Не считая собаки - Конни Уиллис

– Упраздняют… – горько вздохнула она. – Собор. А дальше упразднят религию, потом искусство и истину. Не говоря уже об истории.

Она снова скрылась из виду, направившись к затянутым бумагой окнам.

Да постой ты уже смирно!

– Это так несправедливо, – продолжила она. – Бристоль и тот оставили. Представляешь, Бристоль!

– А Ковентри им чем не угодил? – спросил Джим, тоже выходя из поля зрения.

– Церковь постановила, что все религиозные учреждения должны обеспечить себе семидесятипятипроцентную самоокупаемость. Это значит, туристы. А туристов манят только редкости и могилы знаменитостей. В Кентербери есть Беккет, в Винчестере – Джейн Остен и купель из черного турнейского мрамора, а Сент-Мартин-ин-зе-Филдс – в Лондоне, где есть еще Тауэр и музей мадам Тюссо. Редкости у нас были, но, к сожалению, все уничтожены люфтваффе в сороковом, – закончила она с горечью.

– В новом соборе есть окно баптистерия, – подсказал Джим.

– Да. А еще есть здание, напоминающее фабричный склад; витражи, развернутые в обратную сторону, и самый уродливый на свете гобелен. Середину двадцатого не назовешь золотым веком искусства. И архитектуры, в частности.

– Но ведь кто-то приезжает посмотреть на развалины старого собора?

– Мало кто. Битти убеждал Комитет по ассигнованиям, что Ковентри – особый случай и собор имеет историческую ценность, но его не послушали. Вторая мировая была слишком давно, ее почти никто не помнит. – Элизабет вздохнула. – И апелляция тоже ничего не даст.

– И что тогда? Вам придется закрыться?

Она, видимо, покачала головой.

– Нет, мы не можем такого себе позволить. Епархия в долгах по уши. Придется продавать. – Она резко вернулась в поле зрения. На лице застыла решимость. – Уже поступило предложение от Церкви грядущего – это такая нью-эйджевская секта, гадальные доски, явления призраков, беседы с усопшими… Его это убьет.

– Он останется совсем без работы?

– Нет, – усмехнулась Лиззи саркастически. – Религия упраздняется, а значит, священнослужителей днем с огнем не сыскать. Крысы бегут с тонущего корабля. Ему предложили место старшего каноника в Солсбери.

– Хорошо! – с чрезмерным жаром отозвался Джим. – Солсбери ведь в кандидатах на упразднение не состоит?

– Нет. Там масса ценностей. И Тернер. Что ему стоило ездить на пленэр в Ковентри? Но ты не понимаешь – Битти убьет сама мысль о продаже. Он же потомок Томаса Ботонера, того самого, который строил изначальный собор. Битти к нему душой прирос. Он все сделает, чтобы его спасти.

– А ты сделаешь все ради него…

– Да. – Элизабет посмотрела на Джима пристально. – Сделаю. Поэтому я к тебе и пришла. Хочу попросить об одолжении.

Она порывисто шагнула к нему, и оба снова пропали из виду.

– Что, если отправлять людей через сеть посмотреть на собор? – изложила она свою идею. – Пусть увидят, как он горит, поймут, что это значит, как это важно…

– Возить людей в прошлое? Мы Перестраховщика на научные переброски уломать не можем, какие уж тут экскурсии…

– Не экскурсии! – оскорбилась Элизабет. – Просто перебросить туда несколько человек.

– Комитет по ассигнованиям?

– И визорепортеров. Если на нашей стороне будет общественное мнение, если они увидят собственными глазами, то поймут…

Джим, похоже, покачал головой, потому что Элизабет сменила тактику.

– Не обязательно тащить их под бомбы. Можно в развалины сразу после налета – или, наоборот, в старый собор. Среди ночи, чтобы там никого не было. Пусть посмотрят на орган, на мизерикорды с «Пляской смерти», на детский крест пятнадцатого века – они поймут, что потерял Ковентрийский собор однажды, и не допустят этого снова.

– Лиззи… – начал Джим категоричным тоном.

Неужели она сама не знает, что ее предложение неосуществимо? Даже в старые добрые времена Оксфорд не пускал в прошлое туристов. Да и сеть не пускала.

Нет, знает, прекрасно знает.

– Ты не понимаешь! – произнесла она в отчаянии. – Это его убьет.

Дверь открылась, и в аудиторию вошел невысокий худосочный парень с азиатскими чертами.

– Джим, ты провел проверку параметров?..

Он застыл, глядя на Лиззи. Похоже, за ней половина Оксфорда бегала. Вторая Зулейка Добсон[58], не иначе.

– Привет, Сёдзи, – поздоровалась Лиззи.

– Привет, Лиз. Какими судьбами?

– Как там Перестраховщик? – вмешался Джим.

– Предсказуемо, – ответил Сёдзи. – Теперь его беспокоят сдвиги. В чем их функция? Откуда такие колебания? – Он заговорил с надрывом, передразнивая Ласситера: – «Прежде чем переходить к делу, необходимо учесть все вероятные последствия». Он не санкционирует новые переброски, пока мы не представим полный анализ рисунка сдвигов по всем уже совершенным, – закончил Сёдзи своим обычным голосом и удалился из поля зрения к компьютерам.

– Шутишь? – ужаснулся Джим, пропадая вслед за Сёдзи. – На это уйдет полгода. Мы тут корни пустим.

– Думаю, на то и рассчитано, – кивнул Сёдзи, усаживаясь за средний компьютер и начиная печатать. – Чем меньше перебросок, тем спокойнее. А почему шторы в сети опущены?

О внезапно материализовавшемся в баллиольской лаборатории путешественнике из будущего (равно как и из прошлого) никаких преданий не сохранилось. То есть либо меня не застукали, либо я ловко выкрутился. Я принялся срочно придумывать оправдание.

– Если мы будем сидеть тут сиднем, – возмущался Джим, – как прикажете развивать темпоралистику? Ты не объяснил ему, что наука строится на эксперименте?

Сёдзи забарабанил по клавиатуре.

– «Мистер Фудзисаки, – проговорил он с надрывом, не переставая печатать, – мы с вами не на лекции по химии. Это пространственно-временной континуум».

Шторы совершенно некстати поползли вверх.

– Я знаю, что континуум, – возразил Джим, – но…

– Джим, – перебила еще невидимая, но уже открывающаяся взору Лиззи, и оба повернулись к ней. – Ты его попросишь хотя бы? Это ведь значит…

И я оказался в углу книжного магазина «Блэкуэлл». Его темные панели и книжные стеллажи от пола до потолка не перепутаешь ни с чем, они попросту вне времени. На миг мне показалось, что я вернулся в 2057 год и от баллиольской лаборатории меня отделяет минутная пробежка по Брод-стрит, но осторожный взгляд из-за стеллажей показал, что не все так просто. За решетчатой витриной шел снег. А перед Шелдоновским театром стоял припаркованный «даймлер».

До двадцать первого века, похоже, далековато. Да и конец двадцатого еще неблизко, понял я, оглянувшись вокруг. Ни терминалов, ни карманных форматов, ни распечатки на месте. Только твердые переплеты, в основном даже без суперобложек, в синем, зеленом и коричневом коленкоре.