Записки мертвеца - Георгий Апальков

На вечернем построении перед нами — новобранцами — выступил Старков и, как и было обещано, предложил изложить наши пожелания касательно нашей дальнейшей службы. Когда он спросил, желает ли кто-то отправиться на передовую — я вышел из строя вместе с Ирой и несколькими другими безумцами. Как мы и договаривались. Старков сказал нам пару добрых слов и напомнил, что окончательное решение по нам будет принимать совет командиров. О нём нам объявят завтра, на утреннем построении, после чего всем нам надлежит пройти курс молодого бойца: научиться ходить строем, выполнять команды, обращаться с оружием и элементами обмундирования. На дворе стоял холодный осенний вечер. Дул промозглый северный ветер. С неба падали редкие снежинки, пока ещё не грозившие вырасти в полноценный снегопад и больше походившие на замёрзшие где-то на пути сверху вниз капельки росы. В воздухе пахло свежестью и большими переменами. И я, пожалуй, был скорее им счастлив.

Уже завтра для меня начнётся совсем новая жизнь. Я не знаю, будет ли у меня время писать дневник или придётся снова забросить его на неопределённый срок. Я постараюсь, тем не менее, от случая к случаю выкрадывать минутку-другую на то, чтобы коротко написать про всё, что случилось за день. Надеюсь, у меня получится.

Запись 18

Девятнадцатое октября. Восемьдесят третий день с начала вымирания.

День сегодня не был богат на события, но почему-то тянулся он нестерпимо долго. Наверное, всё от бесконечного ожидания. Сначала мы ждали оглашения списков тех самых «команд», в которые мы вызывались зачислиться вчерашним вечером. Ира и я с удивлением обнаружили, что нас не отбраковали. Так, на утренней поверке мы узнали, что нам предстоит отправиться в город в третью волну, что бы это ни значило. Перед этим нас ждёт подготовка и так называемые «суточные наряды». О них я где-то слышал и примерно понимал суть: некое дежурство со строго определённой на двадцать четыре часа сферой ответственности. Что ж, посмотрим.

После поверки нас отвели на завтрак. Потом — подбор формы и обмундирования. Я впервые примерил на себя зелёный гардероб и с удивлением заметил, как что-то щёлкнуло во мне, едва я надел на себя китель, штаны и берцы. Я почувствовал себя лучше. Я чувствовал, что полон сил. Чувствовал себя защищённым. Поразительно, но даже будучи в Надеждинском ничего подобного я не испытывал. Будучи под защитой и опекой стен собственной квартиры — тоже. Теперь я ощущал себя частью некоего единого организма: положение, с одной стороны, уничижительное и принижающее, но с другой — до крайности наполняющее сознанием своей важности, нужности и причастности к чему-то значительному, и оттого — возвеличивающее и возвышающее над тем, кем я мнил себя прежде. Ира тоже примерила форму. Я заново влюбился, когда увидел её. Наконец, мы стали единым целым, пусть и случилось это каким-то причудливым, странным образом.

Потом был обед, а после — всеобъемлющее знакомство с пунктом дислокации. Нас провели по всему посёлку и показали всё, абсолютно всё: что где находится, кто и где несёт службу, и за какими точками нужно будет особенно усердно следить, будучи в патруле. После этого нас отвели на ужин, а затем — обратно в казармы, предоставив время для отдыха и личных дел. Одним из таких личных дел для каждого из нас должно было стать рукоделие: этим вечером мы должны были уделить пару минут тому, чтобы каким-нибудь образом нанести на кителя наши фамилии. Именных шевронов для нас изготавливать никто не собирался — да и не смог бы, даже при желании — поэтому нам надлежало самостоятельно пометить грудь, с левой стороны, фамилиями и инициалами. Как мы это сделаем — то была уже наша забота. Я пока так ничего и не придумал. Весь вечер я провёл с Ирой, возле подъезда её дома-казармы. Она славно ужилась с той деревенской женщиной сорока лет, с которой её поселили в одну квартиру. Да и от всего происходящего она получала нескрываемое удовольствие. Она словно бы впервые за долгое время подлинно ощутила себя на своём месте, в своей тарелке. Трудно сказать, разделяю ли я её чувства. С одной стороны, чувство сопричастности, о котором я говорил выше, скорее греет меня, чем наоборот. Но с другой стороны — тревога. Беспрестанная тревога, граничащая со страхом грядущего.

Я не смогу писать много, не смогу рассказывать здесь про каждый свой день так, как я делал это прежде. Как бы мне ни хотелось плотно и сыто заполнить эту тетрадь, самым подробным образом описав всё происходящее, я, всё же, человек, и мне нужно спать. И не похоже, что кроме ночи у меня останется какое-то другое время для того, чтобы заниматься дневником. Потому какое-то время далее здесь будут лишь сухие, лаконичные выжимки из каждого дня. Постараюсь, тем не менее, зафиксировать всё самое важное и ничего не упустить.

День 84

Сегодня ничего особенного не произошло. Половину дня мы сидели в актовом зале местного дома культуры и изучали систему армейских званий. Её в нас вдолбить поручили некоему капитану Смирнову, которого я, кажется, уже где-то видел. Он не был требователен, но был в достаточной степени строг: запрещал нам общаться между собой, пока мы сидели там, в этом зале. Все наши усилия, помыслы и желания, точно планеты, должны были вращаться вокруг этих треклятых звёзд на их погонах: маленьких, больших, очень больших и так далее. Мне не составило труда выучить эту нехитрую градацию. Ира тоже справилась довольно быстро. Кое-кто не смог так шустро запомнить предложенную капитаном информацию, и с ними он действовал по-разному: сначала — устными укорами и публичными унижениями, затем — подзатыльниками, если это были молодые парни, а после перешёл к запугиванию.

— Кто последний выучит — тот всю службу в городе пробудет барабанщиком, — говорил он.

— О, ну так я лучше посплю, а вы, пацаны, учите тут! — сказал на это лысеющий мужик среднего возраста, в форме на три размера меньше его габаритов.

— Барабанщик у нас — это тот, кто приманивает мясо на себя. Звуком ли, криком — да хоть песнями! Если охота — в добрый путь. Только такие пузатые барабанщики обычно долго не живут.

Мужик притих и принялся смотреть в листок, на котором он некоторое время назад своей рукой нарисовал все возможные погоны и подписал их.

После этого мы учились ходить строем и выполнять