Записки мертвеца - Георгий Апальков

— их часть. Ну и стыд! Первая мысль — всё сжечь, чтобы никто не узнал, каким я был слизняком, пока был жив. Разум возобладал. Я вспомнил, что тот я — это тоже я, и что именно благодаря тому себе я оказался здесь, сейчас: живой и невредимый.

Дни кажутся однообразными. Совершенно нечего рассказать здесь. Но в то же время, тянутся они так долго, что кажется, будто бы за один такой день я проживаю целую маленькую жизнь. Оттого и трижды более нелепо чувствую я себя в конце дня, сидя перед чистым листом и ловя себя на мысли о том, что я совершенно не знаю, что написать здесь про сегодня. Гораздо более продуктивным кажется отправиться спать, вовсе не притрагиваясь к этому дневнику. Но мучает какое-то чувство обязанности самому себе и этой безликой книжке. Вроде как, я пообещал себе, что буду писать сюда по чуть-чуть, каждый день. Что ж, пусть это и будет моим сегодняшним «чуть-чуть».

День 95

Последний день октября. Сегодня нас привели к присяге. Правда, церемония несколько отличалась от того, какой я её себе представлял. В частности, нам самим не пришлось ничего говорить перед строем в индивидуальном порядке, произносить какую-то пламенную речь и клясться защищать конституционный строй, народ, отечество и всё такое прочее. Вместо этого полковник Старков сам будто бы поклялся за нас: поблагодарил нас за то, что мы достойно прошли через все тяготы обучения и обретения боевой формы. Потом — выразил надежду на то, что мы с тем же достоинством пройдём через горнило войны с живыми мертвецами, когда окажемся в городе. То ли он каким-то образом сгустил краски, то ли просто выразился слишком мрачно, но мне вдруг стало страшно. Прямо там, в строю, на площади перед главным зданием посёлка, у меня случилось что-то, что, кажется, называют панической атакой. Я стал потеть, руки мои затряслись, и захотелось во что бы то ни стало убраться отсюда как можно скорее. Какое, к чёртовой матери, «горнило войны»? Мне всего девятнадцать лет! Я должен учиться в университете и распутствовать на студенческих вечеринках в перерывах между бездельем и игрой в комп! Как я, чёрт побери, здесь оказался? Почему я хотя бы не строю забор в Надеждинском? Это ведь гораздо безопаснее! Нужно срочно убедить Иру, что всё это — глупость и, если она не захочет слушать — утащить её обратно в наш домик в деревне!

К счастью, паника вскоре отступила, и я пришёл в норму. И почему-то мне показалось, что то была последняя попытка старого меня, которого я теперь всей душой презирал, выбраться наружу и заявить о себе. Как только полковник Старков закончил речь, и весь наш строй хором прокричал троекратное «Ура!», тот прежний я, наконец, умер. После себя он оставил только телесную оболочку, которая раньше принадлежала ему, и кипу записок со своими переживаниями и треволнениями о том, как страшный мир не давал ему покоя, стремясь сожрать его, бедного-несчастного, с потрохами. Спасибо ему хотя бы за это.

День 96

Первое ноября войдёт в мою личную историческую хронологию как день, когда мне выдали оружие. Моё собственное, личное оружие! Ещё утром мы выстроились перед комнатой для его хранения, представлявшей из себя помещение бывшего здания суда с решётками на окнах. Было холодно. Выдача тёплого флисового белья была запланирована на вторую половину дня, что лично мне виделось досадным упущением. Но да и чёрт с ним. Главное — стояние в этой бесконечной очереди, под промозглым ветром и мокрым снегом, я пережил и, в конце концов, получил свой автомат. Было сразу видно, что автомат этот раньше принадлежал кому-то ещё: уж очень потасканный и потрёпанный он был. Но, будем честны, дурак тот, кто на полном серьёзе мог бы ожидать получить здесь новое оружие с конвейера. Да и зачем? Главное, чтобы оно справлялось со своими функциями и в нужный момент не подвело. Прапорщик, ответственный за выдачу оружия, вручил мне мой автомат, точно олимпийскую медаль. Одной рукой я взял его за ремень, который показался мне знакомым. Надев его в положение «на грудь», я принялся осматривать своё новое приобретение прямо там, перед лицом прапорщика.

— Нравится? — спросил он с сарказмом, которого я не услышал.

— Ага, — ответил я, улыбаясь.

— ТАК ПОСТОЙ ЕЩЁ ДО ВЕЧЕРА ТУТ, БОЕЦ, ПОРАЗГЛЯДЫВАЙ, А ОСТАЛЬНЫЕ ТЕБЯ ПОДОЖДУТ!!! — наорал на меня он.

— Виноват, товарищ прапорщик, — ответил я и поспешил покинуть помещение.

Снаружи меня встретила Ира, и мы похвастались друг перед другом обновками, точно закадычные подружки после рейда по магазинам одежды.

— Мне укороченный достался, — сказала она.

— Он чуть полегче, наверное. Может, такие специально решили вам дать.

— Кому «вам»?

— Ну, девчонкам.

— Он легче-то, может, на пару граммов всего. Да и остальные тоже разные получили. У многих девок такие же, как у тебя.

Я снова принялся рассматривать свой автомат, повернув его к себе. На прикладе я заметил нацарапанную надпись, прочитать которую мне удалось только поднеся оружие поближе к лицу. Надпись гласила: «Мы больше не волки».

— Нет. Таких никому больше не досталось, — сказал я.

— Что там написано?

— Да так. Из Высоцкого, вроде, что-то.

День 97

Вслед за вчерашним тёплым бельём, сегодня нам выдали чистое обычное. Я начал ценить этакие маленькие радости. Например, суп с мясом на обед, лишний час отдыха или вот — чистое бельё, всё ещё пахнущее тем, в чём его стирали.

Холода, похоже, наступили всерьёз и надолго. Снег ещё не лежит: вместо него на дорогах грязная, мокрая каша, но ещё чуть-чуть, и всё будет. Конечно, лучше и удобнее всего было бы дождаться трескучих декабрьских морозов, чтобы наверняка. Но люди в городе не смогут так долго ждать. Бог знает, как они сейчас там согреваются, при нынешних-то температурах. Электрические обогреватели теперь, наверное, на вес золота. Что будет, если все они осядут не в тех руках? Хорошо, если у части выживших такие обогреватели окажутся дома. Остальные же, у кого их нет, ринутся в магазины бытовой техники за спасением от холодной зимы. Что если там, вместо спасения, они найдут таких же ушлых пацанов, какие захватили продуктовые магазины и супермаркеты в самом начале? Контроль над базовыми благами цивилизации теперь означает безраздельную власть над людьми, у которых этих благ нет. Как по мне, так лучше уж никакой власти, чем кучка ублюдков, требующих бог знает, чего за доступ к тому, что они силой подмяли под себя. Потому, чем скорее начнётся вся наша операция,