Амур-батюшка - Николай Задорнов

– Брось свое шаманство! – строго сказал ему поп. – До тех пор сын твой не вернется домой, пока ты не надумаешь креститься.

Покпе такие разговоры не понравились.

– А ты че, моего сына купил? – спросил старик. – И чего тебе надо от нас?! – пришел он в ярость. – Зачем ты его, как китайского раба, держишь?

Поп молча повел глазами, нахмурил брови, и Покпа стих. Он чувствовал, что попа ненавидит, что креститься ему не хочется, что Айдамбо в кабале, но после разгрома, который поп и сын устроили в его фанзе, старик боялся. От одного взгляда попа он сразу струсил и стал улыбаться.

– А ты все землю копаешь? – зло спросил он сына, уезжая.

– Все копаю…

Покпа через несколько дней снова приехал и робко попросил отпустить сына домой половить рыбы на зиму.

– Я больной, глаза нету… коленка болит, старуха больная…

– Крестись – и поедет сын домой, – отвечал поп. – Суди сам: как он с тобой, безбожником, язычником, станет жить?

«Такого человека загубили! Был лучший охотник и рыбак, а теперь землю копает и бьет родного отца, как собаку. И потому как раз бьет, что поповский закон учит отца и мать любить и уважать; за то, что отец не поверил, что так закон учит, его родной сын за это побил!»

Покпа думал горькую думу и не уезжал.

– Крестись, отец!

Пока русские ходили мимо, платили честно за услуги, давали водки, да еще товары у них дешевле, чем у китайцев, – все было хорошо, Покпе русские нравились. Но вот норовят они залезть в душу, хотят выбросить бубен, божков. Это худо… Покпа никогда не любил шаманов. Молился редко, часто насмехался над колдунами. Случалось, и бивал их. Но сейчас он горой стоял за шаманство. Будет предательство с его стороны, если он теперь, в беде, отступится от шаманов.

– Крестись, отец! – твердит Айдамбо.

– А если креститься, то бубен надо выбрасывать, косу резать?

– Конечно, надо все по закону сделать.

Но как-то раз, когда поп занят был дни и ночи на достройке церкви и, казалось, коготь его отпустил душу Айдамбо, молодой гольд во всем признался отцу. Он рассказал, что работает у попа, желая выучиться всему русскому, стать русским и жениться на Дельдике.

– И ты крестись, – посоветовал он.

– Старый закон кидать жалко, – плаксиво отвечал Покпа.

– Ну, потихоньку будешь шаманить. Что мы, одни, что ли, так? Все люди так делают.

– Так-то можно! – обрадовался старик. – А мыться-то надо или только рубаху другую надеть?

– Мыться надо обязательно.

– А вот это худо!

Требованиями попа Айдамбо еще мог поступиться, но вкусы и желания Дельдики были для него законом непреложным. Отца надо было вымыть, выскрести, иначе нельзя везти домой невесту.

– Черт тебя знает! – удивлялся Покпа.

Старик собрался домой с намерением подумать хорошенько. У него стало легче на душе.

«Значит, ум еще остался у сына, не совсем одурел», – думал он.

Покпе даже нравилось, что сын пустился на такую хитрость, чтобы завладеть невестой.

«Хочет всех перехитрить. А-на-на! Пожалуй, и верно, чем скорей я крещусь, тем лучше пойдет дело. Только бы не проболтаться кому-нибудь, а то мы с ним пропали!.. Конечно, я тоже пойду креститься, тогда жить будем лучше. Я так и подумал сразу, когда меня побили».

– А старуху тоже крестить? – спросил он у попа.

– И мать тоже, чтобы вся семья отошла от язычества.

Довольный Покпа отправился домой.

«Что теперь моя старуха скажет? Обязательно ее крещу. Пусть будет правильно все понимать», – со злорадством думал он.

Узнав, что Иван приехал в Мылки, Покпа явился к нему.

– Ну, как Айдамбо? – спросил Бердышов.

– Стал у попа работником, – отвечал старик.

– А зачем же ты его пустил к попу? – спросил Иван недовольно.

– Как зачем? – с недоумением ответил гольд. – Он сказал, что это ты велел ему русским стать. Это он для тебя старается из-за девки.

– Пусть приходит ко мне, – сказал Иван, – я помогу. Что обещал Алешке – сделаю!

Ветер нес песок, шумел в кустарниках за пустым огородом.

«Вот уж и все сделано! Выкопал я огород, ссыпал картошку в подполье. Вот как у русских делается. И ладно! Я словно от этого крепче стал. Не страшна мне теперь и на огороде работа».

Айдамбо было грустно, что ныне на охоту он не пойдет, что придется ему зиму не в хребтах бегать на лыжах, не ловить соболей, а жить у попа в работниках. Но он крепился. Природа звала его в тайгу, на простор, в вершины сопок – за зверями, по следу сохатых. Но Айдамбо не давал воли воображению. «Я огород выкопал и стал крепким, как сам поп!»

