Ïðîñòî ëþáîâü - Òàììàðà Âåááåð

подаренной Келланом. Я хотела носить ее ежедневно – иметь при себе его малую часть, раз

уж давно не видела его самого, но я так и не могла найти ее с того самого вечера, когда он

вручил мне подарок. Какая-то часть меня боялась, что цепочка потерялась или была

украдена в неразберихе. Другая – того, что Келлан вздумал ее забрать. Этот сценарий был

едва ли не худшим, как если бы он забрал свое сердце.

Найти цепочку никак не удавалось, и мне предстояло покинуть город без

символического воплощения Келлана, – это глубоко меня ранило.

Вернувшись к своей семье, я почувствовала себя странно. Атмосфера была сердечной

и гостеприимной, меня затопили детские воспоминания, но это место больше не

представлялось мне домом. Казалось, что я приехала к закадычным друзьям или к тетушке.

Уютно, знакомо, но мне не хотелось здесь оставаться и окунаться в эти чувства. Я хотела

домой, к себе домой.

Мы задержались на пару дней после праздников, а затем вместе с сестрой,

испытывавшей зуд еще больший, слезно простились с родителями в аэропорту. Мама совсем

раскисла, провожая сразу двух дочерей, и я на миг устыдилась того, что мое сердце

пребывало так далеко отсюда. Я убеждала себя, что безнадежно влюбилась в новый город…

Но крошечная часть моего мозга, которую я усиленно игнорировала, знала, что это не так.

Место – это всего лишь место, и вовсе не город заставлял мое сердце бешено биться, а

дыхание учащаться. Не город привел меня к отрешенности и рыданиям в ночной тишине.

После остервенелого наверстывания упущенного в университете и тоскливого

наблюдения за тем, как сестра собирается на специальный концерт «Чудил» по случаю

Нового года, из-за чего все во мне переворачивалось, я сосредоточилась на второй по

важности вещи – работе. В итоге Новый год начался для меня с получения должности

официантки в популярной закусочной на Пайонир-сквер, где работала Рейчел, соседка

Дженни по квартире. Местечко славилось, насколько я понимаю, ночными завтраками и

привлекало массу студентов. В первый вечер мне пришлось жарко, но Рейчел легко и живо

ввела меня в курс дела.

Она была любопытной метиской: наполовину азиатка, наполовину латиноамериканка

кофейного цвета с кожей оттенка латте и волосами цвета мокко. Милая, как Дженни, но

тихая, как я. Она не спросила о моей травме и, хотя не могла не знать о нашем жутком

любовном треугольнике (как-никак она была соседкой Дженни), ни разу не заговорила о

моих романтических похождениях. Ее молчание успокаивало.

Я без большого труда погрузилась в новую работу. Управляющие были

замечательными, повара – развеселыми, чаевые – приличными, прочие официантки –

доброжелательными, а завсегдатаи – терпеливыми. В скором времени мне стало довольно

уютно в моем новом доме.

Конечно, я безумно скучала по «Питу». Мне не хватало аромата бара. На кухне я

скучала по Скотту, хотя и общалась с ним не особенно тесно. Мне недоставало болтовни и

шуточек с Дженни и Кейт. Я тосковала по танцам под музыкальный автомат и скучала даже

по озабоченной Рите с ее бесконечными историями, от которых меня бросало в краску. Но

больше всего, конечно, мне не хватало зрелищ.

Я часто – даже чаще, чем мне хотелось, – видела Гриффина, когда тот являлся

«поразвлечь» мою сестру. Мне стало известно даже о его необычном пирсинге – раньше я не

представляла себе парня, который по доброй воле попросил бы проткнуть себе это место

иглой. После этой маленькой обнаженки однажды вечером в коридоре мне захотелось

выцарапать себе глаза.

Иногда с Гриффином заходил Мэтт, и мы с ним спокойно болтали. Я спрашивала, как

идут дела в группе, и он начинал разглагольствовать об инструментах, аппаратуре, песнях,

мелодиях и выступлениях, с которыми и впрямь все обстояло очень неплохо, а также о

местах, где ему удалось устроить концерты, и так далее. Это было не совсем то, о чем я

хотела узнать, но я кивала и вежливо слушала, следя за блеском его светлых глаз, покуда он

говорил о любви всей своей жизни. После беседы с ним я была рада, что Келлан не покинул

Сиэтл. Мэтт был бы убит, если бы их скромный коллектив развалился. Он искренне верил,

что когда-нибудь они выбьются в звезды. Я с болью в сердце вспомнила их выступления и

согласилась. С Келланом в качестве лидера они могли свернуть горы.

