Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

— Черт бы их побрал! Завели в западню, а теперь ограбят и оставят здесь подыхать!

Их крики разбудили остальных. Те уставились широко раскрытыми глазами в темноту и заорали что-то нечленораздельное, как перепуганные животные.

Маттотаупа, индеец с непонятным для дакота именем Тобиас, Том и Харка отошли вместе с лошадьми на безопасное расстояние, зарядив револьверы и пистолеты.

— Тихо! — властно крикнул Тобиас. — Мы не собираемся вас ни убивать, ни грабить. Мы находимся недалеко от Найобрэры, но путь туда очень тяжелый. Мы просто хотим защитить вас от вашего же безумия! У вас есть еще час на отдых!

Белых убедили не столько его слова, сколько направленные на них заряженные револьверы. Они снова легли. Их мучила жажда, и они ворочались во сне, вздрагивали и что-то бормотали.

В этот последний час отдыха между индейцами состоялся краткий разговор.

— Ты знаешь эти земли, — сказал Маттотаупа Тобиасу. — Из твоих слов я понял, что ты, возможно, знаешь их лучше, чем я. Почему же белые люди не доверяют тебе? Почему они выбрали проводником не тебя, а меня и дали мне за это пятьдесят патронов для моего сына?

Тобиас издал какой-то звук, похожий на смех.

— Ты не знаешь этого? Ты не понял, что сказал Билл своим людям?

— Нет.

— Они не доверяют мне, потому что думают, что я хотел погубить их во время песчаной бури.

— Может, ты и в самом деле хотел этого… — сказал Маттотаупа.

Тобиас не ответил.

После привала людей было трудно поднять на ноги. Том, Тобиас и Маттотаупа кричали на них, уже готовых впасть в апатию, трясли их, толкали и наконец с трудом привели их в движение.

— Скоро — вода! — говорил им Тобиас. — Скоро — вода!

Это слово оказало магическое действие, мобилизовав последние силы обессилевших путников.

Ветер все еще дул, поднимая тучи песка, и через три часа людей опять охватило отчаяние. Они остановились.

— Мы не туда идем!

— Мы ходим по кругу!

— Канальи! Грязные краснокожие собаки!

— Надо поворачивать обратно!

— Сначала надо поспать!

«Я бы оставил их здесь умирать, — думал Харка. — Они это заслужили. Но Маттотаупа обещал вывести их в безопасное место, а дакота не лжет».

— Идите вперед, иначе я вас всех перестреляю! — заявил Тобиас с таким спокойствием, словно заказывал кружку пива.

Белые, изрыгая проклятья, из последних сил потащились дальше.

Индейцы опасались, что перед рассветом ветер усилится. Но этого не случилось. К утру, наоборот, наступил полный штиль. Песок осел, видимость улучшилась. Все на минуту остановились и посмотрели на звезды, чтобы сориентироваться. Вскоре стало ясно, что они идут в верном направлении.

Билл взвыл от радости, как потерявшаяся собака, которая вновь нашла своего хозяина.

— Три тысячи чертей! Дети мои! Мы на верном пути! Мы в порядке! В порядке!..

— Надеюсь, и с головой у тебя все в порядке… — вполголоса произнес Том.

Известие о том, что они не сбились с пути, всех оживило. Идти стало легче. Но пустыня все не кончалась, и все опять пали духом. Путь, как и предсказывал Тобиас, стал очень тяжелым. Однако лошади неудержимо стремились вперед. Они чуяли воду.

Вдруг за одним из барханов пустыня неожиданно кончилась. Здесь смертоносная буря выдохлась. Земля была песчаная, вокруг расстилалась степь, но все же это была твердая земля — с травой, с четким рельефом. Это была земля, по которой можно было ходить, не проваливаясь по колено, не петляя, как заяц, обходя высокие зыбкие барханы.

Отряд сделал короткую остановку. На лицах у многих было такое выражение, как будто перед ними появился добрый дух, в которого они еще не решались поверить. Неужели они спасены?

Лошадей уже было не сдержать. Маттотаупа и Харка отпустили поводья, и изнемогающие от усталости и жажды мустанги все же перешли на галоп. Вскоре всадники увидели в бледном утреннем свете мутные, желтые воды Найобрэры, замедлившие свое течение в верховьях реки от летней засухи и песчаных заносов. Вода! Вода!

Лошади уже пили. Маттотаупа и Харка поспешили последовать их примеру. Они только теперь осознали всю тяжесть перенесенных страданий и признались себе, что силы их на исходе. Маттотаупа украдкой посмотрел на сына. Тот за последние недели превратился в скелет, обтянутый кожей. Лицом он уже был похож на исхудавшего пятнадцатилетнего юношу. Щеки ввалились. Взгляд стал острым. Может, даже слишком острым. Движения даже после тяжелого испытания голодом, жаждой и недосыпанием были уверенными и почти небрежными. В этой небрежности отражалось презрение к окружающему миру; под ней же скрывалось любое проявление юношеской пылкости и чувствительности.

Маттотаупа и Харка успели утолить жажду и освежиться, когда к берегу подошли остальные.

Они пили и пили и не могли остановиться. Потом, даже ни о чем не договорившись, бросились на землю и уснули. Лошади тоже отдыхали. Белые люди еще даже не успели подумать о том, чтобы потребовать назад свои пистолеты и револьверы. Но индейцы и Том тихонько рассовали отнятое оружие по сумкам и карманам спящих.