– Выкопал попу огород и обрадовался, – смеялись солдаты. – Эй, Алешка, смотри, поп тебя заездит!

– Теперь ты знаешь, как русскому достается! Тебе еще на поляночке пришлось огородничать, а вот ты попробуй, где тайга, болото!.. Но ты и так ладно потрудился. Можно тебя похвалить.

«Да, русские – крепкий, терпеливый народ, – размышлял гольд. – Но почему-то не очень бойкий и неловкий. А я теперь знаю почему. Сам в русской шкуре побывал».

На холме заканчивалась постройка церкви.

Новенькая бревенчатая церковь со свежевыкрашенными зелеными луковицами купола и звонницы высилась над краснеющей осенней чащей, над озером, поймами и островками. Отовсюду была видна церковь.

Работы прекращались. Убрали леса.

Бедное убранство малой церкви казалось Айдамбо роскошным. Подолгу стоял он, глядя на иконы, на нимбы вокруг ликов, на золоченые рамы. В этой тускло освещенной, сложенной из сырых кедровых бревен церквушке все было в диковину для гольда.

Из города привезли колокола. Айдамбо подымал их на колокольню вместе с солдатами. Солдаты напилили дров. Поп стал учить Айдамбо топить печь. Священник хозяйственно готовился к зиме.

– Будет долгие годы стоять эта церковь, – говорил поп, – и увидит она многое, и пройдут через нее люди, понесут свое горе и радость, хвалу богу и печали.

Солдаты уехали. Как-то поутру с песней, с ранцами за плечами ушли они по широкой отмели на пристань. Не стучали больше их топоры, не слышно было их песен. Нет палаток, не играет гармонь, не бренчит по вечерам балалайка. Нет веселого солдатского шума. И чувствует Айдамбо, что жалко ему солдат: лучше бы еще тут жили. Пусто без них. Кажется Айдамбо, что хорошее это было время, когда стояли тут солдаты, строили церковь и он в это время работал на огороде.

«Нет, не так уж все плохо было. Не так страшно. Как будто совсем солдаты мне не нравились. Я все думал: вот пришли на наше озеро, стучат, леса много рубят, рыбу пугают. А теперь почему так тоскливо без них? Может быть, и от попа если уйду, тоже буду скучать?»

Айдамбо жарко топил печи. Поп изредка заходил, щупал стены: просыхают ли? Он служил в походной церкви. Ждали приезда архиерея, чтобы освятить храм.

А осенняя тайга все сильнее звала Айдамбо к себе. Как птица в перелет, не мог он оставаться на месте.

Однажды Айдамбо отпросился у попа в Мылки. В стойбище все были пьяны. Толстый Гао жил у Денгуры и раздавал в долг водку под зимнюю добычу. Обезумевшие от вина охотники бродили по стойбищу, орали, дрались, валялись где попало.

– Пойдем на охоту с нами, Алеша, – звали молодые мылкинцы.

«А что, если я не вернусь к попу? – подумал Айдамбо. – А Дельдика? – Вот он идет в тайгу, по ключу, вверх, в распадок через хребет, к югу, к морю… – А она все дальше от меня. А тут уж рыщут Денгура, Васька и гиляки-сваты…»

Айдамбо в бешенстве выскочил из фанзы, покинув круг гостей, и вернулся на миссионерский стан. Церковь показалась ему теперь желанным, родным местом. Он сам вложил свой труд в нее. Это уже было его дело, созданное им самим. Сменять эту новую жизнь на кабалу у купцов, на пьянство и драки в стойбище, где нельзя сесть на кан, чтобы блохи и вши не вцепились в тебя со всех сторон?

«Нет, уж я отвык от этого. Много раз, догола раздеваясь, в озере с попом купался. Я теперь другой человек. Конечно, хорошо бы на охоту сходить, но сначала надо жениться. А если я в церкви работаю, то обязательно узнаю, кто захочет на ней жениться. Поп говорит, что все русские свадьбы бывают в церкви».

Ревели осенние ветры, шумело озеро, и волны подкатывались к подножию церкви. А в бурю с гребней их брызги доносило по ветру до узких окон храма.

Айдамбо любил стоять у окна и смотреть в бушующую даль. Нравилось ему, что за стенами ревет буря, идет дождь со снегом, а тут чисто, тепло, сухо, и все видно сквозь стекла, что делается вокруг. В окнах с одной стороны гнется, мечется на ветру тайга, с другой – озеро, а вдали – острова, протоки, редкие фанзы на релках и на далеких желтых лугах.

Затопив печь, Айдамбо подолгу смотрел сквозь стекло. Думы о Дельдике владели им. Но что бы ни случилось, он тут, в церкви, он на ее пути. Айдамбо слыхал, что Денгура ее сватал и будто бы уплатил за нее Кальдуке выкуп.

«Сердце болит. А что, если обманет Бердышов? Соболей ему дать? Идти в тайгу? Лучше не думать! Поп ее с Денгурой венчать не станет. Тут я на ее пути».