Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

— Понятно, как вы называете сына. А как ласково обращается к вам жена?

— Жора.

— С первых дней знакомства?

— Нет, так меня назвал кузен Иды.

Ида Михайловна:

— Да, мой двоюродный брат, когда Мишка родился, пришел и говорит: «Жора, поздравляю тебя от души». Так и осталось — Жора и Жора. Но на работе его никогда Жорой не звали: всегда было Георгий Иванович. А уж я привыкла.

— За ваши долгие, я бы сказал, очень долгие годы в России вы общались со многими своими бывшими английскими, американскими коллегами, которые, как и вы, верно служили СССР, России. Среди них Филби, Моррис и Лона Коэн… И наверняка наши российские нелегалы. Когда я спросил Героя России Морриса Коэна, не скучно ли ему в Москве, вдали от Штатов, он ответил: «А вы думаете, там я бы имел возможность общаться и дружить с таким интеллектуалом, как Джордж Блейк?»

— Моррис Коэн — прекрасный человек. И Лона тоже. Мы стали большими друзьями, особенно в последние годы их жизни. Часто бывал у них на Патриарших, а они у нас на даче.

— Лонсдейла — российского нелегала, вспоминаете?

— Еще бы, мы сидели вместе в лондонской тюрьме Уормвуд-Скрабс, много общались, говорили.

— Никак не пойму, как российскому разведчику Лонсдейлу, приговоренному к 25 годам за шпионаж, и вам, со сроком отсидки в 42 года, давали общаться?

— Этого никто не понимает. Можно сказать, то была административная ошибка. Мы оба проходили там опасными преступниками, должны были бы быть под особым наблюдением. Но у английской контрразведки и у тюремной администрации оказались разные понятия относительно этого самого административного наблюдения. Нас обязаны были содержать отдельно, исключить возможность встреч, а получилось наоборот: ежедневную прогулку мы совершали вместе. Лонсдейла обменяли, а я — бежал.

— В Москве встречались?

— Конечно, Лонсдейл бывал нашим гостем.

— А с Кимом Филби?

— Естественно. Его будущая жена Руфина — подруга Иды по институту, где они вместе работали. Ким ее увидел, и она ему сразу очень понравилась. Тут вспоминаю одну деталь. Вскоре после этого Служба подарила мне машину «Волга». Когда ж это было? 1971-й? И моя мама была здесь. Они с Филби очень мило общались. Мама любила вечерком выпить мартини и Ким тоже. Отношения были очень хорошими. А я в то время мало знал о российских дорогах: думал, сядем на машину и поедем по России. Но, ха-ха, это было чрезвычайно трудно. Где остановиться на ночь или купить бензин? А уж починить мотор… Но все равно однажды Ида пригласила Руфину в Ярославль, и мы на «Волге» все вместе туда с Филби поехали. И я видел, что Ким сразу в Руфину влюбился и предложил ей руку и сердце.

— А с этими своими друзьями вы говорили о делах разведки?

— Говорили. Вспоминали, как было в Англии, в других странах. Да, есть о чем вспомнить. Но анализировать — нет. Нам было все ясно. Мы знали истории друг друга, понимали, кто и что сделал. Потом через Мелинду познакомились с ее мужем Доном Маклейном.

— Еще одним, помимо Филби, членом «Кембриджской пятерки» и его женой.

— Мелинда уже ушла от Дона. Но они еще не развелись. Она жила в маленькой квартире на этой стороне Москвы-реки, а Маклин на той, около Киевского вокзала. Он был интеллигентнейшим человеком, отлично говорил и писал статьи. Причем — на русском.

— Говорил — как вы?

— Очень и очень хорошо, но, как и я, с акцентом. Это неизбежно, когда учишь язык взрослым. Он был одним из ведущих сотрудников нашего Института мировой экономики и международных отношений. Мы сидели в комнатах по соседству.

— А кто из всех здесь живших товарищей по разведке был вам ближе всего по духу?

— Безусловно, Дональд Маклейн. Ким Филби тоже был из Кембридж файв, и тоже интеллектуал. Они годами вместе работали на Советский Союз. Но я назвал Маклейна.

— Многие ваши коллеги по Службе считают, что из всех людей вашей профессии, волею судьбы и разведки попавших в Россию, именно вы отлично адаптировались и страна — по-настоящему ваша. Прилагали героические усилия? Или Ида Михайловна сыграла важную роль? Один язык выучить, как сами сказали, в зрелом возрасте, чего стоило.

— У меня такой характер. Умею хорошо адаптироваться везде, куда меня забрасывала жизнь, даже в тюрьме Уормвуд-Скрабс приспособился. Стараюсь всегда найти позитивные обстоятельства. Есть такая американская песенка: «делайте ударения на позитиве, отстраняя все, что в негативе». Это я унаследовал от моей мамы. Она всегда была очень позитивной, оптимистичной, всегда в хорошем настроении.

— Шутка, юмор помогают прожить дольше. Так?

— Ну, я не такой уж сильный шутник, а насчет юмора, ха-ха-ха, все в порядке. Однажды на встрече с товарищами по Службе в Ясеневе я сказал: «Вы видите перед собой иномарку, которая очень хорошо адаптировалась к русским дорогам». Юмор оценили.

— Насколько я знаю, вы — один из немногих сотрудников спецслужб других стран, ставший полковником Службы внешней разведки России.

— Нет-нет, все были полковниками.

— Но это же признание. Было приятно?

— Э-э-э… Признание, да, приятно. Но я этому придавал не особенно большое значение. А вот то, что меня включили в число нелегалов внешней разведки, — огромная честь! Тогдашний руководитель Управления «С» Вадим Алексеевич Кирпиченко меня