Не считая собаки - Конни Уиллис

На фашистскую Англию не похоже. И Пандемия все-таки случилась.

Я присмотрелся к объявлениям. Год нигде не указан, да и вообще дат никаких, если не считать предстоящую ярмарку в церкви Святого Михаила у Северных ворот, но и на нее полагаться опрометчиво. Лично видел на баллиольской доске объявления годичной и больше давности.

Подойдя к заклеенным окнам, я отлепил бумагу с одного угла и посмотрел наружу. Там под ласковым весенним солнцем зеленел главный двор Баллиола. Сирень у часовни стояла в цвету, а посреди газона одевалась в листву огромная береза.

Теперь в центре газона растет каштан, и ему уже лет тридцать. Значит, я где-то до 2020-го, но после Пандемии, а расписание поездов подсказывает, что и метро в Оксфорд еще не протянули. Зато сеть уже существует. Получается, между 2013 и 2020 годами.

Я вернулся к компьютерам. На среднем мониторе мигала надпись: «Нажмите “Перезагрузить”».

Я нажал, и на меловой круг глухо шмякнулись полы сети. Не полупрозрачная кисея, а пыльный бордовый бархат, словно из любительского театра.

«Назначение?» – мигало теперь на экране. Знать бы, какую систему координат использовали в двадцатых… Мистер Дануорти, было дело, развлекал меня байками о том, как перебрасывались наугад на раннем этапе путешествий во времени – без координат Пухальски, без страховок, без проверки параметров, когда вообще не представляешь, куда отправляешься и вернешься ли назад. Старые добрые времена…

Тут по крайней мере запросы вводятся на человеческом языке, а не каким-нибудь кодом. Я напечатал: «Текущее местоположение?» Экран потемнел и выдал ошибку. Подумав минуту, я ввел: «Помощь». Экран снова потемнел и больше ничего не выдавал. Чудесно. Я начал нажимать кнопки. На экране замигало: «Назначение?»

За дверью кто-то завозился. Я судорожно завертел головой, ища, куда спрятаться. Некуда. Если только в сеть, а это совсем не дело. Но я все же нырнул за бархатные шторы и плотно их задернул.

Побороть дверь входящему удалось не сразу: распахнулась она только после долгого дерганья ручки, толчков и нажимов с разной силой. Я попятился в центр сети и застыл. Дверь, судя по звуку, закрылась, и наступила тишина.

Я прислушался. Ничего. Может, входящий передумал – только заглянул и ушел обратно? Шагнув на цыпочках к шторе, я раздвинул пыльный бархат буквально на миллиметр. У входа в аудиторию, покусывая губу и глядя прямо на меня, стояла молодая красивая женщина.

Я едва удержался, чтобы не отпрянуть. Нет, она меня не видит. Она, похоже, и сеть не видит, с головой уйдя в какие-то мысли.

Надетое на ней белое платье до щиколотки могло принадлежать любому десятилетию начиная с 1930-х. Длинные рыжие волосы закручены в небрежный пучок на затылке с выпущенным хвостом – прическа начала двухтысячных, но и это еще ни о чем не говорит. В наших пятидесятых их тоже носят, а также косы, корзинки и сетки – изощряются как могут, заплетая отращиваемые для перебросок длинные волосы.

Женщина выглядела моложе Тосси, хотя на самом деле, наверное, была старше. На пальце обручальное кольцо. Кого-то она мне смутно напоминала. Это не Верити, хотя и похожа слегка – общей самоотверженностью. И не леди Шрапнелл или какая-нибудь из ее пра-пра-пра. Может, попадалась мне где-нибудь на ярмарках?

Я прищурился, вглядываясь попристальнее. Волосы, кажется, должны быть другие. Светлее? Рыжевато-блондинистые?

Постояв минуту с характерным для Верити выражением лица – смесь испуга, возмущения и решимости, – она стремительным шагом направилась к компьютерам, пропав из виду.

Снова тишина. Я вслушивался в тихое щелканье кнопок, надеясь, что она не переброску там готовит. И не дает команду поднять занавеси.

С этого ракурса не разобрать. Я осторожно передвинулся к соседней щели между шторами. Женщина стояла перед компьютерами, глядя на них или, вернее, сквозь них с прежней целеустремленностью.

И что-то еще было в ее лице – чего я никогда не наблюдал у Верити, даже после объявления о помолвке Тосси и Теренса, – какое-то безрассудное отчаяние.

За дверью снова послышался шум. Женщина резко обернулась и двинулась туда – опять покинув мое поле зрения. А у входящего явно имелся ключ: когда я прокрался к первоначальной точке обзора, он уже стоял в дверях, глядя на хозяйничающую в лаборатории.

На нем были джинсы, потрепанный свитер и очки. Волосы темно-русые, слегка длинноватые, как водится у историков, чтобы легче было состряпать подобающую эпохе прическу. Он тоже казался знакомым – хотя, возможно, не он сам, а взгляд. Еще бы. Именно такой у меня неизменно появлялся при виде Верити.

Он держал пухлую кипу бумаг и папок и в придачу ключ от лаборатории.

– Привет, Джим, – сказала женщина.

Жаль, что она стоит ко мне спиной и ее глаз не видно.

– Что ты тут делаешь? – спросил Джим.

Голосом, который я знал не хуже своего собственного. Вот так номер! Это же мистер Дануорти собственной персоной.

Мистер Дануорти! Он, конечно, рассказывал мне о заре путешествий во времени, но я всегда представлял его – ну, вы понимаете, мистером Дануорти. А не тощим, неловким юнцом. Да еще влюбленным в недоступную красавицу.

– Пришла поговорить с тобой. И с Сёдзи. Он где?

– У начальства, – ответил мистер Дан… Джим. – Опять.

Он подошел к столу и сгрузил на край оттягивающую руки стопку бумаг и папок. Я переметнулся к другой щели. Что ж им на месте-то не стоится?

– Я не вовремя? – догадалась женщина.

– Да, времена не лучшие, – ответил Джим, перебирая стопку. – С тех пор как ты вышла за Битти и уехала, у нас успел смениться декан. Мистер Арнольд П. Ласситер. «П» означает «перестраховщик». Осторожничает сверх меры, за три месяца ни одной переброски. «Путешествие во времени – это ответственное дело, к которому нельзя приступать, не изучив досконально его механику». То есть без горы бланков и отчетов. Он требует полного анализа по каждой переброске (когда все-таки раз в сто лет соизволит дать добро) – проверку параметров, графики сдвигов, статистическую вероятность вмешательства, проверку страховочных мер… – Он оторвался от перебирания бумаг. – Как ты попала в лабораторию?

– Было не заперто, – соврала собеседница.

Я вывернул шею, пытаясь рассмотреть ее лицо.

– Отлично, – вздохнул Джим, наконец отыскивая нужную папку в кипе. – Перестраховщика удар хватит, если он узнает. А куда ты епископа Битти задевала?

– Он в Лондоне, подает апелляцию против указа Церкви.

Джим помрачнел.

– Да, я уже слышал, что Ковентрийский собор упраздняют. Мне искренне жаль, Лиззи.

Ковентри. Лиззи. Так вот она кто – Элизабет Биттнер, жена последнего ковентрийского епископа. Хрупкая седовласая старушка, с которой я беседовал в Ковентри. Понятно, почему ее волосы показались мне слишком яркими.