Россия нэповская - С Павлюченков

Так родился орган, не упоминавшийся ни в одном из официальных документов Коминтерна и вообще известный лишь в узком кругу его высших функционеров, но сосредоточивший тем не менее бразды правления международным коммунистическим движением во второй половине 1920-х годов. Сама постановка вопроса о «нежелательности» обсуждения в зарубежных компартиях разногласий в Политбюро свидетельствовала как о подчиненном положении всех других партий по отношению к ВКП(б), так и об использовании последней методов административного давления для устранения носителей иного мнения среди коммунистов.

Не прошло и недели после первого заседания делегации, как конфликт в ней вспыхнул с новой силой. Сразу же после XIV съезда Сталин отправил, в Германию своего соратника В. Ломинадзе, чтобы тот в нужном ключе проинструктировал Э. Тельмана и других функционеров компартии Германии. Выступления Ломинадзе попали в прессу, Зиновьев завалил делегацию письменными протестами, после чего Сталин 6 февраля все же был вынужден телеграммой попросить Ломинадзе прекратить доклады, выступления в печати и немедленно выехать в Москву.

Фракционная борьба приобрела особый размах в период работы Шестого пленума ИККИ 17 февраля — 15 марта 1926 года Сталин увидел в речи председателя ИККИ на пленуме скрытую поддержку ультралевых элементов в компартиях. Кроме того, Зиновьев, как и за два года до него Троцкий, потеряв административные рычаги, заговорил о необходимости расширения демократии в Коминтерне, самостоятельном решении каждой секцией кадровых вопросов. Это вызвало неприкрытое возмущение Сталина: «По толкованию Зиновьева получается, что дело в ВКП, против которой и следует провести привлечение секций к активному руководству Коминтерном»[882].

3 марта Зиновьев вновь поставил в делегации вопрос о своей отставке — однако и последовавший компромисс, подразумевавший возвращение в аппарат ИККИ его сторонников, продолжался недолго. Месяц спустя, в ходе пленума ЦК ВКП(б) Сталин обрушился на попытки Зиновьева превратиться в «единоличного вершителя судеб Коминтерна». Взяв на вооружение тезис о «поправении ЦК», зиновьевско-каменевская оппозиция, к которой вскоре примкнули и сторонники Троцкого, развернула критику коминтерновского курса слева.

По сути дела речь шла о пересмотре тактики «единого рабочего фронта», начавшей формироваться под воздействием поражений первых лет истории Коминтерна. Ее важной чертой была политическая эластичность. Категорический императив отрыва масс от реформистских вождей через совместные действия с социал-демократией в каждой из европейских стран получал национальную окраску. Более того, чем дальше от шаблонов уходили руководители компартий в осуществлении политики единого фронта, тем большими были успехи этих партий по завоеванию массовой базы.

Вместе с тем к середине 1920-х годов стала очевидной и ограниченность курса на сотрудничество двух рабочих партий, в ходе которого одной из них обещали политическую смерть. На деле же происходило обратное — успехи совместных действий порождали у трудящихся еще большее непонимание причин раскола между коммунистами и социал-демократами, вели к выдвижению требований отказаться от идейных конфликтов во имя защиты непосредственных интересов рабочих. Требование единого фронта оказалось обоюдоострым оружием, и это не прошло мимо внимания лидеров партии большевиков и Коминтерна.

Уход с политической арены Ленина затормозил поиск принципиально новых решений. В борьбе за его наследство обе стороны стремились показать себя «стопроцентными ленинцами», что лишь поощряло догматизм. Не решаясь отказаться от политики единого фронта, руководство ВКП(б) вытесняло эту политику на обочину деятельности Коминтерна, предпочитало искать все новые и новые обходные маневры, чем напрямую идти на переговоры с социал-демократическим движением. Пропагандировался единый фронт в рабочем спорте, на производстве и т. д. В этом же русле можно рассматривать и создание Англо-Русского комитета профсоюзного единства (АРК) во время визита делегации советских профсоюзов в Великобританию в апреле 1925 года.

