Россiя въ концлагерe - Иван Солоневич

-- Я говорю -- непохоже. Мухинъ говоритъ, что непохоже? Сами видали... А я говорю, вотъ насчетъ побeгу я Солоневичу разсказалъ. Ну, говоритъ, и дуракъ. Это, говорю, какъ сказать, Солоневичъ меня разнымъ прiемамъ обучилъ. Середа говоритъ, что тутъ чортъ его разберетъ -- такiе люди, они съ подходцемъ дeйствуютъ, сразу не раскусишь...

Я пожалъ плечами и помолчалъ. Помолчалъ и Акульшинъ. Потомъ, точно рeшившись -- какъ головой въ воду -- прерывающимся глухимъ голосомъ:

-- Ну, такъ я прямо -- панъ или пропалъ. Мнe смываться надо. Вродe, какъ сегодня, а то перебрасываютъ на Тулому. Завтра утромъ -- отправка.

-- Смываться на Алтай? -- спросилъ я

-- На Алтай, къ семьe... Ежели Господь поможетъ... Да вотъ... Мнe бы вкругъ озера обойти, съ сeвера... На Повeнецъ -- сейчасъ не пройти, ну, на Петрозаводскъ и говорить нечего... Ежели бы мнe... -- голосъ Акульшина прервался, словно передъ какой-то совсeмъ безнадежной попыткой. -- Ежели бы мнe бумажку какую на Повeнецъ. Безъ бумажки не пройти...

Акульшинъ замолчалъ и посмотрeлъ на меня суровымъ взглядомъ, за которымъ была скрытая мольба. Я посмотрeлъ на Акульшина. Странная получалась игра. Если я дамъ бумажку (бумажку я могъ достать, и Акульшинъ объ этомъ или зналъ, или догадывался) и если кто-то изъ насъ сексотъ, то другой -- кто не сексотъ -- пропадетъ. Такъ мы сидeли и смотрeли другъ другу въ глаза. Конечно, проще было бы сказать: всей душой радъ бы, да какъ ее, бумажку-то, достанешь?.. Потомъ я сообразилъ, что третьей части сейчасъ нeтъ никакого смысла подводить меня никакими сексотами: подвести меня, значитъ, сорвать спартакiаду. Если даже у третьей части и есть противъ меня какiе-нибудь порочащiе мою совeтскую невинность матерiалы, она ихъ предъявитъ только послe спартакiады, а если спартакiада будетъ проведена хорошо, то не предъявитъ никогда -- не будетъ смысла.

Я пошелъ въ административную часть и выписалъ тамъ командировку на имя Юры -- срокомъ на одинъ день для доставки въ Повeнецъ спортивнаго инвентаря. Завтра Юра заявитъ, что у него эта бумажка пропала и что инвентарь былъ отправленъ съ оказiей -- онъ на всякiй случай и былъ отправленъ. Акульшинъ остался сидeть на бревнахъ, согнувъ свои квадратныя плечи и, вeроятно, представляя себe и предстоящiя ему тысячи верстъ по доуральской и зауральской тайгe, и возможность того, что я вернусь не съ "бумажкой", а просто съ оперативниками. Но безъ бумажки въ эти недeли пройти дeйствительно было нельзя. Сeвернeе Повeнца выгружали новые тысячи "вольно ссыльныхъ" крестьянъ и, {387} вeроятно, въ виду этого районъ былъ оцeпленъ "маневрами" ГПУ-скихъ частей...

Командировку мнe выписали безъ всякихъ разговоровъ -- лагпунктовское начальство было уже вышколено. Я вернулся на берегъ рeки, къ бревнамъ. Акульшинъ сидeлъ, все такъ же понуривъ голову и уставившись глазами въ землю. Онъ молча взялъ у меня изъ рукъ бумажку. Я объяснилъ ему, какъ съ ней нужно дeйствовать и что нужно говорить.

-- А на автобусъ до Повeнца деньги у васъ есть?

