В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

Колюще‑режущее оружие не причиняло бронированным монстрам практически никакого вреда, отскакивая от чешуйчатых загривков и лишь слегка царапая толстенную шкуру. Там, где применялись шпага и сабля, вряд ли помогли бы палица и боевой топор… Даже пули чудо‑пистолета, выхваченного Жорой, оказались не в силах серьезно повредить современникам динозавров.

Вооруженной хуже всех Жанне пришлось тяжелее всего: ее дамские кинжальчики казались зубочистками на фоне разъяренных хищников. Мужчины старались оттеснить ее назад, прикрыть плечами, защитить от клацающих медвежьими капканами челюстей, поэтому, когда она наконец отступила, у них вырвался вздох облегчения.

«Пусть хоть девушка на какое‑то время будет в безопасности!» – читалось во взглядах, которыми обменялись герои.

Георгий как раз удачно снес шашкой особенно длинный клык в крокодильей челюсти, когда ему показалось, что в воздухе, перебивая затхлый смрад подземелья, разнесся тонкий аромат свежераздавленных клопов. Иначе говоря – отличного французского коньяка.

«Чудится, не иначе, – решил он, но в этот момент и Леплайсан, не прекращая выпадов шпагой, принялся крутить носом, принюхиваясь. – Или это коллективная галлюцинация?»

И зеленый чертик на плече шута тоже опустил крохотную шпажонку и вертел головой, определяя, откуда несет божественный аромат, следовательно, галлюцинацией тут и не пахло.

– Получайте! – выскочила вперед девушка, держа в вытянутых руках что‑то массивное, и в отвратительные рыла болотных хищников ударила ароматная струя.

– Так у тебя там не вода? – вырвал из рук Жанны сифон Арталетов. – Это же коньяк!

– Я там, в доме, нашла такие бутылки красивые и решила: чего зря простую воду с собой таскать… – виновато оправдывалась разбойница. – Вдруг не пригодилось бы против ливийцев… Думала, тебе приятно будет…

– Да ты просто сокровище! Давай факел…

Вот уж чего‑чего, а импровизированного огнемета древние монстры не ожидали. Конечно, пятидесятиградусный спирт – не бензин, но для не слишком‑то огнеупорных созданий, предпочитающих воду всем остальным стихиям – в самую пору. Кто бы мог подумать, что такие страшилища способны улепетывать столь быстро на своих коротеньких кривых лапках, едва только первые голубые огоньки зазмеились по костяным пластинам панцирей! Если бы они могли визжать, то скулили бы как перепуганные щенята.

– Вперед! – воскликнул Жора, потрясая сифоном и факелом. – Пока они не очухались!

Где‑то в глубине сознания билась мысль, что если стражники, скинув внутрь хищников, заперли люк, то это… Но бронзовая крышка была сдвинута, люк отворен настежь и в круглом проеме виднелось звездное небо.

Арталетов буквально вышвырнул наружу пискнувшую Жанну, взлетел по подставленной спине шута наверх и, ухватив за шиворот Горенштейна, вытащил его на волю. На все это ушли какие‑то секунды.

– Леплайсан! Давайте руку! – прокричал он в темный зев, заметив краем глаза, как от темного куба храма, видневшегося в отдалении, в их сторону движутся огоньки факелов. – У нас мало времени!

– Минуту, мой друг! – раздалось снизу. – Я только заберу наши пожитки…

– Не время! Бросайте все!

– Я уже…

И в этот момент люк, дрогнув, пополз в сторону, закрывая отверстие. Жора уперся в его край ногами, напряг силы, но неведомый механизм оказался сильнее человеческих сил, и проем неумолимо сокращался на глазах.

– Людовик! Я не удержу его! – в отчаянии завопил Георгий, чувствуя, как трещат жилы. – Скорее!..

Из темноты одна за другой вылетели две котомки, мелькнул свет факела и…

И крышка, удовлетворенно звякнув металлом о металл, встала на место прочно, словно влитая, отрезав путешественников друг от друга.

– Людовик… – прошептал наш герой.

Снова потерять только что чудом спасенного друга было невыносимо, но холодный технарь в мозгу уже оттеснил рыдающего лирика и твердил, что вскрыть бронзовый люк без лома, не говоря уже о более мощных инструментах, попросту невозможно. Жанна и Дмитрий Михайлович общими усилиями едва смогли оторвать Арталетова от бронзовой плиты, в которую тот исступленно колотил кулаками.

– Бежим! – защекотали ухо легкие волосы.