Мэтт и моя сестра иногда заговаривали о Келлане, но умолкали, стоило мне войти в

комнату. Один такой разговор оставил во мне тягостный осадок. Быстро отперев входную

дверь, я услышала, как они беседуют на кухне. Мэтт вполголоса договаривал:

– …у самого сердца. Разве не романтично?

– Что романтично? – осведомилась я рассеянно, входя в комнату и думая, что речь

шла, конечно же, о Гриффине, хотя и не представляла, чтобы какие-то его действия могли

сойти за романтику.

Я взяла стакан, начала набирать воду и только тут обратила внимание на неловкую

тишину, вдруг воцарившуюся в помещении.

Помедлив, я заметила, что сестра уставилась в пол и кусает губу. Мэтт смотрел в

гостиную, как будто отчаянно хотел очутиться там. Тогда я смекнула, что говорили они не о

Гриффине. Они обсуждали Келлана.

– Что романтично? – автоматически повторила я, хотя внутри меня все сжалось. Он

двигался дальше?

Анна и Мэтт быстро переглянулись и хором ответили: «Ничего». Поставив стакан, я

вышла из комнаты. Какой бы он ни сделал романтический жест, я точно не желала об этом

знать. Я не хотела думать, с кем он теперь «встречался». Какую бы романтику ни преподнес

он своей девице – той, что не была мною, – я не желала слышать об этом ни звука.

Удивительное дело: в университете я столкнулась с Эваном. Помимо работы я

появлялась только там и занималась каждую свободную минуту – если честно, с целью

отвлечься от гложущей боли в сердце. На Эвана я чуть не налетела, когда выходила из

величественного кирпичного здания, погрузившись в мучительные мысли, которые мне не

следовало обдумывать. Его дружелюбные карие глаза расширились, и он просиял при виде

меня, облапил меня, и я хихикала, пока он меня не отпустил.

Эван был явно большим любителем поглазеть на публику, разгуливавшую по

кампусу. Ему нравилось болтаться по университету, и пару лет назад он даже раз пять

притаскивал с собой Келлана, чтобы прошерстить новеньких. Чуть ухмыляясь, Эван

признался, что по уши влюбился в одну такую девчонку. Я поразилась, узнав причину, по

которой Келлан так много знал о кампусе. Он, разумеется, якшался со здешними девушками,

но основные познания приобрел исключительно из-за Эвана, который вытаскивал его на те

же экскурсии, что и я.

От этой мысли глаза у меня оказались на мокром месте, и радостное лицо Эвана

озаботилось.

– Кира, с тобой все в порядке?

Я попыталась кивнуть, но слезы от этого подступили еще ближе. Эван вздохнул и

снова обнял меня.

– Он скучает по тебе, – шепнул он.

Вздрогнув, я отпрянула. Эван пожал плечами:

– Он ведет себя так, словно и нет… Но я-то вижу. Это уже не Келлан. Он мрачен,

много пишет, бросается на людей, постоянно пьет и… – Эван помедлил и склонил голову

набок. – Ну ладно, может быть, это все еще Келлан.

Он ухмыльнулся, когда я сподобилась издать слабый смешок.

– Но он всерьез по тебе скучает. Видела бы ты, что он…

Эван снова умолк и закусил губу, потом продолжил:

– В любом случае ты просто знай, что у него никого нет.

Я уронила слезу, гадая, правда ли это, или же Эван просто хотел меня приободрить.

Он заботливо вытер мне щеку.

– Прости. Мне, наверное, вообще не стоило об этом говорить.

Помотав головой, я проглотила комок.

– Да нет, все в порядке. И в самом деле – никто мне о нем не рассказывает, как будто я

из фарфора и, того и гляди, разобьюсь. Услышать было приятно. Я тоже скучаю по нему.

Эван необычно посерьезнел:

– Он рассказал мне, как сильно любил тебя. Как много ты значила для него.

Очередная слеза грозила вот-вот сорваться, и я потерла веко, чтобы этого не

случилось. Я шмыгнула носом, и Эван зарделся.

– Тем вечером… когда я, типа… ввалился без приглашения. На самом деле я ничего

не видел, – быстро добавил он.

К моим щекам тоже прилила краска, и Эван какое-то время рассматривал тротуар.

– Однажды он рассказал мне о своем детстве… О том, как над ним издевались

родители.

Я потрясенно разинула рот. У меня сложилось впечатление, что Келлан не делился