Генри VII - Милла Коскинен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так могла выглядеть Катарина Арагонская
Испокон веков, Святейший престол хладнокровно благословлял под венец вдов с ближайшими родственниками их почивших супругов, если того требовали политические и региональные интересы. Сестра Катарины, Изабелла Арагонская, которая была выдана за Афонсу Португальского, даже успела вернуться домой после смерти обожаемого супруга, но её силой родительского давления заставили стать женой дядюшки Афонсу, Мануэля, и никаких проблем и вопросов это не вызвало[142]. Изабелла Ангулемская вышла, в конечном итоге, за сына своего первого мужа (хотя её брак с первым Лузиньяном и остался теоретическим за младостью лет невесты). Анна Бретонская вообще была передана как переходящий вымпел от одного французского короля (Шарля VIII) другому (Луи XII), причем короли приходились друг другу кузенами, и Анна была кузиной обоих. Её дочь, Клод, в свою очередь была выдана за своего кузена Франциска I. Джоан Кентская и Черный Принц, родители Ричарда II, были кузенами.
Тем не менее, ни в одном из вышеперечисленных браков не вставал вопрос о девственности невесты. Да что там, у Изабеллы Ангулемской и Джоанны Кентской и дети от предыдущего брака были. То есть, хотя девственная иностранная принцесса и политически выгодный брак были обычно в цене на брачном рынке, на практике женились так, как было выгодно, а то и вовсе по любви (как в случае с Генри IV). Соответственно, весь цирк вокруг девственного/не девственного состояния Катарины Арагонской объяснялся чем-то другим. Зная характеры Фердинанда Арагонского и Генри VII, объяснение следует искать в деньгах, и в деньгах оно было в первую очередь.
Брачный договор дочери Фердинанда и сына Генри VII оговаривал приданое Катарины и её вдовью часть очень подробно. Если Катарина и Артур жили как супруги до смерти Артура, Фердинанд был обязан отчехлить королю Англии изрядную сумму, которую он, к слову сказать, так никогда полностью и не выплатил. Но и английский король отнюдь не поторопился выделить овдовевшей невестке её вдовью часть, оговоренную в контракте, и Катарина прозябала, честно говоря, в нищете, посреди английского придворного блеска. Если же Катарина осталась девственницей после первого брака, Генри VII не пришлось бы раскошеливаться на вдовью часть, но ему бы пришлось вернуть уже полученную часть приданого. Надо сказать, что в значительной мере в своей бедности Катарина была виновата сама. У неё не хватало ни характера, ни авторитета выпнуть из своего окружения множество людей, которые были там по единственной причине: из-за денег, с которыми вдовая принцесса расставалась слишком легко. Король содержал её хозяйство, давая 100 фунтов ежемесячно, и это были огромные деньги по тем временам. Но у Катарины они вытекали из рук как вода.
Тем не менее, за всей суматохой был ещё один фактор: религиозность Изабеллы Кастильской, которая стала практически болезненной ещё когда Катарина жила дома, и привела к фактическому разъезду Фердинанда и Изабеллы, и которая стала абсолютно болезненной ближе к смерти испанской королевы. Как человек религиозно возбужденный, она никогда бы не согласилась, чтобы её дочь вышла за младшего брата покойного мужа — ведь Изабелла и прочие были прекрасно в курсе законов из книги Левита. При этом, сойдя с ума от любви к Богу, Изабелла оставалась в достаточной степени политиком, чтобы понимать выгоды этого брака. Кто знает, какую роль в её терзаниях сыграло и явное нежелание Катарины уезжать из Англии. Она уже заставила свою старшенькую, Изабеллу, заключить второй брак против желания дочери, и теперь Изабелла была мертва. Вполне возможно, что даже эта королева с железным сердцем не хотела сделать несчастной ещё одну дочь. Она была готова проглотить заведомую ложь о девственности Катарины после брака, что позволило бы той стать женой принца Гарри, но только в случае, если эта девственность будет завизирована печатью Святейшего престола.
В меньшей степени, но терзался и Генри VII. Прагматик до мозга костей, он смотрел в будущее. Династия была слабой, и пока полностью держалась на нем, это он сознавал. Соответственно, браки его детей должны были быть политически безупречны, это он тоже сознавал. Выдав замуж Маргарет в Шотландию, он заключил именно абсолютно политический и совершенно безупречный брак, и даже изрядно раскошелился, хотя его матушка и горько сетовала, что девочка слишком молода для брачной жизни. Брак же Артура был не просто безупречным, он был ещё и блестящим. Но Артур умер, тогда как ценность испанских инфант не только с тех пор не девальвировала, но ещё и выросла, когда Рим пытался замутить очередной крестовый поход против мусульман. То есть, имея в руках такую ценность, как Катарина Арагонская, выпускать её на брачный рынок свободной вдовой было бы непростительным расточительством. С другой стороны, был бы брак Гарри с ней безупречным? Нет и нет, без подтверждающей девственность невесты папской буллы, даже если эта булла и была бы оскорблением мужской чести Артура. Артур был, в любом случае, мертв, и будущее династии было теперь делом его младшего брата.
Не терзались только Катарина и Гарри. Катарина просто хотела быть счастливой, и быть счастливой в Англии, где женщины были более свободными чем где-либо в Европе. И ради этого она могла поклясться в чем угодно без содрогания и угрызений совести, не смотря на усвоенную ею от матери набожность. Что касается Гарри, то он мог симпатизировать хорошенькой испанской принцессе, но ему было, честно говоря, абсолютно все равно на тот момент, решит отец женить его на ней или на какой-то другой, незнакомой ему девушке. Он уже изъявил желание жениться на Катарине, потому что ему сказали, что так надо. Теперь же отец решил всё переиграть, и Гарри снова со всем согласился. Да-да, Генри VII, в конечном итоге, взбрыкнул.
Для начала, после того, как посланный за буллой в Рим Роберт Шерборн вернулся осенью 1504 года с пустыми руками, его величество написал папе Юлиусу довольно резкое письмо, не зная о том, что буллу-то Юлиус II выслал, но не ему, а умирающей Изабелле. А папа, в свою очередь, не мог предположить всей той путаницы в терминах и датах, которая из этого испанского варианта последовала. И все-таки трудно предположить, что Юлиус, обладающий столь культивированным умом в формулировках (как
