Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

– Николай Николаевич, загляни.

И – не надо объяснять, по какому вопросу, зачем и почему через минуту придет Николай Николаевич.

До номенклатурности не хватало также кожаного низкого дивана во всю стену, который обычно в те годы держали у себя в кабинетах большие начальники, подражая «хозяину». А так было все по форме – и огромный стол с дубовыми, писано-узорчатыми ножищами, и толстое стекло на зеленом сукне, под которым лежали всяческие телефоны с грифом «для служебного пользования», и два кресла в углах кабинета, и продолговатый стол, поставленный перпендикулярно к узорным ножищам, и стулья с высокими спинками. Только вот кабинетик был мал, и было в нем из-за этого обилия необходимых для солидности предметов очень трудно поворачиваться.

Василий Семенович еще раз пролистал анкету Иванова, проглядел его автобиографию, задумчиво сказал:

– Нелепо вы как-то строгача схлопотали… Неужели не могли за прежние заслуги в отставку?

– Я сам попросил демобилизовать меня.

– Смысл?

– Да как-то неудобно было в части… Притча во языцех.

Василий Семенович протянул задумчиво:

– Да… Со строгачом вам сейчас – прямо говоря – тяжко будет… Ничего, снимете в коллективе. Мы им там подскажем. Только тут в автобиографии пополнее напишите про войну, за что героя получили, – Василий Семенович улыбнулся, – вроде как будет компенсация за строгача и увольнение из армии. А то, знаете, чтоб на меня собак не вешали – мол, блатует Василий Семенович…

– Нет, я этого писать не буду.

Василий Семенович удивленно вскинул брови, закурил.

– Почему? – спросил он. – Это ж свое, не ворованное.

– Я, знаете, слыхал, как в школе фронтовиков заставили выступать – стыдно было, я сбежал. Пусть про них другие рассказывают, если заслужили, а самим-то про себя – нескромно это больно. Так что я не буду там больше ничего дописывать. В автобиографии-то есть – в графе наград.

– Это еще прочесть надо, – снова улыбнулся, – строгачи на первой странице, а награды-то на последней.

Вошел Николай Николаевич, кивнул Иванову, потом, увидав у него на груди звезду героя, протянул ему руку, крепко пожал, положил перед Василием Семенычем несколько папок. Тот проглядел их небрежно, внимательно поглядел на Иванова и сказал:

– Но, чтоб без обид, договорились? Бросим вас на заводишко, который гонит продукцию для народа: чайники, кружки, ложки. Смех смехом, а без этого – жизни-то нет. Там строгача снимем – и пойдете на серьезное, большое предприятие, там мне настоящий хозяин нужен.

– Да я здесь директором не потяну, – сказал Иванов, – навыков нет.

– Э, бросьте, – сказал Василий Семенович, – после армии-то?

Раздался телефонный звонок, он снял трубку и раздраженно сказал:

– Идет совещание, – и трубку положил, не дожидаясь ответа.

– Штат большой?

– Человек семьдесят, – ответил Николай Николаевич, – мастерские скорей, чем заводик. Там надо их прибрать к рукам, а то развинтились, сигналы были всякие.

– Сигналы, – Иванова аж передернуло, но он заставил себя улыбнуться, – а где прежний директор?

– Там и.о. Главный инженер исполнял обязанности.

Снова зазвонил телефон, но теперь уже другой, Василий Семенович бархатно пророкотал:

– Слушаю. Привет, дорогой. Да ничего, скрипим. Как жена? Что ты говоришь? Ребята с Дальнего Востока говорят – настойка чаги, как бальзам, снимает. Попробуй. Да ничего. Скрипим. Кто, кто? Никодимов, – он записал красным карандашом на календаре. – Хорошо, что-нибудь придумаем. Ну, давай. Да, нет, сегодня занят, не могу. На той недельке. Привет. Ладно, ладно… Ну, пока.