-- Это есть. Спасибо. Жизни нeту -- вотъ какое дeло. Нeту жизни, да и все тутъ... Ну, скажемъ, дойду. А тамъ? Сиди, какъ въ норe барсукъ, пока не загрызутъ... Такое, можно сказать, обстоятельство кругомъ... А земли кругомъ... Можно сказать -- близокъ локоть, да нечего лопать...

Я сeлъ на бревно противъ Акульшина. Закурили.

-- А насчетъ вашей бумажки -- не бойтесь. Ежели что -- зубами вырву, не жевавши, проглочу... А вамъ бы -- тоже смываться.

-- Мнe некуда. Вамъ еще туда-сюда -- нырнули въ тайгу. А я что тамъ буду дeлать? Да и не доберусь...

-- Да, выходитъ такъ... Иногда образованному лучше, а иногда образованному-то и совсeмъ плохо.

Тяжело было на душe. Я поднялся. Поднялся и Акульшинъ.

-- Ну, ежели что -- давай вамъ Богъ, товарищъ Солоневичъ, давай вамъ Богъ.

Пожали другъ другу руки. Акульшинъ повернулся и, не оглядываясь, ушелъ. Его понурая голова мелькала надъ завалами бревенъ и потомъ исчезла. У меня какъ-то сжалось сердце _ вотъ ушелъ Акульшинъ не то на свободу, не то на тотъ свeтъ. Черезъ мeсяцъ такъ и мы съ Юрой пойдемъ...

ПРИМИРЕНIЕ

Въ послeднiй мeсяцъ передъ побeгомъ жизнь сложилась по всeмъ правиламъ детективнаго романа, написаннаго на уровнe самой современной техники этого искусства. Убiйство "троцкиста" на Вичкe, побeгъ Акульшина и разслeдованiе по поводу этого побeга, раскрытiе "панамы" на моемъ вичкинскомъ курортe, первыя точныя извeстiя о Борисe, подкопъ, который Гольманъ неудачно пытался подвести подъ мой блатъ у Успенскаго, и многое другое -- все это спуталось въ такой нелeпый комокъ, что разсказать о немъ болeе или менeе связно -моей литературной техники не хватитъ. Чтобы провeтриться, посмотрeть на лагерь вообще, я поeхалъ въ командировку на сeверъ; объ этой поeздки -позже. Поeздку не кончилъ, главнымъ образомъ отъ того отвращенiя, которое вызвало во мнe впечатлeнiе лагеря, настоящаго лагеря, не Медвeжьей Горы съ Успенскими, Корзунами и "блатомъ", а лагеря по всeмъ правиламъ соцiалистическаго искусства... Когда прieхалъ -- потянуло въ кабинку, но въ кабинку хода уже не было. {388}

Какъ-то разъ по дорогe на Вичку я увидeлъ Ленчика, куда-то суетливо бeжавшаго съ какими-то молотками, ключами и прочими приспособленiями своего монтерскаго ремесла. Было непрiятно встрeчаться -- я свернулъ было въ сторонку, въ переулокъ между сараями. Ленчикъ догналъ меня.

-- Товарищъ Солоневичъ, -- сказалъ онъ просительнымъ тономъ, -заглянули бы вы къ намъ въ кабинку, разговоръ есть.

-- А какой разговоръ? -- пожалъ я плечами.

Ленчикъ лeвой рукой взялъ меня за пуговицу и быстро заговорилъ. Правая рука жестикулировала французскимъ ключомъ.

-- Ужъ вы, товарищъ Солоневичъ, не серчайте, всe тутъ какъ пауки живемъ... Кому повeришь? Вотъ, думали, хорошъ человeкъ подобрался, потомъ смотримъ, съ Подмоклымъ. Развe разберешь, вотъ, думаемъ, такъ подъeхалъ, а думали -- свой братъ, ну, конечно же, сами понимаете -- обидно стало, прямо такъ обидно, хорошiя слова говорилъ человeкъ, а тутъ, на -- съ третьей частью... Я Мухину и говорю, что ты такъ сразу, съ плеча, можетъ, у человeка какой свой расчетъ есть, а мы этого расчету не знаемъ... А Мухинъ, ну, тоже надо понять -- семья у него тамъ въ Питерe была, теперь вотъ, какъ вы сказали, въ Туркестанъ выeхавши, но ежели, напримeръ вы -- да въ третьей части, такъ какъ у него съ семьей будетъ? Такъ я, конечно, понимаю, ну, а Мухину-то какъ за сердце схватило...

