Навола - Паоло Бачигалупи

людей. Ветер дул с той стороны, нес запахи уличной пыли и рыбы с соседнего рынка. Словно заблудившись, я побрел на эти звуки и запахи, навострив уши, принюхиваясь, точно щенок, изучающий все подряд.

— Най! — Акба схватил меня за ухо и потащил прочь. — Это не для тебя, раб.

Я развернулся — воплощенная покорность — и поплелся, кланяясь, кривясь от боли. Как будто случайно оказался лицом к своей истинной цели. Акба, довольный, что продемонстрировал свою власть, отпустил меня, позволил идти на густые, пряные запахи соломы и навоза.

Я был рад, что моя теневая карта оказалась верной и что я выбрал правильное направление. Подошел почти к самим воротам конюшни, и количество сделанных шагов совпало с предполагаемым.

Я остановился в воротах, принюхиваясь к ностальгическим запахам. Вспоминая то давнее время, когда оседлал Пенька и выехал из палаццо, собираясь сбежать, — но встретил Каззетту. Как бы сложилась моя жизнь, если бы я переехал его, если бы покинул город в день моего Вступления?

Мокрый нос прижался к моей ладони. Я вздрогнул, сразу узнав эту влажную морду — и понял: если хоть как-то выкажу свою любовь, Акба или калларино используют Ленивку против меня. Причинят ей боль, чтобы причинить боль мне.

Я рассеянно погладил Ленивку по голове, потрепал уши. Притворяясь равнодушным, хотя мое сердце пело.

— Кто это? — спросил я вслух. — Кажется, какая-то псина?

Ленивка заскулила и потерлась о ноги. Акба зашипел на нее, и она зарычала в ответ.

— Прочь, шавка. — Я резко оттолкнул Ленивку, не желая, чтобы Акба сделал ее объектом своей злобы. Она вернулась, но я снова оттолкнул. — Отстань!

Мое сердце чуть не разбилось, ведь она была единственным другом, которого я встретил после падения нашей семьи, быть может, последним, кто уцелел, но мне полегчало, когда Ленивка, скуля, ушла. И все же я чувствовал поблизости ее, обиженную моим предательством.

Подавив чувство вины, я ощупью пробрался внутрь. Меня окутали запахи конюшни. Ухоженной шерсти, длинной гривы, травянистого дыхания. Сена, навоза, промасленной кожи. Так много лошадей.

Мои ладони коснулись деревянной калитки, первой в ряду стойл. Я снова обрадовался. Эту часть палаццо я знал только по воспоминаниям, однако худо-бедно ориентировался здесь. Я был слеп, но, подобно моряку с картой и компасом, мог пересечь море и отыскать скрытый за горизонтом порт. Я шел от стойла к стойлу и негромко окликал лошадей. Многие подходили в надежде получить морковь или сахар, но Пенька среди них не было. Все эти кони были мне незнакомы.

— Это не твои, — услышал я.

Я повернулся на незнакомый голос:

— Вы меня знаете?

— Все тебя знают, слепец. — Человек хохотнул. — Однако твоих лошадей нет. Их продали сразу по прибытии архиномо Корсо.

— Даже дераваши?

Собеседник хмыкнул:

— Дераваши в первую очередь.

— Вот как?

Моя грудь сжалась, и не только потому, что план бегства рухнул. Пенька больше не было. Еще одна жертва падения моей семьи. Стало еще больнее оттого, что я отверг Ленивку. Моего последнего друга.

Человек подошел ко мне. У него был тяжелый шаг — без сомнения, на незнакомце были добротные кожаные сапоги, а в руке он, похоже, держал позвякивавший недоуздок. Моя догадка подтвердилась, когда звяканье переместилось на стену, к прочей упряжи.

— Дераваши не во вкусе калларино, — мрачно произнес человек. — Слишком низкий. Неподобающий скакун для архиномо. Благородным именам полагаются благородные лошади.

— Угу.

Конюшня больше не принадлежала мне. Запахи остались прежними, но обитатели сменились. Было глупо надеяться на что-то иное, однако я все равно опечалился. Я протянул руку в стойло в поисках лошади, которая теперь здесь жила. Мгновение спустя услышал фырканье и почувствовал влажную морду, которая прижалась к моей ладони и задышала в нее, нащупывая теплыми губами морковь, которой у меня не было.

— Патро глупец, — сказал я. — Дераваши благороднее любой породы, что мне известны.

Человек насмешливо фыркнул:

— Дераваши на любителя.