Снова позвонил другой телефон, и снова Василий Семенович коротко бросил:

– Идет совещание, – положил трубку, перегнулся через стол, пожал руку Иванову и сказал:

– Сейчас прямиком туда, вас ждут, Николай Николаевич познакомит с коллективом.

Иванов посмотрел на часы – было уже начало девятого.

– А завтра нельзя?

– Можно, конечно, и завтра, – ответил Николай Николаевич, – только я уж собрал всех, предупредил, а туда ехать полчаса на электричке.

– Лады, – сказал Иванов, – только я позвоню.

Василий Семенович подвинул ему аппарат, но Иванов, смущенно улыбнувшись, сказал:

– Я лучше от секретаря.

Справочная дала ему номер ресторана «Москва», до администратора он дозвониться не смог – занято и занято, позвонил к директору, но секретарша сказала, что директора нет, он на складе, тогда Иванов попросил:

– А вы не будете так любезны попросить на минутку к телефону вашу певицу, Виолу.

– Что вы, товарищ, – улыбнулась секретарша, – ресторан на втором этаже, а мы на восьмом.

– А вы ей передать не сможете, что Степан звонил?

– Какой Степан?

– Она поймет. Пусть меня дождется, я приеду за ней к самому концу.

Секретарша подмазала губы, облизала помаду кончиком розового языка и спустилась в зал. Когда был перерыв, она зашла в комнату к оркестрантам и сказала Виоле – нарочно громко – женщина есть женщина – против природы не попрешь:

– Виолочка, к вам звонил какой-то Степан и просил вас дождаться его, он за вами приедет к концу программы.

– Какой Степан?

– Вам уж лучше знать…

Ударник сказал:

– Ви, Степан – это неэстетично.

– Нет, честное слово, это какой-то розыгрыш.

Трубач сказал:

– Тем более все равно мы сегодня кончим раньше – завтра надо быть на вокзале к одиннадцати, а после прощального пира не отоспишься за просто так. Верно я говорю, лабухи?

И оркестранты ответили хором:

– Верно, лабух!

Секретарша спросила:

– Теперь куда?

– Сибирь, Сибирь, какая ширь, – ответил трубач, – надо подкалымить к лету на великих стройках. Ви, а ты почему такая кислая?

Виола ответила:

– Я не кислая, Слава, я просто горькая.

И – засмеялась.

Николай Николаевич пропустил Иванова в кабинет первым. Кабинетишко был жалким, с обтертым столом, дерматиновым диваном и сейфом, который стоял на тряской трехногой подставке. За столом сидели три человека.

– Ну вот, знакомьтесь с новым директором, – сказал Николай Николаевич, – товарищ Иванов.

– Главный инженер Ненахов, – сказал высокий, жилистый, улыбчивый человек, поднимаясь со стула.

– Главбух Гуссо, – представился второй, атлетического вида человек, и Иванову показалось странным, что такой молодой, красивый и сильный человек занимает должность главбуха.

– Наш профсоюз, – представился третий, – Мефодьев.

– Что ж мы стоим, – сказал Николай Николаевич, – давайте присаживаться.

– Ждем приказа, – сказал Гуссо, – армия есть армия, командир есть командир, а мы все – солдаты.

И все, как-то облегченно переглянувшись, заулыбались друг другу.

Ненахов достал несколько больших папок и сказал:

– Ну что ж, начнем, как говорится, расхлебывать кашу. Нам тут одним-то трудно, спасу нет. С чего начнем?

Иванов как-то растерянно поглядел на Николая Николаевича. Взгляд этот точно увидели и Гуссо, и Ненахов, и Мефодьев. В глазах у них что-то быстро зажглось и так же быстро потухло.

– Видимо, с фондов, – сказал Николай Николаевич, – а потом пойдем по всем показателям, фонды их жмут – спасу нет. Завод плана не дает, рабочие без зарплаты сидят.

Возле гостиницы «Москва» остановился, резко тормознув, «москвич». За рулем сидел Гуссо.

– Спасибо, – крикнул ему