Дорога неровная - Евгения Изюмова

А четверо мальчишек-Савинчат, в том числе и младший Колька, с которым Шурка училась в одном классе, выросли потом в здоровенных, красивых мужиков. И это тоже — загадка природы.

Юрка не позволял Шурке играть с Яриком, но если хотел подбить сестру на какую-либо проказу, всегда использовал ее любовь к собаке. Вот и сейчас девчонка почуяла подвох, но устоять перед возможностью поиграть с Яриком не смогла.

Они через пустырь возле продуктовой базы перебрались к стадиону, побродили немного по затопленной дороге, загребая ногами песок. Вода была горячая и закрывала только щиколотки, возле босых ног метались стайки мальков, которых было намного больше на залитой водой и прогретой солнцем дороге, чем возле дома Дружниковых. Ярик бегал за мальками, хватал их раскрытой широкой пастью и был совершенно счастлив. Потом ребята через дырку в заборе попали на затопленный стадион, футбольное поле которого, ограниченное со всех сторон аккуратным барьером из доски-вагонки, было похоже на громадный открытый плавательный бассейн.

Юрка не обманул сестру, в самом деле позволил ей побегать с собакой по дороге перед стадионом, по зрительным трибунам, пока сам лазал по ажурным баскетбольным стойкам. Но затем это ему надоело, и он предложил сестре нырнуть с деревянного барьерчика прямо на поле. Шурка не знала, насколько там глубоко, однако вскарабкалась на барьер и отважно прыгнула вниз. Угодив в яму, не удержалась на ногах и ушла под воду. Она лихорадочно забила руками по воде, поднимаясь на ноги, а когда вынырнула из воды и нащупала ногами дно, то Юрки на трибуне уже не было, только слышался стукоток голых пяток по деревянному настилу трибуны. Ярик несколько мгновений тревожно метался перед барьером, но, повинуясь свисту хозяина, умчался следом.

А Шурка осталась на поле, боясь сдвинуться с места — вдруг в стороне еще глубже, не зная, как выбраться из воды, которая доходила ей до самого подбородка. И тут мужество покинуло девчонку, она тихо и жалобно заскулила, как обиженная собачонка.

Прошло немало времени, пока Шурка отважилась шагнуть к барьеру и выбраться из воды. Домой она вернулась тихая и молчаливая от неожиданного понимания, что существуют подлость, трусость, предательство, и этот урок преподал ей двоюродный брат…

Но вскоре обида на брата испарилась, ведь лето звенело за окном, и столько интересного вокруг! Да и не помнила Шурка зла, такой уж уродилась. К тому же тетя Роза, собравшись навестить Толика и Вовку в пионерском лагере, взяла и Шурку с собой.

Братья Насекины отдыхали в «Домиках» — так назывался пионерский лагерь, принадлежавший Моторфлоту. Тетя Роза и Шурка поплыли туда на катере, который курсировал от города до лагеря. И это было первое незабываемое путешествие Шурки по реке. Катер не спеша шлепал по темной воде, берега величаво уплывали назад — то высокие, заросшие соснами, то пологие с длинными песчаными отмелями. Наверное, тогда Шурка и поняла, что такое — красота, навсегда полюбив леса и реку.

В «Домиках» катер уже ждали: на небольшом деревянном причале толпились ребята — загорелые, веселые. Толик и Вовка стояли у самых перил, восторженно махали белыми панамками. Мальчишки повисли на шее у тети Розы, Вовка тут же нахлобучил на голову сестренке свою панамку, но заиграл горн, и ребята, построившись попарно, пошли обедать, а родители отправились на небольшой пляжик, с двух сторон ограниченный кустами. Возле одного куста устроились и тетя Роза с Шуркой, стали терпеливо ждать Толика и Володю. Они вскоре явились, наверное, глотали обед, не прожевывая, а пирожки притащили гостям. Тетя Роза умилилась:

— Да золотые вы мои, — и обоих расцеловала, хотя Толик и мотнул недовольно стриженной головой, дескать, вот еще нежности всякие. И объявил, что сегодня у них «тихий час» — послеобеденный отдых — отменяется, и даже можно будет искупаться. Вскоре и в самом деле пришел на берег старший пионервожатый — высокий кучерявый парень в белой рубашке, синих шортах, на загорелой крепкой шее — красный галстук, как и у всех ребят. Он сказал, что дети могут под присмотром родителей купаться, что-то говорил еще, но слова его потонули в громком ребячьем «ура».