Несмотря на пропагандистские обвинения в «социал-предательстве» и оппортунизме, руководство ВКП(б) отдавало себе отчет в том, что рабочее движение Европы сохраняло солидарность с социальным экспериментом, начатым в Советской России. Социалистический Рабочий Интернационал и примыкавшие к нему профсоюзные объединения являлись серьезной силой в антимилитаристском движении, установки которого объективно совпадали с внешнеполитическим курсом СССР. Поскольку Коминтерн после 1922 года не шел на прямые контакты с европейскими социалистами, то последним связующим звеном между двумя Интернационалами оказывались профсоюзные объединения.

Наличие Профинтерна (Красного Интернационала профсоюзов) создавало и в этой сфере отношения конкуренции, сохранявшие возможность сотрудничества лишь на национальном уровне. Руководители ВЦСПС в середине 1920-х годов активно осваивали азы тайной дипломатии — так, за две недели до закрытия Соловецкого лагеря Томский получил разрешение Политбюро проинформировать в доверительном порядке об этом секретаря Генсовета тред-юнионов Бромлея в качестве шага к сближению двух профсоюзных центров[883].

Инициатива образования Англо-русского комитета исходила из Москвы — помимо внешнеполитических расчетов Политбюро ЦК РКП(б) стремилось таким образом получить рычаг давления на Интернационал социалистических профсоюзов с центром в Амстердаме, чтобы при благоприятных условиях изменить соотношение сил в международном профессиональном движении в пользу Профинтерна.

Благоприятные возможности для этого открывала всеобщая забастовка в Великобритании, начавшаяся в первых числах мая 1926 года. В Москве использовались все методы для разжигания этого классового конфликта. За два месяца до ее начала Политбюро поручило Томскому «информировать английских товарищей, что в случае, если бы борьба разгорелась, они могут рассчитывать на помощь рабочих организаций СССР в размере до одного миллиона рублей»[884]. После получения первых известий о забастовке Политбюро ЦК ВКП(б) распорядилось о выделении значительной материальной помощи бастующим (только в мае было выделено более двух миллионов рублей золотом[885]) и отправило директиву английской компартии о необходимости перевода забастовки на политические рельсы.

Подобные оценки не соответствовали развитию экономического конфликта английских трудящихся, однако прекрасно вписывались в логику внутрипартийной борьбы, главным козырем в которой, как и всегда в истории большевизма, было обвинение в правом оппортунизме. Каждая из сторон сразу же начала использовать события в Великобритании для дискредитации оппонентов. 7 мая на заседание Президиума ИККИ прибыл Сталин — очевидно, для контроля за тем, как председатель этой организации будет проводить в жизнь решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 и 6 мая. Зиновьев достаточно лояльно изложил согласованную точку зрения, подчеркнув политический характер стачки и ее всемирно-историческое значение. Отсюда делались далеко идущие выводы: «Вопрос о стабилизации капитализма уже не существует, он решен ходом событий»[886]. Применительно к Великобритании речь шла даже о «зачатках двоевластия» и выдвигался лозунг «подлинно рабочего правительства».

12 мая всеобщая забастовка завершилась компромиссом между властями и профсоюзами. Делегация ВЦСПС во главе с Томским, находившаяся в Париже, признала его неизбежность. Однако издалека ситуация в Великобритании представлялась почти революционной. Тем большим было очередное разочарование в Москве. Хотя горняки продолжали бастовать и руководство Коминтерна делало все возможное для организации международной кампании солидарности с ними, в Политбюро ЦК ВКП(б) вновь заговорили об упущенных возможностях.

14 мая оно единодушно дезавуировало мнение делегации Томского, потребовав трактовать ее окончание как результат предательства вождей британских тред-юнионов[887]. Однако соответствующий проект, предложенный Зиновьевым, был отвергнут. Телеграмма в Париж была написана Сталиным. Председатель ИККИ в очередной раз посчитал, что его оппонент нарушил соглашение о единых действиях в Коминтерне и перешел в контрнаступление. Как в свое время «германский Октябрь» 1923 года, стачка в Великобритании стала катализатором фракционного конфликта в руководстве партии большевиков. Поскольку обе стороны были едины в признании главной вины за «предателями» из Генсовета тред-юнионов, на острие дебатов оказалась дальнейшая судьба АРК. Требовалось определить его роль в новых условиях.