В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

– Ой! – завизжала вдруг Жанна, мертвой хваткой вцепляясь в руку Арталетова. – У меня по ноге что‑то ползет!

В трепетном свете зажигалки выяснилось, что на полу, в воде, копошатся мириады отвратительного вида сороконожек, мокриц и прочей мелкой нечисти, просто обожающей такие места, как этот подвал.

Правда, некоторых, как, например, членистого монстра размером с пол‑ладони, вольготно разместившегося на Жанниной щиколотке, к разряду мелких отнести было трудно. Белесая плоская тварь, очевидно, не обладала слухом, так как иначе чувствовала бы себя не так комфортно под акустической атакой со стороны неудачно выбранного «пляжа».

– Жорж! Убери с меня этого… эту… это!! – верещала девушка, не решаясь даже топнуть ногой, чтобы стряхнуть «курортника», не то что прикоснуться к нему хоть пальцем. – Убей его!!!

Не боящаяся никого и ничего подруга, как выяснилось, подобно всем женщинам на свете, до смерти пугалась всяких «букашек‑таракашек»…

– В чем дело, Дмитрий Михайлович? – поинтересовался наконец Георгий, осторожно сковырнув острием кинжала обиженно поджавшую лапки «таракашку» и, для верности, взяв любимую на руки. – Вы собираетесь отправлять нас обратно, или нам уже начинать привыкать к этой клоаке?

Конечно, милая ноша не тянет, и безумно приятно ощущать у себя на груди нежно прильнувшее девичье тело с бешено колотящимся сердечком, но сколько можно стоять вот так – с девушкой на руках?

– Можете волноваться, – огрызнулся ученый. – Мой прибор не функционирует.

– И этот? А вы не переборщили с китайскими микросхемами, дорогой профессор? Возьмите мой, проверьте.

Увы, не подавали признаков жизни все четыре «хрономобиля»…

* * *

– А вы аккумуляторы давно меняли? – в сотый раз спрашивал Арталетов, прислонясь спиной к сочащемуся влагой камню, чтобы не рухнуть в отвратительное месиво, шуршащее, хлюпающее и попискивающее на полу. – Или батарейки какие‑нибудь.

– Там нет батареек! – в двухсотый раз отвечал Дмитрий Михайлович, в отчаянии раскачивающийся, обхватив голову руками, над четырьмя неработающими «хрономобилями», разложенными рядком на какой‑то чудом затесавшейся сюда доске. – Приборы даже не питаются от энергии главной машины, беспрерывно транслирующейся на них через время, как это можно подумать не будучи знакомым с принципом работы. Они вообще составляют с ней одно целое.

– Как это?

– Это сложно объяснить, – отмахнулся Горенштейн.

– Отчего же сложно? – невинно вставил Леплайсан, который наконец бросил попытки «реанимации» шпаги и теперь сооружал ее укороченный вариант, вставив в рукоять обломок клинка и расклинивая его всяким барахлом, найденным в карманах и подобранным на полу. – Голова и туловище, например. В голове мозги, глаза, уши и язык, но в туловище – сердце, желудок и все остальное. Когда моя голова на плечах, жизненные токи связывают сей наиважнейший предмет организма со всем остальным, и я вижу свет Божий, говорю с вами, вкушаю пищу, пью вино. Стоит же поместить между ней и телом непреодолимую преграду – то же лезвие меча, – и все. Жизненные токи изливаются впустую, я закрываю очи, белый свет уже не радует… Печальная аллегория, замечу.

– Да‑да! Совершенно верно, – обрадовался ученый, получив поддержку оттуда, откуда ее совсем не ожидал. – Голова и тело! Отличный пример!

– А эти стены – топор палача, который отделяет голову, хрономобиль то есть, от тела – машины, – подвел итог Жора, легонько постучав для наглядности затылком о стену. – Вот связь и нарушена. Людовик, друг мой, может, вы все‑таки уступите место даме?

– Охотно…

– Нет, не сходится. – Напряженно размышляющий над последней гипотезой Горенштейн, невидимый в темноте, похоже, покачал головой. – Опытный образец машины был смонтирован в подвале института, на десятиметровой глубине, но и тогда все перемещения проходили без сучка без задоринки. Да и сейчас машина стоит в кирпичном здании с бетонными перекрытиями…

– Все равно, – покинув удобное сиденье, Леплайсан, сапоги которого тут же наполнились водой, разом ощутил непреодолимую тягу к действию, – нужно пробиваться куда‑нибудь из этого подземелья! Очутимся наверху – разберемся. А пока рано впадать в уныние!

Он прошлепал к стене и вонзил в нее шпагу.