Толик и Володя плавали хорошо, а Шурка не умела. Братья умчались в свой домик, принесли наволочку, намочили ее в воде, потрепали на ветру, потом шлепнули наволочкой по воде, и она вспучилась, надулась, как шар, и теперь Шурка могла тоже плавать, держась за концы наволочки как за спасательный круг до тех пор, пока наволочка не опала. Ее вновь потрепали на ветру, хлопнули по воде, и так раз десять, пока ребятам не надоело плескаться в воде. Тетя Роза волновалась за Шурку, но братья зорко следили за девочкой, и едва наволочка начинала опадать, тут же кто-нибудь из них оказывался рядом, подхватывал сестренку. И Шурка совсем не боялась реки, плавала и громко смеялась. Выбравшись из реки, совершенно обессиленная, девчонка рухнула на горячий песок и блаженно закрыла глаза от ослепительно ярких солнечных лучей. Она была счастлива точно так же, как в свой самый первый новый год, знала, что ее никто не обидит, и потому не надо быть настороженным зверьком…

— Боже мой, Шетова, что ты там делаешь? — Екатерина Андреевна смотрела, как девочка, кряхтя, вылезала из-под учительского стола. — Зачем ты туда забралась?

— Я не сама, — пропыхтела девочка.

— Ага, ясно: тебя туда запихнули. Кто? Что же молчишь, Люся?

Шетова молча теребила концы галстука: проболтается — ей попадет, и так Славка Шумилов исподтишка грозит кулаком. Люська Шетова — зловредная девчонка, ябеда, потому ей частенько и попадало от мальчишек.

— Ну и не говори, — покладисто кивнула Екатерина Андреевна, — я и так знаю. Ну-ка, Зуев, Крутиков, Шумилов… Пожалуйте к доске.

Мальчишки нехотя выползали из-за неудобных парт.

— Ну-ну, поживее, — поторопила учительница ребят. Жалеючи их, подумала: «И кому только в голову такая глупость пришла: сделать парты без откидных крышек? Сами бы попробовали эти дяди, согнувшись, за такими партами постоять».

Мальчишки, наконец, выползли из-за парт, волоча ноги, побрели к доске. Екатерина Андреевна строго нахмурилась и обратилась к Шурке:

— А ты что, красавица, сидишь? Вся твоя компания у доски, выходи и ты, без тебя, наверное, не обошлось.

Шурка тоже выцарапалась из-за парты, поплелась к доске, стала рядом с мальчишками.

— Да… Молодцы! С одной девочкой справились четверо мальчишек, да еще и ты, Дружникова! Позор!

Шурка с тоской подумала: вызовут маму в школу, расскажут про все Шуркины проделки. Учится она, конечно, хорошо, но озорничает наравне с мальчишками. Отец узнает — опять ругаться будет.

Когда трезвый, отец — добрый и веселый. Пьяный — нехороший: бранится и дерется, сколько раз она с мамой ночевала у соседей, потому что Павла Федоровна к сестрам ходить в такие моменты не любила. И Шурка ее поддерживала всей душой, потому что и ей не нравилось, как тетки, особенно тетя Зоя, жившая тоже на улице Сталина, принималась зудеть: «Вот, говорили тебе — не сходись с пьяницей». А иной раз отцовский запой проходил мирно, только плакал отец да просил Шурку спеть «Землянку», его любимую песню. И Шурка старалась петь так жалобно, что отец вовсе заливался слезами, проплакавшись засыпал.

В запойные дни Шурка стыдилась отца. Зато трезвый он — веселый и добрый, и тогда Шурка ходила по улице, задрав нос, потому что ни у кого на улице не было такого отца, к кому бы так уважительно обращались «инженер, майор». Он очень интересно рассказывал про города, где бывал, потому Шурка лучше всех в классе училась по географии. Сейчас как раз у него такое запойное время, и Шурка повесила голову, представив, как будет бушевать отец.

— Кстати, — сказала Екатерина Андреевна, — никто не вспомнит, кто сегодня обругал старушку на улице нехорошими словами? Ну-ка, признавайтесь!

Класс затих. Такое, и правда, случилось. Сталинские ребятишки с рождения были озорными, они жили в своем особом мире, воспитывая друг дружку, самостоятельно, без помощи родителей, которые в своем большинстве работали на лесокомбинате. Многие из ребят до десяти лет редко попадали за пределы этого мира, отгороженного со всех сторон парком, рекой, корпусами завода «семи-девять» и железнодорожными путями. Даже школа-четырехлетка на улице была своя, и выпускники ее считали себя вполне взрослыми, которым все позволено. Мальчишки тайком курили, прячась в заброшенных заводских корпусах или на пустыре за школой, вовсю матюгались, дерзили старшим, охотно и дружно колошматили сверстников, живущих за рекой или парком, понимая, впрочем, что поступают плохо, но кому охота в том признаваться? Девчонки не уступали в ловкости мальчишкам, тоже, как и они, разрисованы застарелыми царапинами да синяками, потому что, как и мальчишки, лазали по заборам, играли в казаков-разбойников и футбол.