-- Вы сами бы, Ленчикъ, подумали -- да если бы я и въ третьей части былъ, какой мнe расчетъ подводить Мухинскую семью...

-- Вотъ, опять же, то-то и я говорю -- какой вамъ расчетъ?.. И потомъ же -- какой вамъ расчетъ былъ въ кабинкe? Ну, знаете, люди теперь живутъ наершившись... Ну, потомъ пришелъ Акульшинъ: прощайте говоритъ, ребята, ежели не поймаютъ меня, такъ, значитъ, Солоневичей вы зря забидeли. Ну, больше говорить не сталъ, ушелъ, потомъ розыскъ на него былъ -- не поймали...

-- Навeрно -- не поймали.

-- Не поймали -- ужъ мы спрашивали кого надо... Ушелъ...

Я только въ этотъ моментъ сообразилъ, что гдe-то очень глубоко въ подсознанiи была у меня суевeрная мысль: если Акульшинъ уйдетъ -- уйдемъ и мы. Сейчасъ изъ подсознанiя эта мысль вырвалась наружу какимъ-то весеннимъ потокомъ. Стало такъ весело и такъ хорошо...

Ленчикъ продолжалъ держать меня за пуговицу.

-- Такъ ужъ вы прихватывайте Юрочку и прилазьте. Эхъ, по такому случаю -- мы ужъ проголосовали -- насъ, значитъ, будетъ шестеро -- двe литровочки -- чортъ съ нимъ, кутить, такъ кутить. А? Придете?

-- Приду. Только литровочки-то эти я принесу.

-- Э, нeтъ, уже проголосовано, единогласно...

-- Ну, ладно, Ленчикъ, -- а закуска-то ужъ моя.

-- И закуска будетъ. Эхъ, вотъ выпьемъ по хорошему для примиренiя, значитъ... Во!

Ленчикъ оставилъ въ покоe мою пуговицу и изобразилъ жестомъ "на большой палецъ". {389}

"НАЦIОНАЛИСТЫ"

Промфинпланъ былъ перевыполненъ. Я принесъ въ кабинку двe литровки и закуску -- невиданную и неслыханную -- и, грeшный человeкъ, спертую на моемъ вичкинскомъ курортe... Впрочемъ -- не очень даже спертую, потому что мы съ Юрой не каждый день пользовались нашимъ правомъ курортнаго пропитанiя.

Мухинъ встрeтилъ меня молчаливо и торжественно: пожалъ руку и сказалъ только: "ну, ужъ -- не обезсудьте". Ленчикъ суетливо хлопоталъ вокругъ стола, Середа подсмeивался въ усы, а Пиголица и Юра -- просто были очень довольны.

Середа внимательнымъ окомъ осмотрeлъ мои приношенiя: тамъ была ветчина, масло, вареныя яйца и шесть жареныхъ свиныхъ котлетъ: о способe ихъ благопрiобрeтенiя кабинка уже была информирована. Поэтому Середа только развелъ руками и сказалъ:

-- А еще говорятъ, что въ Совeтской Россiи eсть нечего, а тутъ -- прямо какъ при старомъ режимe...

Когда уже слегка было выпито -- Пиголица ни съ того, ни съ сего вернулся къ темe о старомъ режимe.

-- Вотъ вы все о старомъ режимe говорите...

Середа слегка пожалъ плечами: "ну, я не очень-то объ немъ говорю, а все -- лучше было"...

Пиголица вдругъ вскочилъ:

-- Вотъ я вамъ сейчасъ одну штуку покажу -- рeчь Сталина.