Попытался вонзить, так как та отскочила со звоном, будто кто‑то ударил в боксерский гонг…

* * *

На факелы для освещения подземелья ушло все, способное гореть. Очень скоро выяснилось, что путешественники заперты в неком подобии металлической цистерны со стенами, сложенными из бронзовых пластин, пригнанных друг к другу со всей возможной для убогой технологии того времени плотностью. И не без успеха: вода если и сочилась в тщательно разделанные швы, то лишь отдельными каплями, едва‑едва собиравшимися в струйки волосяной толщины. Нашелся и второй выход, вернее, вход, расположенный в округлом сводчатом потолке в дальнем конце длинного узкого помещения. Увы, так же, как и первый, через который друзья попали сюда, ни ручки, ни задвижки широкий бронзовый люк не имел.

– С той стороны открывается, – с видом знатока сообщил Жора, верхом на Леплайсане (какие тут могут быть дворянские заморочки, если под угрозой жизнь дамы) исследовавший потолок подвала. – Снаружи. И металл теперь понятно зачем…

Он провел пальцем по обрезу крышки, стряхивая вниз крупные капли воды, воняющие болотом.

– У нас в городе… Ну, там, где я жил раньше… Вода близко к поверхности земли подходит, – пояснил Арталетов. – Ни погреба не выкопать, ни подвала – заливает. Вот и придумали короба из листового железа варить и вкапывать в землю. На дне, естественно, мокро, но это и откачать можно… Похоже на водолазный колокол получается, поэтому и назвали все сооружение кессоном[145]. В шутку, конечно…

Конечно, теория «погребокопания» была понятна лишь Дмитрию Михайловичу, и то отчасти, но Георгий и не старался быть доходчивым. Главное для него было объяснить себе.

– И что из этого следует? – пропыхтел снизу шут, не привыкший работать лошадью.

– А то, что мы, скорее всего, находимся сейчас под дном реки или того же рва, окружающего храм. Вполне возможно, что над нами метра два‑три воды.

– А вдруг они эту крышку откроют? – в испуге зажала рот ладошкой Жанна. – Мы же утонем!

– Открыть‑то может, и откроют, но вот утонем ли… – пробормотал себе под нос Жора.

Он не стал рассказывать любимой, что, обследуя тюрьму, они с Леплайсаном кроме всяческого мусора обнаружили довольно много костей, подозрительно напоминающих человеческие. Конечно, те могли принадлежать узникам, умершим естественной смертью, допустим, от голода, но в любом случае надеяться на милость со стороны бессердечных хищниц не стоило.

– А через металл хрономобили, приборы то есть, – спросил он Горенштейна, – с машиной контактируют? Металл, он ведь вроде как почти все на свете экранирует.

– Через металл? – задумался ученый. – Н‑не знаю… По‑моему, никто этого не проверял.

– Вот мы и проверим. Когда выберемся, конечно… Думаю, попытаться нужно будет вот тут. – Он указал пальцем на потолок. – Вход, скорее всего, хорошо охраняется. И, понятное дело, не кошками, а нашими с вами собратьями.

«Лишь бы глубина была небольшой, – подумал Арталетов про себя. – А то и люк не сможем поднять, и разбросает нас течением».

– Кто плавать не умеет? – спросил он, но ответа получить не успел.

Словно в ответ на его слова и, главное, мысли, люк в потолке дрогнул и со скрежетом повернулся, открываясь наружу. Но, против ожидания, воды в открывшуюся щель пролилось совсем немного…

28

«Человек человеку – брат», –

лишь наивные говорят.

«Человек человеку – друг»?

Оглядись, дорогой, вокруг!

Миллионы строчащих рук –

анонимка, донос, «поклеп»…

Человек человеку друг,

человек человека – шлеп!

М. Константинова «Sin Titulo»

Сергей и Оран‑Тог склонились над чертежом и молчаливо наслаждались только что завершенной работой. Правда, на бумаге, но все равно шедевр!

– Прямо не знаю, что бы я без тебя делал, Оран. – Дорофеев от избытка чувств пожал руку товарища. – До чего ж ты светлая голова!

– Да при чем тут я, Серр… – Египетский инженер скромно отвел глаза. – До встречи с тобой я темный был, как ехзар. Ты мне глаза раскрыл. Сопромат, – жмуря глаза, с удовольствием выговорил он новое для себя слово, наполнившееся столь глубоким смыслом. – Это великая сила! Без него же никуда…

Теперь уже пришлось отводить глаза Сергею: он отлично помнил, что практически теми же словами пытался убедить в важности сей основополагающей технической дисциплины толпу юных остолопов Леонид Мартынович, институтский преподаватель сопромата. Жаль, что тогда ему не удалось вбить немного этой премудрости в молодые мозги, заполненные до отказа дискотеками, вечеринками и смазливенькими ветреными сокурсницами. Точно так же не удается порой чересчур вежливому пассажиру втиснуться в последний троллейбус, переполненный плечистыми хамоватыми типами…