Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

суда[1640]. Во-вторых, строгое правило нахождения в помещениях Парламента лишь тех лиц, которые имеют на это право. Это, в первую очередь, касалось заседаний Совета в Верховной палате, где обсуждались дела и выносились приговоры, а потому туда не могли входить посторонние люди[1641]. Даже члены Палаты прошений Дворца не имели на это права, если только они не были вызваны или не намеревались поговорить о своем деле или делах друзей[1642]. В ордонансе, составленном членами Парламента для своих судебных приставов, им вменялось в обязанность не впускать в зал во время проведения Совета посторонних лиц, если на то нет разрешения президента, и даже не входить туда самим, но сказать, что им нужно, из-за дверей или как можно быстрее выйти, «дабы сохранять честь и избегать подозрений в намерении раскрыть секреты совета»[1643].

Здесь мы переходим к третьему универсальному по своему характеру правилу секретности, согласно которому строго запрещалось разглашать различные мнения, высказываемые в ходе обсуждений и вынесения приговоров. Он появился в фундаментальном для парламентской корпорации ордонансе от 11 марта 1345 г., где в нескольких статьях фигурирует категоричный запрет разглашать и пересказывать, кто из парламентариев какого мнения придерживался, не упоминать имен при обсуждении приговоров и пресекать любые попытки нарушить секретность[1644]. И надо заметить, что такие поползновения внимательно отслеживались и строго пресекались в Парламенте, тем более что обсуждения проходили там достаточно бурно, и голоса нередко делились почти пополам[1645]. Показательно, что секретарям запрещалось вписывать в протоколы заседаний Совета факт наличия разных мнений, высказываемых в ходе обсуждения и вынесения решений[1646]. Этот принцип секретности обсуждений укреплял парламентскую корпорацию, защищая от давления извне и внушая уважение к верховному суду, а в плане становления королевского судопроизводства он способствовал утверждению образа непредвзятости и единодушия судей.

Таким образом, принцип секретности в Парламенте преследовал и специфические задачи, а именно, формирование образа независимого правосудия и защиту репутации судей[1647]. Именно в этом контексте следует рассматривать такую норму дисциплины, которая существовала только в данной инстанции. Речь идет о запрете впускать в находившийся в помещении суда буфет любых посторонних лиц. Эта норма появилась достаточно рано — в ордонансе о Парламенте от 17 ноября 1318 г.: отдельная статья запрещала чиновникам верховного суда «есть и пить вместе с тяжущимися сторонами и даже с адвокатами, ибо слишком большая вольность порождает большое зло». С тех пор эта норма регулярно повторялась в королевских указах, причем обосновывалась «защитой великой чести Суда во избежание подозрений или предположений о зле»[1648]. И она ревностно соблюдалась в Парламенте, где строго пресекали попойки, особенно в присутствии посторонних лиц, которые в разгар веселья «могли узнать секреты к ущербу и скандалу Суда»[1649]. Такой запрет служил защите авторитета и статуса суда и потому о нем нередко упоминает Жувеналь в своих наставлениях судьям[1650].

При всей специфичности нормы секретности в различных ведомствах и службах, диктуемой особенностями каждой из сфер власти, в нем был заключен фундаментальный для всех институтов управления принцип автономности от различных политических сил. Будучи органами исполнительной власти, а не сословного представительства, эти институты целенаправленно отторгали саму возможность демонстрировать публично различные мнения и позиции, что ставило их в определенную оппозицию к обществу, но зато укрепляло профессиональную дисциплину и корпоративную солидарность. Показательно в этом контексте, что принцип секретности в исследуемый период не привился в отношении Королевского совета, который, даже при включении в него высших чинов администрации, остался местом консультаций с политическим обществом[1651].

Подводя итоги сделанного анализа, правомерно задаться вопросом: какова подоплека этих общих дисциплинарных принципов и норм работы чиновников, предписываемых им королевским законодательством? Нельзя не увидеть в них рационализацию механизмов властвования: сердцевину бюрократической «машины» теперь составляли регистры, протоколы, архивы, печати, копии счетов и т. д. Уже Филипп де Бомануар в «Кутюмах Бовези» включил в список требуемых от бальи качеств умение хорошо считать и прилежно сохранять в порядке документы и печати[1652]. Нотариус обязан был клясться при получении лицензии регулярно вести и сохранять протоколы «для охраны и защиты общего интереса»[1653]. Корректорам в Палате счетов предписывалось «хорошо и прилежно» делать исправления, ставить документы на свое место, а письма класть в соответствующие мешки (sacs); клерки счетов периодически передвигались из одной палаты в другую на разные виды работы, чтобы «знать и понимать дела и состояния счетов и записей всех палат»[1654]. Служащим Казначейства вменялось собственноручно (de sa main) вести учет поступающих денег, «и от кого они и кому (выплачены), и в какой день, и по чьему приказу»[1655]. Секретарям Парламента надлежало не позднее, чем через шесть дней после вынесения приговора, изготовить его текст, а прочтя на Совете и получив уточнения, тут же внести их; после исправления и скрепления печатью одного из президентов сразу же передать для оглашения, а затем внести его текст в соответствующий регистр суда. Секретари обязывались собственноручно составлять копию приговора и писать «широко и размашисто (large et loing à loing), чтобы его легче было оглашать»[1656].

Перечисленные нормы работы важной составной частью вошли в комплекс профессиональной этики служителей короны Франции, сформировав бюрократический габитус. На примере Парламента (благодаря наилучшей сохранности его архивов), мы можем убедиться в действенности дисциплинарных норм королевского законодательства. Так, предписание являться с раннего утра на службу и наполнять все время работой неукоснительно соблюдалось. Любой перерыв, любая помеха фиксировались в протоколах с однозначно негативной оценкой, будь то холод или жара, эпидемии болезней или разгул политических страстей[1657]. «Суд не работает» (Curia vacat) — таков лейтмотив отношения парламентария ко всем чрезвычайным событиям в королевстве[1658]. Анализируя дисциплину в Парламенте, я приписала эту политику инициативе самих парламентариев. При всей ее важности, следует принять во внимание и нормы королевского законодательства, которые стимулировали служебное рвение парламентариев. Об усердии чиновников Парламента говорят и более ранние свидетельства современников: в трактате «О прославлении Парижа» начала XIV в. Жан де Жанден с восхищением писал о служителях Палаты прошений, которые «целыми днями сидят во Дворце», исполняя свои высокие функции[1659].

Значит ли это, что нормы дисциплины не нарушались? Разумеется, нет: парламентские протоколы полны записями о систематической неготовности адвокатов и прокуроров и о скандальных перерывах в работе суда. Да и в середине XV в. Жувеналь писал брату, ставшему канцлером, о нерадивости в делах многих парламентариев: «приходят они в Парламент поздно, прежде приходили в 7 часов зимой и летом, а теперь едва