Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

субъекты, объекты, их права, обязанности, отношения, факты, артефакты – регулируется и охраняется конституцией, системой норм и законов, правами собственности, научным статусом знания, поиском объективной истины. Хотя реалитет не выделяется в качестве самостоятельной институции, его поддержке и укреплению служат многие правовые, научные, образовательные институты Запада.

Есть и такие цивилизации, где реальность не является приоритетной ценностью и ее место занимают мифы, верования, идеологии, традиции, коллективное сознание или бессознательное, этническое единство, мощь государства. Пониженный статус реальности в обществе приводит к ослаблению роли науки и права. В этой связи можно уже говорить не о гиперреальности (от греч. hyper – над, выше), но о гипореальности (от греч. hypo – под, ниже, меньше). Это тип реальности со слабо выраженными признаками ее отличия от нереальности. Характерные свойства этой «недореальности»: размытость объектов, слабо отделенных от окружающей среды; размытость субъектов, слабо выделенных из массы, из коллектива; аморфность цивилизации и ее артефактов, не выделенных четко из природы или быстро ветшающих и готовых к распаду. Гипореальность – это «слабая», недопроявленная, пустотная реальность, балансирующая на грани бытия и небытия. Бытие не обладает самостоятельной ценностью, не ограждается надежно от распада, хаоса, смерти, но полурастворяется в небытии. Не развивается система научных, юридических средств и гарантий для защиты реальности от фикций и мифов.

К числу определяющих свойств реальности можно отнести четкость базовых культурных границ, отделяющих: знание – от мнения и верования, подлинник – от подделки, факт – от вымысла, энергию – от энтропии, право – от бесправия, свое – от чужого, личное – от общего, форму – от хаоса, труд – от праздности и т. п. Гипореальность упраздняет или ослабляет эту систему различий, размывая научные, правовые, моральные критерии истины. Идеология подчиняет себе науку и искусство и ограничивает свободу исследования и творчества. Продукты труда выглядят недостаточно завершенными и отделанными. Артефакты производятся наспех, небрежно и не слишком контрастно выделяются на фоне окружающей среды (хрупкость, ветхость). Субъекты не достигают полноты самосознания и самоопределения, не становятся свободными и ответственными гражданами. Гражданское общество не формируется как самостоятельная сила, независимая от государства. В условиях гипореальности не складывается твердых понятий о собственности, о свободе, об индивидуальности, о гражданском долге, о человеческом достоинстве. Все эти черты реальности расплываются в смутном и абстрактном представлении о пространстве, лишенном ясных форм, а потенциально и границ «своего» и «чужого»[318].

«Недореальность» не только обладает определенными структурными свойствами, но и внешне узнаваема и обычно характеризуется такими эпитетами, как бедный, неброский, неяркий, неприметный, неприютный, пустынный, рассеянный, разбросанный. Бедность в данном случае – это не социально-экономическая, а онтологическая категория, нехватка по признаку не «иметь», а «быть». В лирическом образе России у Гоголя преобладает именно этот мотив: «Русь! Русь!.. бедно, разбросанно и неприютно в тебе… открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора» («Мертвые души»). Вслед за Гоголем, А. Платонов – непревзойденный мастер изображения бедной, скучной, разреженной, опустошенной, томливой, изможденной реальности, которая еле проявлена из небытия и вот-вот может в него опять погрузиться.

Одна из главных исторических проблем страны – «нехватка реальности» и вместе с тем попытка ее «компенсации», построения искусственной реальности, идеологического симулякра. Реальность не выступает «в норме», ее отчаянно не хватает (бедность, ветхость, разбросанность), и ее слишком много (широта, размах, беспредельность). Это превращение «недо» в «сверх» легло в основу советского проекта, который в конце концов продемонстрировал свою иллюзорную природу, нехватку реальности, которая компенсировалась идеологией материализма и эстетикой реализма.

✓ Вещь, Возможное, Жизнь, Малое, Ничто, Пустота, Тело

Ревность

Ревность – это тревожное сомнение в верности любимого человека и враждебность к тому, кто может оказаться более удачливым соперником в любви. Это чувство уникальное, поскольку самые разрушительные эмоции: гнев, страх, зависть, ненависть, подозрение, страдание – рождаются из самого положительного, жизнеутверждающего стремления. Суть ревности в том, что она превращает любовь в ее противоположность.

Ревность и любовь

Казалось бы, нет причин всем не любить всех, но тогда быстро исчерпались бы жизненные и литературные сюжеты, а возможно, и сверхсюжет всемирной истории. Но чем больше любви, тем, как правило, больше и порождаемой ею вражды. И это единство любви-вражды есть ревность, мощный двигатель страстей, каждая из которых благодаря ревности становится собственной противоположностью: симпатия – антипатией, восхищение – завистью, доверие – подозрением.

Ревность как тема более выгодна для литературного сюжета, чем просто любовь или дружба. Любовь затрагивает двоих: один любит другого. Ревность – троих. Сам глагол «ревновать» с лексико-морфологической точки зрения трехвалентен: кто-то (1) ревнует кого-то (2) к кому-то (3). Для сюжета не безразлично, какой валентностью обладают его элементы, сильна ли их сцепка, способность втягивать и объединять другие элементы. Ревность позволяет вовлечь в сюжет несравненно больше персонажей, чем любовь сама по себе. Ревность, а не любовь лежит в основе «Илиады» (Менелай ревнует Елену к Парису), «Короля Лира» (отец ревнует дочерей к их мужьям), «Братьев Карамазовых» (отец и сын ревнуют друг друга к Грушеньке), не говоря уж об «Отелло», «Вертере», «Красном и черном», «Евгении Онегине», «Анне Карениной» и пр.

Если бы в мироздании действовала только сила любви, все слилось бы в единый ком счастья, где каждая частица нашла бы подобную себе. Все планеты притянулись бы к звездам и сгорели в их пламени, а звезды упали бы в центр Галактики и образовали одно сплошное ядро, без разрежений для жизни. Да, небесные светила притягиваются друг к другу, но есть и противоположная сила; и эта сила притяжения-отталкивания есть ревность, основа небесной механики. Если бы, напротив, действовала только сила вражды, мир разлетелся бы на частицы и развеялся в пустоте. Удивительное это чувство – ревность: если бы не она, что бы двигало мир? Нет, не одна любовь, как великодушно полагал Данте: «Любовь, что движет солнце и светила»[319]. Тогда все светила притянулись бы друг к другу и сгорели во взаимном пламени.

Тогда мысль склоняется к двуначалию, к известной модели Эмпедокла[320]: в мире поочередно главенствуют любовь и ненависть, оттого вселенная то собирается воедино, то снова разделяется. Но в этом чередовании любви и вражды не хватает третьей силы, которая бы их опосредовала, превращала бы притяжение в отталкивание и наоборот. Любовь и вражда не просто чередуются, но заключены друг в друге. Сила отталкивания не сменяет силу притяжения, но живет в ней и действует через нее. Ревность – тот монизм, который объединяет дуально расщепленное мироздание.