Я решил, что это дородный мужчина, широкоплечий и высокий. Его низкий голос, казалось, обрушивался на меня с высоты. Мне нравилось, как он говорит. Решительно. Внушительно. Прямо. Такой человек мог вырасти на ферме, где пас скотину, а потом он поднялся выше благодаря своим знаниям о животных. Услышав, как он приближается, я опасливо шагнул назад, но его огромная рука нашла мою. Он вложил мне в ладонь что-то холодное и тонкое. Морковь.

— Познакомься с Сиа Аквией, — сказал он.

— Сиа Аквия. — Я протянул морковь лошади, и та взяла ее с моей ладони, довольно фыркнув.

— Руссо, — объяснил мужчина. — Пять чистых поколений.

Руссо были южной породой, они быстро бегали, но не отличались выносливостью.

— Мне больше нравятся дераваши.

— Они крепкие, — согласился он.

— Вы конюх?

— Верно. Меня зовут Хергес.

Странное имя.

— Вы из Чата?

— Да. Ты разбираешься в именах?

— Моей семье приходилось разбираться в таких вещах. — Я потрепал Сиа Аквию. — Что за собака лизнула мне руку?

— Гончая, — ответил Хергес. — Я нашел ее бродящей у стен палаццо. Славная собака, умная. Хорошо обученная. Но не любит людей. Странно, что она тебя не укусила.

— Животные всегда нравились мне больше, чем люди. Они надежнее.

Конюх рассмеялся:

— Я тоже это заметил.

— Вы не боитесь говорить со мной? — спросил я. — Хотя знаете, кто я?

— Я очень хорошо разбираюсь в лошадях, — ответил Хергес. — Без меня калларино до сих пор умолял бы Сиа Аквию, чтобы позволила оседлать ее.

— Значит, не боитесь.

— Я много чего боюсь. Но не калларино.

Нашу беседу прервал вбежавший в конюшню человек. Мягкие сандалии, но тяжелая мужская поступь. Нет аромата духов, а значит, слуга... Я пытался опознать его. Он что-то прошептал Акбе, но слов я не разобрал. Однако они явно ужалили моего надзирателя, потому что тот мгновенно подскочил ко мне и схватил за ухо.

— Пора идти, раб.

— Ну-ка стой! — приказал Хергес. — Я еще не отпустил его, а ты не выше меня по положению.

— Такова воля калларино, — прошипел Акба.

— И все равно я не давал тебе позволения, сфаччито.

— Мои щеки чисты! — ощетинился Акба.

— Некоторые люди рабы в душе.

Если бы Хергес не был таким сильным, а Акба — таким хорьком, они бы подрались. Но Акба ограничился шипением.

— Ай. Он раб и трус, — сказал Хергес. — Ты выбрал себе ужасного спутника, слепец.

— Калларино снимет с тебя голову, — пообещал Акба.

— И все равно я не давал тебе позволения.

— Мне лучше пойти, — сказал я. — Я завишу от расположения Акбы. Прошу, отпустите нас.

Казалось, Хергес задумался, противопоставляя неприязнь к Акбе силе зова калларино.

— Ладно, — наконец сказал он. — Проваливайте. — Но потом его голос стал мрачным, предостерегающим. — Хорошо с ним обращайся, Акба. Мало кто из людей вызывает у животных инстинктивную приязнь. Этот слепец — создание плетения Вирги, а ей не нравится, когда ее созданий мучают. Вспомни, как она обошлась с королем Немайусом.

Акба снова зашипел, но я почувствовал, что он суеверно отпрянул.

Глава 52

Несмотря на предупреждение Хергеса, Акба взялся за свое, как только мы вышли из конюшни.

— Быстрее, раб! Быстрее! — Он тащил меня по куадра и арочным проходам, вцепившись в ухо крабьей клешней. — Вверх по лестнице. Вверх! Живее! Живее!

Я попытался сосчитать ступени, но Акба мешал. Я споткнулся и упал, рассадив голени о камень. Он заставил меня подняться.

— Быстрее, раб!

Я почувствовал впереди запах древесины катреданто и понял, куда мы идем. Меня охватил ужас, и я инстинктивно уперся. Отцовская библиотека. Я не был внутри, даже не приближался к ней с той ночи, когда погибла моя семья. Воспоминания об этом месте причиняли слишком сильную боль. Я словно верил, что если буду избегать отцовского убежища, то не осознаю всю грандиозность нашей катастрофы. Совсем как девица Мерайллия, чьи грезы были реальностью, пока она не видела ничего, что им противоречило.

Я не видел,