– Прощай, друг…

* * *

По‑прежнему пустующая хибара Петра Мамлюка встретила путешественников так, будто они отсюда никуда и не уходили. Но не было в прошлый раз такого уныния, состояния разбитой армии, остановившейся на бивуак посреди панического бегства, чуть оторвавшись от преследователей. Не нужно быть Наполеоном у скованной льдом Березины, чтобы ощутить полное крушение наполеоновских по своему размаху планов. Спасательная кампания провалилась на том самом месте, когда так близка была победа. И провалилась с жертвами. С одной жертвой, но какой!..

Жора был безутешен. Потерять двух близких друзей одного за другим – это ли не удар?

Мрачный, будто грозовая туча, он наливался местным дрянным вином, не чувствуя спасительного опьянения, а спутники не трогали его, давая потере наконец уместиться поудобнее в сознании, стать из душераздирающего настоящего светлой памятью, грустью по безвозвратному…

«Хрономобили» снова действовали – гипотеза насчет бронзового экрана оказалась верна, – и, следовательно, возвращению назад ровно ничего не мешало, но… Никто и не заикался об этом, не решался признаться самому себе, что все кончено. Невысказанная, беда как бы не имела зрительных очертаний, витала темным облачком, еще не превратившись в незыблемый гранитный монумент с короткой, но выразительной эпитафией, знакомой любому мужчине (да и большинству женщин) «одной шестой суши».

Со временем рациональная составляющая его разума начала противиться медленному самоубийству, приводя твердокаменные аргументы в пользу трезвого взгляда на мир и проблему, но стоило ей чуть‑чуть одержать верх, как нытик‑идеалист в мозгу подсовывал образ хохочущего во все горло Сереги или гордого Леплайсана, стискивающего эфес шпаги, и рука сама собой тянулась к кувшину…

На третий день, когда друзья, утомленные попытками растормошить Георгия, уже сладко посапывали – одна на кровати, другой на полу, в незапертую дверь халупы по полу вошло, нет, втекло на уровне пола что‑то почти неразличимое в полумраке. Мгновение, и на мужчину уставились зеленые, светящиеся горошинки глаз.

«Ага, – удовлетворенно кивнул безутешный герой, нацеживая себе еще один бокал мерзкой кислятины, именуемой тут „вином“: приснопамятный „шатотальмон“ показался бы после нее райским нектаром. – Вот и ты, Белая Горячка… Интересно, почему этот черт не зеленый, как у Леплайсана? И глаза у того вроде бы другого цвета были…»

– Чего встал, проходи! – ворчливо приветствовал «черта» Арталетов, указывая бокалом на свободное место. – Присаживайся, в ногах правды нет…

– Мы уже на «ты»? – холодно ответил пришелец очень знакомым голосом. На табурет вспрыгнул кот, вполне обычный, хотя и довольно крупный.

Нельзя сказать, чтобы он не был знаком Жоре, но тот привык его видеть одетым и в «неглиже», хотя и меховом, поэтому сразу не признал.

«Разумеется, „белка“! Кот неодетым не ходит, тем более без сапог… Да и откуда ему тут взяться, когда он сейчас в настоящем гареме. Причем отнюдь не в роли евнуха!..»

– А как же мне обращаться к плоду своего воображения? – пьяно хихикнул наш герой. – Не «выкать» же? Блин, Фрейд пополам с Кантом… Или как там их бишь?.. Будешь… будете? – подвинул он призрачному Коту бокал.

– Издеваетесь? Вы же знаете, что я не пью вина, тем более – такую гадость. – Кот брезгливо отодвинулся. – А вы низко пали, д’Арталетт, – соблаговолил он потянуть носом «аромат», исходящий от сосуда, и тут же зажал лапой нос. – Подобную бурду в нашем благословенном Париже сосут лишь презренные клошары.

– В нашем? – поднял бровь Жора. – Помнится, кто‑то совсем недавно критиковал этот город…

– Я ошибался, – горестно потупился Кот. – Был не прав, признаю…

Такая сговорчивость еще более укрепила Арталетова в мысли, что перед ним – бредовое видение, галлюцинация.

– Ну, мне спать пора, – зевнул он, потягиваясь. – Если завтра снова напьюсь, забегайте, поболтаем.

«Что за прелесть эта горячка! – умиленно думал он. – Отнимать разум при помощи видения знакомого существа, чуть ли не друга, – это ли не милосердие! Не чудище какое‑нибудь страшное, не бредовый кошмар, слепленный наскоро по рецептам дешевых фильмов ужасов, а старый добрый Кот. Голый, правда, но это же глюк, а не фотография… Горячка что‑то напутала по части эротики, вот и все. Скоро старый конь появится, волк и еще кто‑нибудь… Тоже в каком‑нибудь необычном виде… Интересно, как будет смотреться конь в купальнике, к примеру?.. Эх, еще бы друзья заглянули на огонек, поболтали со мной, выпили… Лучше вдвоем. Тогда бы я Серого с Леплайсаном познакомил…»