Анарх - Дэн Абнетт

Помещение для офицеров, в которое их отвели, освещалось маленькими лампами и свечами, и его большие окна выходили на Шестиугольный Двор и главную крепость.

Инквизитор Лакшима стояла у окна, пристально смотря наружу. Она была высоким, худым фантомом в сумеречном свете.

— Полагаю, что так, — ответила она. — Выглядит так, как будто они восстановили подачу энергии в главную крепость.

— Значит, это уже что-то, — ответил он. — Такое ощущение, что мы сидели здесь со спущенными штанами.

— И как часто вы это делаете, Комиссар Харк? — спросила она.

— Я солдат, мэм, — ответил он. — Мы готовы ко всему.

Харк лежал на койке. Кейзонский санитар только что закончил смазывать и зашивать резаные раны на его горле и лице, и теперь повернулся к обрубку его аугметики, и изолировал разорванные провода плавильной палочкой.

Лакшима отказалась от какого-либо ухода. Ее мантия была порвана, и полированная, богато украшенная аугметика ее лица и тела была поцарапана и потерта. Когда санитары подошли к ней, она сказала им, что у нее нигде не болит и что они должны уделить внимание тем, кто ранен.

Харк раздумывал, были ли у нее какие-нибудь значимые органические части, что-нибудь, что может чувствовать боль. Чувствовать что-нибудь.

Она мерила шагами пол перед окнами. Цифровое оружие, встроенное в золотой манжет ее левого запястья, было уничтожено в тяжелом испытании. Они продолжала подстраивать все еще функционирующее, встроенное в манжет ее правого запястья, похожий на искусно сделанный золотой браслет.

Она подошла к двери в примыкающую комнату и посмотрела, как Урдешские хирурги работают при свете свечей над ужасными ранами, которые получил Санкто. Сцион давным-давно потерял сознание. Его положили на обеденный стол, и пол вокруг него был усеян частями его нательной брони и пропитанными кровью хирургическими полотенцами.

Она невозмутимо наблюдала какое-то время, затем пошла назад через офицерскую комнату и вышла в коридор.

Харк бросил взгляд на санитара.

— Достаточно, — сказал он.

— Сэр?

— Ты собираешься приделать мне руку сегодня ночью?

— Сэр, я просто...

— Так и думал, — сказал Харк. Он встал с койки, и отбросил в сторону хирургический халат, в который был закутан. — Спасибо тебе за твой долг, — сказал он санитару.

Он вышел в коридор. У него все чертовски болело. Каждый сустав. Он не мог бы быть более тщательно помят, даже если бы Бростин напал на него с молотком. По руке он не горевал. Аугметицисты приделают ему новую. Хотя, его плазменный пистолет.

Он был красивым. Он будет скучать по нему.

Он вздохнул. Здесь было намного больше важных вещей, по которым стоило скучать и горевать.

Коридор был величественным и отделан деревянными панелями. Старые картины висели в позолоченных рамах, хотя было невозможно увидеть, что на них было запечатлено. Слои потемневшего от времени лака и слабый свет от ламп в коридоре сговорились, чтобы сделать их малопонятными. В коридоре, с его темным деревом и тусклым желтым светом, было почти тепло. Когда-то Урдешский Дворец был прекрасным, величественным местом. Он чувствовал, что не будет вспоминать его с любовью.

Несколько дверей вдоль стены были входами в молитвенную часовню, где оказывали помощь большинству Танитских выживших. Он мог слышать Цвейла, проводящего для них благословение избавления.

Не совсем чашка кофеина для Харка.

У двери в часовню, в тенях, он увидел оранжевый уголек сигареты с лхо. Харк прищурился. Это был Мерин, прислонившийся к стене, курящий. Благословения старого аятани так же, явно, не были для него чашкой кофеина.

Харк начал идти в направлении Мерина. Он сам курил сигары, и совместно покурить с Гвардейцем было связующей вещью, которая часто помогала после неприятных мероприятий.

Но он остановился. Флин Мерин не был хорошей компанией и в лучшие времена. Вместо этого, Харк пошел в другую сторону.

Что-то пошевелилось в тенях над ним и издало неприятный звук. Он бросил взгляд вверх, и увидел полковой талисман, уставившийся на него. Тот сидел на охотничьем трофее, прикрепленном черепе существа, которое обладало самыми широкими и самыми большими рогами, которые он когда-либо видел.

— Тяжелая ночь, птица, — сказал он полускрытому орлу. Орел злобно щелкнул клювом. — Я тебя понял, — ответил он, и побрел дальше. Он согнул свою руку. Свою оставшуюся руку. Птица заставила его вздрогнуть. Он инстинктивно потянулся к своему оружию, но рука, которой он потянулся, была всего лишь фантомом, и кобура была пуста. Здоровой рукой, он нащупал под своим плащом пояс сзади, и нашел свое запасное оружие, короткоствольный лазерный пистолет в кожаной сумке с пряжкой. По крайней мере, он все еще был здесь.

Лакшима стояла в дверном проеме впереди и смотрела внутрь. Он присоединился к ней.

Через открытую дверь он увидел Керт и несколько медиков помощников, заботящихся о Беати. Она лежала на кровати, прямо и тихо, как тело, готовое к осмотру.

Капитан Аурбен наблюдала за работой Керт. Она заметила Харка и инквизитора в дверях и вышла к ним.

— Она не пришла в сознание, — сказала она. Ее голос был просто хрипом. Харку говорили, что Аурбен была ранена пирохимическим взрывом во время последней Морлондской кампании. Это шрамировало ей лицо и сожгло ей глотку. Аурбен сделала паузу, вытащила ингалятор из кармана, и затянулась из него, чтобы смочить глотку.

— Извините, — сказала она.

Харк пожал плечами. — Ана Керт знает, что делает, — сказал он.

— Я уверена, что это так, — сказала Аурбен. — Нет никаких существенных ран. Это экстремальная усталость. Истощение ее воли. Я говорила ей, что она слишком сильно напрягается.

Аурбен еще раз вдохнула из ингалятора.

— Но машина скорби, — сказала она. — Она была средоточием губительной силы. Она высосала из нее силы, и питалась ее светом. Я боюсь, что понадобится много времени, чтобы она восстановила свою силу.

— Мы починим. Мы перезарядим, — сказала Лакшима.

— Она имеет в виду, мы вылечим, — сказал Харк с улыбкой. —