Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

русском языке (в переводе К. Четкарева) вышел в июне 1941 г.[57] Издание прервалось, но Четкарев пытался его завершить после 1945 г. Предполагалось, что второй том («Сказки Моркинского и Сернурского районов») увидит свет в 1948 г. – с обстоятельной статьей и подробным комментарием к каждой сказке. Однако Четкарев решил предварить его популярным изданием, в которое включил 33 марийских сказки, записанные им летом 1935–1936 гг. в разных районах Марийской АССР. Именно этот небольшой сборник, с кратким предисловием и минимальным научным аппаратом, выпущенный местным издательством поздней весной 1948 г. (с именем М. К. на титульном листе)[58], и послужил поводом для разгромной статьи в главном печатном органе республики.

Статья содержала ряд серьезных упреков, адресованных как составителю и переводчику, так и сборнику в целом («не имеет воспитательного значения»; «неприкрытый натурализм»; «не выдержан в идейном отношении»; «отсутствуют национальные особенности марийского быта, марийского языка» и т. д.)[59]. Фамилия М. К. была упомянута лишь однажды и вскользь, однако в потоке других обличительных статей 1947–1948 гг. даже беглое упоминание его имени приобретало обвинительный оттенок и затрагивало профессиональную репутацию.

М. К. немедленно реагировал на эту статью. Он обратился, однако, не в газету, а в издательство, перечислил свои претензии (непредоставление корректуры, задержка с выплатой гонорара и т. д.) и назвал статью в «Марийской правде» «безответственной». Директор М. Столяров согласился с этой оценкой и в своем письме к М. К. от 20 июля 1948 г. объяснил:

Она <рецензия> написана людьми совершенно некомпетентными в науке о фольклоре и рассчитана лишь на очернение не только данного «Сборника»… но и вообще марийских сказок. Взгляд этих «рецензентов» дилетантский, школярский и грубо-социологический» (61–56; 4).

Далее директор писал:

Прошу Вас как советского ученого-фольклориста дать анализ хотя бы на несколько сказок, которые, по мнению «рецензентов», являются порочными, антинародными и вредными. Прошу Вас, забудьте хотя бы на некоторое время те обиды, которые нанесены Вам издательством и мною как руководителем этого издательства. Вы как лучший знаток фольклора вообще и марийского в частности раскройте перед нами истину, содержащуюся в тех марийских сказках, которые помещены в сборнике т. Четкарева, помогите разъяснить этим горе-рецензентам их псевдонаучность в разбираемых сказках и, наконец, дайте правильную трактовку в понимании сказок нашим читателям, которых ввели в заблуждение эти «рецензенты» (61–56; 5).

Мы не знаем, удалось ли М. К. «раскрыть истину» и «дать правильную трактовку», но из письма главного редактора Орешкина от 13 августа 1948 г. (61–56; 1) явствует, что ученый готовил для марийского издательства статью о сказках – возможно, для издания второго тома, выполненного Четкаревым еще до войны[60], либо для другого издания, появившегося в 1956 г.[61]

Каковы истинные причины скандала, разыгравшегося тогда вокруг «Марийских сказок»? Можно предположить, что рецензия в местной газете была инспирирована сверху и получила официальную (партийную) поддержку. Во всяком случае, К. А. Четкареву пришлось на четыре года расстаться с директорским креслом Марийского научно-исследовательского института (оставаясь при этом старшим научным сотрудником).

Осенью 1948 г. М. К. был нанесен еще один, и более ощутимый, удар. В журнале «Новый мир» появилась статья Н. М. Леонтьева под звучным названием «Затылком к будущему», направленная против нескольких ленинградских фольклористов. О ее появлении В. Ю. Крупянская, не желая огорчать М. К., сообщила 17 сентября 1948 г. в письме к Л. В.:

…в последнем № «Нового мира» появилась статья «Затылком к фольклору» <так!> некоего Ник<олая> Леонтьева, автора М. Голубковой (знаете, такая книга «Два века в полвека»[62]). Это полубеллетрист, полуфольклорист, одним словом ярый сторонник активного вмешательства в фольклор. Статья разгромного характера, направленная против Марка Константиновича, Базанова и Астаховой.

Написана она легковесно, это то, что называется трепля, и как-то невероятно враждебно, особенно к М. К. Написана в абсолютно хамских тонах с явным желанием дискредитировать, а не в поисках истины, хотя бы самой относительной.

Если М. К. ее не видел, Вы ее посмотрите. И сам автор, и его статья гроша медного не стоят, все написано легковесно, но все же эта трепля вокруг имени М. К. до того неприятна и тяжела, что у меня не хватило духу самому М. К. об этом написать (93–6; 1 – 1 об.).

Николай Павлович Леонтьев (1910–1984), поэт и переводчик (с ненецкого языка), начинал свой творческий путь как архангельский журналист, записавший во второй половине 1930‑х гг. местные песни, частушки, сказки, пословицы и т. д.[63] и опубликовавший их при содействии В. М. Сидельникова[64]. Среди открытых им печорских сказителей была Маремьяна Романовна Голубкова (1893–1959), «сказы» которой в обработке Леонтьева стали появляться в конце 1930‑х гг. на страницах центральной печати и обеспечили неграмотной доярке широкую известность. Роль Леонтьева в данном случае сопоставима с ролью В. А. Попова, «наставника» Марфы Крюковой, А. Н. Нечаева, издателя сказок Коргуева, или А. В. Гуревича, взявшего под свою опеку Егора Сороковикова.

Статья Леонтьева – продукт послевоенного времени. Сознавая, что советская идеология меняет ориентиры, и воздерживаясь от прямого осуждения лжефольклора 1930‑х гг., он предлагал переосмыслить устоявшееся понятие «советский фольклор» и обрушивался на ученых-фольклористов за противоречивость их высказываний о народном творчестве. «Спросите их: что такое советский фольклор? – и обнаружится самая пестрая чересполосица представлений и понятий»[65], – восклицал Леонтьев (с этим высказыванием, тем более изъятым из контекста, трудно не согласиться). Однако пафос Леонтьева заключался в другом. Основная беда современных фольклористов, утверждал он, – их приверженность к архаическим формам фольклора. Подвергнув уничтожающей критике книгу «Поэзия Печоры» (Сыктывкар, 1943), содержавшую записанные В. Г. Базановым северные плачи, он упрекает составителя за «пристрастие к тоскливой поэзии воплениц»[66] и, с другой стороны, – за попытку представить эти произведения, не созвучные «жизнеутверждающему голосу народа»[67], как подлинный современный фольклор. «…Бессмысленно тащить все это утратившее смысл безазбучное хозяйство к нам, в современность, когда наша страна находится на подступах к коммунизму…» – вещал Леонтьев[68]. Еще большее «прегрешение» Базанова, как и других советских фольклористов, – опора на труды А. Н. Веселовского, «всенепременного спутника схоластических мудрствований»[69].

Несмотря на сбивчивость изложения, Леонтьев последовательно проводил мысль об оторванности советской фольклористики от современности, с одной стороны, и ее зависимости от «старой науки», – с другой. Говоря о «широком круге критиков-фольклористов, воспитанных на преклонении перед авторитетами буржуазного фольклороведения»[70], он акцентировал внимание на работе Азадовского «Советская фольклористика за 20 лет» и вышедших под его редакцией сборниках «Советский фольклор». Упрекая М. К.