормили не за охрану, а просто так — смеха ради.

— Нет.

— Кофе?

— Нет.

— Мороженое?

— Угостишь отца. Мне пора, — спрыгиваю со своего места.

— Куда ты? — выглядывает из-за дверцы холодильника.

— В «Шоколадницу».

— Тосик ждет? — подмигивает и широко улыбается. — Я немножко рада, что…

Немножко? Обидно, если честно, и досадно, что все связанное со мной ассоциируется исключительно с детским восприятием событий и унизительным «немножко». Если «Петр Велихов», то обязательно, но несвоевременно, конечно, «кушать», вдобавок «маленький деревянный мальчик», «мороженое» и «я так рада за тебя, сыночек».

— Отцу привет, — говорю спиной и двигаюсь на выход.

— Петь? — мать почти бежит.

— У? — останавливаюсь перед зеркалом в холле, снимаю пиджак и, взяв его за воротник, набрасываю на плечо. — Ты куда-то едешь?

С чего это она взяла? Хотя догадываюсь, что здесь опять не обошлось без божественного встревания той же отеческой руки. После проработки, как принудительной клизмы непослушному или неплатежеспособному, или несговорчивому клиенту, я вдруг напомнил папе, что имею в запасе еще две недели законного оплачиваемого отпуска и, более того, хотел бы отгулять его немедленно, в летний период, который как раз наступает на оставшиеся дни богатого на события беспокойного мая. Отец странно вскинулся и удивленно поднял брови. Я сразу понял, что встрял с желанием не вовремя, но просьбу озвучил и отворачивать не намерен. Как ни странно, отче дал добро с оговоркой, которую я в полную силу отрубил, когда наносил удары шпагой по фигуре Егора, пытаясь растолковать поведение Нии и мою во всем том роль.

— Да.

— А куда?

— Тебе все расскажи, — рассматриваю наше отражение в зеркале. Мама — в профиль и с заискивающим выражением лица — заглядывается на меня, а я — с гордым видом, задрав подбородок и прищурив один глаз — не обращаю как будто на ее поползновения никакого внимания, хотя мельком за родной женщиной слежу.

— Надолго?

— На полный срок, роднуля, — поворачиваюсь к ней и, обхватив за плечи, отрываю легкую фигуру от пола. — Извини, дела, — целую поочередно в каждую теплую щеку. — Вкусная! Так бы и сожрал!

— А на ужин…

Э, нет! Никаких ужинов и совместных вечеров. Я точно пас! Пас с некоторых времен. Наши встречи за общим столом напоминают сеансы дешевой и непрофессиональной психотерапии. Милое общение и обмен любезностями совсем не расслабляют нас с братом, зато погружают во времена, которые мы давно переросли. У нас теперь свой стол и свои беседы, а вечера с родителями на кухне или у костра давно прошли. Это было круто, клево, кайфово, очень замечательно тогда, когда мы, как дети, затем, как юноши, зеленые пацаны, нуждались в родительских мудрых и выказанных, однозначно из добрых побуждений, советах о