Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

сводит – я смотрю на них, не решаясь позвать, чтобы, не дай Зирус, кто-то случайно не дернулся, не разжал рук. Не понимаю… эти двое схожей комплекции и даже если успели снова облачиться в доспехи, игаптские пластинчатые панцири намного легче физальских тораксов. Почему Рикус никак не затащит его наверх, почему…

– Хаби! – Кажется, это голосок Клио. – СТРАЖА!

– СТРАЖА! – кричу и я, надеясь, что хоть здесь, в саду поблизости, кто-то прохлаждается. Ведь, скорее всего, пока мы с Орфо сидели в тени, Илфокион снял большую часть часовых и ушел сам. Вряд ли он пожелал задержаться, вряд ли даже оставил кого-то, чтобы помочь ребятам перетаскать вещи. А может, вещей особенно и нет, ведь забирали их почти без всего, это потом прислуга что-то донесла. А значит…

– Лезь! – кажется, хрипит Рикус там, наверху.

– Да помоги… тяни… – Нога Ардона снова скользит по кладке.

Лихорадочно озираюсь, ища хоть какой-то способ им помочь. Стража могла бы растянуть плащ, но стражи упорно нет; кусты чахлые – да я и не успею наломать достаточно веток, чтобы смягчить падение. И потом, даже если ободрать все поблизости, достаточно для такой высоты не будет. Я решаю иначе – и бегу к крыльцу, стараясь не думать о простом и беспощадном: ребята на высоте примерно десяти этажей, и даже если я опять смогу двигаться очень быстро…

– Ри-икус!

Истошный визг застает меня на ступенях – и пригвождает к ним. Я вскидываюсь снова, пытаясь не думать – о странном свисте ветра, который словно окружил меня, об этом ослепительном солнце над краем крыши и о ветках, снова о ветках. Они выпали. Оба. И летят вниз под крики Клио, чье лицо темнеет в окне. Словно этого мало, я опять вижу ее мертвой – на этот раз полуразложившейся, с сальными, налипшими на лоб волосами. Прогалы челюсти. Огни в глазах. Вижу очень хорошо, слишком хорошо для десяти…

– А-А-А-А-А!

Этот крик гремит сзади, хриплее, ниже. Но прежде чем дернуться на него, я уже все понимаю – и дрожь прошибает меня от затылка до пальцев ног. Воздух рассекает упругая невидимая волна. Рикус и Ардон, точно куклы на веревках, замирают где-то на высоте пятого этажа. Медленно отведя от них взгляд, я нахожу Орфо – на том месте, где только что стоял сам.

Она кричит снова, сгибает ноги, как если бы волокла на спине тяжелую ношу, и дергает плечами. Все ее раны и царапины – на шее, на запястьях, на лице – кровоточат, кровь струится и из-под ногтей. Но вскинутые вперед-вверх напряженные руки направляют невидимый поток. Он достаточно мощный, чтобы удерживать две фигуры, пусть и в странных, неестественных позах, снова и снова напоминающих о театральных игрушках. Они живы, это главное.

Бежать в башню нет смысла – разве что проследить, чтоб Клио не вывалилась следом? Нет, скорее она сама уже несется вниз. Слетаю со ступеней, не зная, впрочем, чем помочь Орфо, может ли хоть кто-то. Рикуса и Ардона мотыляет вправо-вниз: похоже, сила дала сбой. Орфо, свистяще выдохнув, возвращает контроль, но все ее ногти уже красные, из груди рвутся хрипы. Она расставила ноги, как в боевой стойке; плечи окаменели. От них до запястий то и дело бегут крупные судороги, а пальцы скрючились, словно птичьи когти. Глаза застыли; метка на левой руке горит тревожным оранжевым огоньком. Я никогда такого не видел.

– Орфо… – шепчу, медленно идя к ней, больше всего опасаясь, что резкие движения ее собьют. Молчать, говорить? Шепчу: – Орфо, отлично, еще немного. Давай…

Она сжимает зубы, но тут же снова кричит, дергаясь. Я даже не знаю… здесь ли она, что видит и что слышит. И тем более не знаю, есть ли смысл в моем полном страха и надежды:

– Я рядом. Здесь. Просто знай… ты сильнее.

Сильнее чего? Ее взгляд темный, тяжелый, исподлобья – и на малодушный миг я замираю, вспомнив, когда видел у нее такой же. Там. На берегу. В тот ливень, когда вокруг лежали четыре трупа, а эти простертые вперед пальцы сдавливали мои кости, сердце, горло. Но я сбрасываю оцепенелый ужас, делаю еще шаг, не сводя с Орфо глаз и повторяя все те же слова. Вряд ли ей это поможет. Вряд ли, хотя в детстве помогало. Помогало и в снах последних дней. И может…

Она судорожно выдыхает, шатается. Рикус и Ардон опускаются еще на этаж, но резко, рвано, и по задрожавшим сильнее кистям Орфо я ощущаю что-то очень дурное – до дрожи в спине.

– Орфо…

Кровь из-под ее ногтей начинает капать в траву, а колени подгибаются сильнее.

– Что-то… мешает, – выдыхает она сипло. И испуганно. – Не могу просто их…

В воздухе звенит всхлип – Клио? Она, похоже, уже где-то рядом, я почти вижу, как она бежит по ступенькам, задыхаясь и прижимая руку к боку, слышу топот ее ног в мягких лодочках. Точно отзываясь, Орфо дергает руки вверх, и две фигуры тоже дергаются, но – проклятие! – тут же ухают еще ниже. Кубарем. Орфо ловит их, а я вижу их круглые, полные ужаса глаза, рты, приоткрытые в немом вопле. Рикус с Ардоном даже не двигаются, просто смотрят вниз. Я не знаю, сколько раз их сердца уже остановились и сколько остановок еще выдержат. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Отпущены. Пойманы. Нет, нет, это больше не может…

– Эвер! – Рикус собирает силы и хрипло кричит это, видя, что я спешу точно под место их неминуемого – неминуемого, я уже уверен – падения. – Эвер, нет, приятель, ты не мягкий, вообще не мягкий, не!..

Голос задушенный, на середине фразы он кашляет, давясь дрожащей натянутой улыбкой. Кажется… или и он, и Ардон даже не бледнеют – сереют? И все еще не шевелят ни ногами, ни руками. Куклы? Нет, не куклы. Наконец я понимаю, их тела просто сдавлены, сдавлены волшебством; я задыхался так же, когда Орфо пригвоздила меня к скале, я помню это ясно, чудовищно и теперь уверен: еще немного, и усилия будут бессмысленны. Еще рывок вниз, еще сопротивление волшебства. Крик, скрежет зубов, глухие сипы. Ребят что-то мотает, ударяет об стену, швыряет. Орфо ловит, снова, но Ардон уже слишком часто хватает воздух ртом. Из его носа идет кровь. Он пытается задрать голову, словно ему мешает дышать петля.

– Орфо, они задохнутся! – Оборачиваюсь. Она все в той же позе, закоченелая, сосредоточенная, напряженная… и кажется, лишь кажется чудовищем, но я должен ее предупредить: – Ты… ты…

Ты убиваешь их. Но нет, это застревает в горле,